За участие в несанкционированных акциях протеста Ольга Хижинкова провела под арестом 42 дня. Несколько раз, согласно вновь открывшимся обстоятельствам, женщине продлевался срок пребывания в изоляторе. Однако на данный момент она уже находится на свободе и активно дает интервью, где рассказывает, какими были для нее последние полтора месяца.
«Казнить нельзя помиловать»
Что сразу бросается в глаза при ознакомлении с этими диалогами — недосказанность, которая у многих может закономерно отозваться тревогой неопределенности. Да, именно так, я не оговорилась! И мы психологически так устроены, что порой испытываем чувство к чувству. Остается лишь предполагать, делает это Ольга Хижинкова осознанно или нет, но в ее рассказах об опыте пребывания под стражей отсутствует немало деталей. Возможно, она и сама пока еще не до конца осознает причинно-следственные связи в тех событиях, что происходили с ней во время ареста. Нельзя исключать и то, что по каким-то причинам Ольга сохраняет эту атмосферу загадочности намеренно. Например, для того, чтобы узнав, КАК ЭТО БЫЛО, часть белорусов погрузилась в переживание неясного чувства опасности, которое с точки зрения политической пропаганды может быть очень функциональным.
Дело в том, что недосказанность в словах Хижинковой носит такой эмоциональный оттенок, при котором героиню становится в первую очередь по-человечески жалко. Складывается впечатление, что со стороны органов власти по отношению к ней было совершено немало вопиющей несправедливости. В этот момент появляется естественное желание защитить слабую женщину. С попутным возмущением в адрес сотрудников органов власти и правительства в целом. Однако прежде чем определиться, где поставить запятую в словах «казнить нельзя помиловать», важно отложить эмоции в сторону и попробовать посмотреть на ситуацию реалистично. Почему это важно? Подоплека все в тех же причинно-следственных связях.
«Я понимала, что может быть все что угодно. И готовилась к любому развитию событий», – говорит Хижинкова. Эту цитату можно было бы сделать эпиграфом ко всему тому, о чем она рассказывает как человек, находившийся под стражей за участие в несанкционированных мероприятиях. Несмотря на то что имелись основания для ареста, Ольга рассказывает о произошедшем так, что непонятным остается практически все: начиная с причин задержания и продления срока и заканчивая условиями содержания в камере. Намеренно или нет, но Хижинкова выстраивает свою риторику таким образом, что невольно возникает ощущение, словно нечто подобное может случиться с каждым! Причем абсолютно нежданно-негаданно и, что самое страшное, независимо от нас.
И когда «имеющий уши, да услышит», что нечто подобное могло бы приключиться и с ним, поставит себя на место арестанта, представит в красках все, о чем рассказывает Ольга, то испугается и возмутится так, что ой… В перспективе эти чувства могут повести его по пути сопротивления воображаемому врагу, которого порой и не существует в реальности. Таким «врагом» может восприниматься власть, особенно если рассказывать о ней так, чтобы в сознании общества возникало впечатление, словно правительство уже якобы переступило некую красную черту. Кстати, нередко подобную формулировку мы слышим от сторонников оппозиции. С этим надо быть очень осторожным и оценивать информацию критически. Поскольку она может повести по ложному пути, стать толчком к мощнейшему протесту, мотивируя к борьбе до тех пор, пока «противник» не будет повержен. Но тут основная опасность заключается в том, что враг существует лишь в нашем сознании и только потому, что кто-то очень умело сыграл на чувствах людей, превратив их в террариум ведомых единомышленников.
Представления и реальность
Вспоминая условия содержания под стражей, Хижинкова особенно подчеркивает, что они оказались гораздо жестче, чем она могла себе представить. И если воспринимать ее слова через призму эмоций, то действительно возникает впечатление, словно все события и неудобства во время содержания под стражей были связаны исключительно с тем, что бесчинства властей перешли всякие границы.
«Мне кажется, что такие методы, в частности, практикуемые на Окрестина, очень сильно дискредитируют сильную и процветающую Беларусь, которую мы все видим по телевизору», — говорит Ольга вопреки всему тому, что рассказывал об условиях содержания в этой же самой тюрьме Денис Дудинский. Но кое в чем она права: подобная риторика на самом деле дискредитирует как саму страну в глазах общественности, так и власть в целом. Именно поэтому сейчас так важно обратиться к тому, ЧТО Хижинкова рассказывает и попытаться посмотреть на ситуацию предельно реалистично, опираясь исключительно на факты, которые она называет.
По словам Ольги, перед выходом на свободу она до последнего переживала, что срок пребывания под арестом ей могут продлить. И в данном случае ее тревога вполне оправданна, ведь по мере того, как открывались все новые и новые обстоятельства участия Хижинковой в несанкционированных акциях протеста, суд выносил решение об увеличении срока содержания под стражей. «Я знаю примеры, когда людей вместо того, чтобы освобождать, вели на очередной суд по какому-то новому протоколу», — рассказывает Ольга журналисту, подчеркивая свои слова чувством неопределенности, с которым она размышляла о своем освобождении.
Преступление и наказание
По-человечески ей хочется посочувствовать: 42 дня заключения в условиях, далеких от тех, что в санатории, и мысли о перспективе задержаться там еще на недельку, должно быть, вызывали немало напряжения в душе. Но о своем аресте она рассказывает, не называя причин, на основании которых ее задержали и назначили наказание. Возможно, Хижинкова действительно не осознает, как оказалась за решеткой, или таким образом дает понять, что не признает решение суда справедливым. Однако то, что она прячет эти подробности под завесой тайны, заставляет читателя недоумевать и теряться в догадках вместе с ней. Создается впечатление, словно арест и увеличение срока не имели объективного основания и являются еще одним доказательством бесчинства со стороны режима. Но ведь и своего участия в несанкционированных акциях Хижинкова не отрицает. Нет смысла отнекиваться от того, что каждый может увидеть на ее страничке в социальных сетях. Право Ольги — ни о чем не сожалеть или не соглашаться с решением суда. Она далеко не первая из осужденных в истории права, кто посчитал приговор незаслуженным. Но то, что лично ей он кажется несправедливым, не говорит о том, что суд был предвзятым, а власть позволяет себе беззаконие. Эту принципиальную разницу важно понимать, слушая Ольгу.
Истина — в мелочах
Тем временем она и дальше покрывает свой рассказ завесой таинственности: «Там в принципе нет причинно-следственной связи. Ты просто задаешь вопрос, и смена считается хорошей, когда ты не получаешь ответа. Если отвечают, то… лучше бы не отвечали. Это худший вариант развития событий. Очень грубо и неприятно». Когда нам говорят, что подробностей о чем-либо лучше и не знать, то человек склонен рисовать в воображении недостающие детали согласно общему эмоциональному фону, которым была окрашена полученная информация. И здесь посыл Ольги довольно тревожный, словно это может быть чревато для безопасности. Таким образом, хоть мы и не слышим конкретных деталей, представление об условиях содержания на Окрестина возникает жутковатое.
Закономерности замкнутого пространства
За время, которое Хижинкова провела под стражей, она успела ощутить на себе последствия нехватки движения. Появились одышка, общая слабость, снизился мышечный тонус. К сожалению, эти проявления закономерны, когда человек попадает в условия замкнутого пространства. Однако Ольга рассказывает об этом явлении так, словно оно связано с особо жесткими условиями содержания, характерными исключительно для Беларуси наших дней: «Я занималась тюремным фитнесом по вечерам: с девочками делали планки, качали пресс, отжимались, чтобы совсем не обессилеть и не потерять тонус. Отсутствие движения, сил, тебе постоянно плохо. Надо понимать, нас за все время только шесть раз сводили на прогулку». Слова Ольги кого-то могут ввести в заблуждение: мол, так способны издеваться только в Беларуси. Но что действительно важно понимать – ослабление общего мышечного тонуса закономерно для любого арестанта в любой стране. Даже если речь идет о более комфортном «домашнем заключении».
Вода и медные трубы
Хижинкова вспоминает: «Нам отключили отопление. Но его не было на двух этажах. На первом имелось, на втором и третьем – нет». Ее слова звучат так, словно это опять сделано кем-то специально, чтобы дополнительно над ней поиздеваться. Однако в рассказе не хватает деталей, позволяющих с уверенностью утверждать, что это было преднамеренное отключение отопления. Предположим на секунду, что это случилось по техническим причинам. Например, в случае образования воздушной пробки в трубах отопление перестает поступать на этажи. Еще вариант: где-то мог случиться порыв или любая другая аварийная ситуация.
Хижинкова подает информацию под соусом нагнетания, потому что оппозиционно настроенные граждане от нее этого ждут. И СМИ в том числе. Конечно, есть те, кому Ольга симпатична. Но есть и те категории граждан, кто «хайпил» на освобождении Ольги и создавал соответствующий контент, руководствуясь личной выгодой.
«Беспокойные соседи»
Ольга говорит о непростом соседстве в камере: «У одной были паразиты – все виды вшей. Учитывая малую площадь, ты все равно не можешь не заразиться этим всем. И отсутствие помощи, хотя я передавала через уходящих девочек записки, поражало. У меня вон лежит целая сумка средств от паразитов – мне их отдали на выходе. Там флаконов штук шесть или семь. До меня они так и не дошли». Если пойти за эмоциями, то после ее слов может возникать своего рода ужас бесчеловечности условий содержания и возмущение, что режим не считает людей за людей. Так у людей складывается представление о том, что в «органах» царит беззаконие с нарушением прав человека. И происходит это якобы с одобрения и согласия властей.
Описывая ситуацию с паразитами в камере, Ольга подчеркивает, что руководство ЦИП игнорировало ее просьбы помочь решить данную проблему. И такая риторика закономерно возмущает: неужели с правами человека можно настолько не считаться? Это бросает тень на исполнительную власть, которая невольно переносится сознанием и на тех, кто отдает приказы. Однако если внимательно отнестись к подробностям, которые упоминаются далее, становится понятно, что все далеко не так однозначно.
«Я поняла, что никакой помощи не будет. Но забрали матрас и выключили отопление. Я спала на полу вот в этом пальто. Не знаю, может, это способ некоего удовлетворения какого-то мужчины, который осознает, что четыре женщины спят на холодном полу при выключенном отоплении в декабре», – рассказывает Хижинкова так, что ее риторика снова поражает и, как следствие, возмущает людей бесчеловечностью режима. Однако ее размышления о причинно-следственных связях уже несут эмоционально предвзятый характер, где она не учитывает, что неудобства могли быть связаны с ситуативной необходимостью решать вопрос с паразитами. О чем она сама и просила. Вероятнее всего, матрасы забрали для дезинфекции, а не ради того, чтобы лишний раз поиздеваться над заключенными. Тем не менее печальным фактом остается то, что им не нашлось замены. Но и тут трудно что-то утверждать наверняка, т. к. неизвестно, как долго женщины находились в камере без матрасов.
Возмущение, что к человеку могут относиться настолько неуважительно, подкрепляется и словами Ольги Хижинковой о том, что некоторые из сотрудников на Окрестина увидели в сложившихся обстоятельствах повод для злых шуток. «Я все сидела и думала: может, я утратила способность смеяться?» — задается вопросом Ольга. Ведь ироничное предложение купить спичек и сжечь «вшивого» звучит действительно цинично и неуместно. Однако важно понимать, что это скорее история о личностных качествах конкретных сотрудников. И эти особенности отдельных людей едва ли в полной мере отражают морально-нравственные ценности, которые поддерживает власть государства. Но в данном случае психологический механизм работает так, что нравственные качества и, возможно, аморальное поведение конкретных представителей органов автоматически переносятся на власть. Это очень обманчивый механизм, который далеко не всегда соответствует реальной действительности.
Массовая амнезия
В качестве еще одного подтверждения «издевательского отношения» Хижинкова вспоминает случай, как их «забыли на полтора часа на прогулке»: «Одевались мы легко, потому что обычная прогулка – это 10–15 минут. Одна женщина вышла в леггинсах и за полтора часа одубела». В этом эпизоде неясным остается лишь два момента: по каким причинам их «забыли» на прогулке и почему взрослые люди не оделись потеплее? Ведь даже если человек выходит на улицу всего на 10 минут, это не повод одеваться легко. Взрослый человек обязан позаботиться о себе сам.
А возвращаясь к тому, что прогулка оказалась столь длительной, то этот факт мог быть связан и с объективными причинами. Например, в камере проводилась дезинфекция. С последующим проветриванием, чтобы заключенные не надышались испарениями отравы для вшей.
Средневековье
«С паразитами вышли все — в голове и одежде. И эти люди пошли дальше разносить вшей по городу. Это возмущает. Я — о’кей, я о себе позабочусь». Удивительным остается то, что Ольга почему-то совсем не верит в способность взрослых людей позаботиться о себе и протравить вшей. Хотя, если речь идет о тех, кто не считает необходимым одеться тепло перед выходом на улицу, думая о скоротечности прогулки, возможно, ее опасения оправданны. И опять же это история про конкретных людей, а не о нарушении прав и свобод человека со стороны белорусских властей. Тем не менее Хижинкова продолжает рисовывать образ врага в сознании белорусов: «Если вы меня хотите наказать — о’кей. Почему тогда страдают остальные? У них другой стиль и образ жизни, они потом не избавятся от этих инфекций. Я не понимаю эти средневековые методы…»
Средневековьем здесь веет только от представлений, согласно которым взрослые люди оказываются неспособными вытравить вшей со своей головы. Что уж тогда говоришь о «душевных тараканах»? И с ними, по словам самой же Ольги, ей еще предстоит поработать: «В первую очередь надо привести в порядок нервы, потому что весь этот период я провела в состоянии натянутой струны». Возможно, именно душевное состояние Хижинковой теперь становится причиной того, что ей трудно посмотреть на ситуацию более реалистично. И заметить, что часть событий была связана не с желанием одних людей причинить боль другим, как это ей представляется.
Чем сердце успокоится
Усомниться в исключительности злых намерений сотрудников на Окрестина, о чем так много говорит Ольга, позволяет и тот факт, что ей давали успокоительное. Согласитесь, довольно странное дополнение образа мучителя: забрать матрас, игнорировать просьбы, забыть на холоде, но дать таблетку, чтобы человек при этом не слишком нервничал.
Да и сама Хижинкова чуть позже высказывает предположение, что, возможно, ее просьбы не доводились до исполнителей. «На Окрестина есть и адекватные сотрудники. Не хочу, чтобы пострадал кто-то из младших и средних работников», — отмечает она несмотря на все эмоции. И это очень важное замечание, которое дает повод воспринимать ее рассказ все-таки критически. Ведь часть фактов о том, КАК ЭТО БЫЛО, преподносятся через призму эмоций, вовлекая читателя скорее в мир переживаний самой Хижинковой.
Символ сакральной жертвы в радикальных политических течениях традиционно играет роль коллективной идентификации, что в полной мере должно найти отражение в феноменологии и герменевтике известных нам цветных революций. Личность или группа индивидуумов, приравненные к сакральной жертве цветной революции, становятся нравственно привилегированными субъектами в восприятии протестующих масс.
С одной стороны, она преподносит свой рассказ в качестве доказательства бесчинства властей государства, с другой – выражает неуверенность, что нарушение морально-нравственных норм и бесчеловечное отношение сотрудников органов было связано с какими-то другими причинами, помимо личностных особенностей конкретных сотрудников. К сожалению, бесчеловечность может быть свойственна как представителям силовых структур, так и работникам медицины, системы образования или просто прохожим на улице. Но тут уж история про отдельных людей, а не про власть или государство в целом. В каждом обществе наблюдается явление, о котором в народе говорят: «в семье не без урода».
Алена Дзиодзина
Автор фото: onliner.by, tut.by и из открытых источников