Роман. Продолжение
Скоро Лада заметила, что Димка как-то странно работает: уедет часа на три, и снова дома. Ей он сказал, что теперь у него такой график. А Белка вообще давила диван с утра до вечера. И ночью тоже. Ночью у них была своя жизнь. Они либо смотрели до утра кино, либо играли в компьютерные игры, либо ходили куда-то гулять.
В один из дней Лада решила поговорить с Димкой, и получила в ответ отпор. Сын достаточно жестко заметил ей, что он уже взрослый, и он сам знает, как и где ему работать!
- А Элла?
- А что Элла? – переспросил сын.
- Элла, похоже, не работает…
- Ма, у Эллы есть я! Я работаю, и нам хватает!
Лада понимала, что с Димкой снова что-то происходит, и она опять что-то пропустила. Но он не подпускал ее к себе. Он выглядел волчонком-переростком, злым, недоверчивым. И это был тревожный симптом.
Лада попыталась вызвать Димку на разговор, припереть его к стенке, но у нее не получилось. Не пойман – не вор! Но у нее не было сомнений: Димка и его подружка на игле.
Как-то она пришла домой с работы намного раньше обычного. Дома было тихо. Так тихо, что слышно было, как зудил одинокий комар, заблудившийся под потолком.
- Димка? – спросила Лада в полутемной прихожей. В ответ – тишина. А из-за неплотно прикрытой двери в Димкину комнату ей послышался стон. Лада постучала. Стон повторился.
Она решительно толкнула дверь и заглянула в комнату, и все поняла: на столе использованные шприцы, на разобранном диване – Белка, дрожащая, как лист, бледная, с крупными каплями пота на сером лице.
- Элла! Белка!!! – Лада потрясла девушку за плечо. – Проснись, Белка!!!
Элла стонала и тяжело дышала.
Лада испугалась и кинулась звонить в скорую. Она не могла вспомнить фамилию Эллы, и толком не могла назвать дату ее рождения. Ей все это было как-то ни к чему, и она не думала, что это когда-нибудь может понадобиться. А вот понадобилось.
Когда приехал врач и осматривал Эллу, Лада тихо стояла у дверного косяка. Ей было безумно жаль эту красивую девушку, которая была похожа на труп.
- Вы ей кто? – спросил врач.
- Я?! Я – мама… Ну, я мама Димы. Это молодой человек, с которым она живет.
- А ее родители где?
- Не знаю…
Вот же беда-то! Они жили почти четыре года, а Лада ничего не знала про Эллу: кто она, кто ее родители, где живут, как живут…
Эллу увезли в больницу. Три дня врачи боролись за ее жизнь. Димка сидел у ее кровати, не выпуская ее руки из своих рук, и плакал. Он изредка уходил. Потом возвращался. В один из дней в его отсутствие Элла исчезла. Он уходил – она лежала, подключенная к разным аппаратам, которые показывали ее состояние. Вернулся – ее уже не было. Постель, на которой она лежала, заправлена чистым бельем: конвертик из простыни, в нем – пестрое одеяло в клетку. Сразу видно: никто не лежит, место свободно.
Димка испугался. Хотел крикнуть, но в горле словно заслонка упала, звук перекрывающая, и он только каркнул неудачно, и закашлялся.
- Где?!!! Где???!!! – кричал он медсестре, которая прибежала на шум в палату интенсивной терапии.
- Что ты орешь? – свистящим шепотом спросила его сестра, строго сведя на переносице брови-ниточки. – Забрали ее! Родители приезжали, договорились с какой-то клиникой, и увезли.
- Куда?!!! Куда???!!! – кричал, размазывая слезы, Димка. Он катался по полу, пахнущему хлоркой, и подвывал.
- Откуда я знаю – куда?! И вообще, ее родители строго запретили тебе что-то говорить! Так что, давай, иди отсюда, пока тебя в милицию не сдали!
- Мама, я умру без нее, - сказал вечером Димка, глотая слезы.
- С ней вы умрете вместе, и гораздо быстрее, чем поодиночке, - ответила ему Лада. Она сама едва держалась. Перед ней был ее маленький Димка, ее ребенок, беззащитный, больной, несчастный. А теперь, получалось, еще и брошенный…
Жизнь у Димки понеслась под уклон. Сначала он искал свою Белку. Загородный дом, в котором жили ее родители, был закрыт на замок. Соседи ничего не знали о том, куда делись хозяева.
У нее была бабушка, и Димка сумел найти ее, но она ничем не помогла.
- Я ничего не знаю. Знаю только, что родители увезли ее куда-то, в больницу, вроде, какую-то…
Бабушка дергала себя за пальцы, и они страшно хрустели. Казалось, что хруст слышен на всю парадную, и на все десять лестничных пролетов: пять – вверх, и столько же – вниз.
У Димки закружилась голова от этого страшного звука, и он со всей силы стукнул себя ладонями по ушам. От звона в голове не стало слышно старушечьего хруста, и Димка схватил Белкину бабку за пальцы-крючки, упал перед ней на колени, и взмолился:
- Бабуля, помоги! Христом богом прошу! Помоги найти Белку!!!
- Миленький, чем же помогу тебе?! Ты уж сам позвони ей…
- Да куда?!!! Куда я ей позвоню?!!! У нее нет телефона! Ну, позвони ее родителям, просто пусть передадут ей, что я ее люблю!!!
- Внучек, я то им и не звоню. Они сами… Сынок мне звонит, каждый день. Это папа Эллочки. Передам, конечно. Только…
Бабушка не договорила, но Димка и сам все понял.
* * *
С родителями Белки отношения испортились сразу, как только они поняли, что их дочь попала в беду. Впрочем, отношения не простыми были давно. Белка самостоятельной стала рано. Как школу окончила, так родителям сказала: «Жить буду так, как мне нравится! От вас «наелась» любви родительской, более не желаю!»
Сказала, как отрезала. В их семье все решали деньги. У отца Эллы бизнес был давний, серьезный, в сфере финансовой. Он хотел, чтобы дочь пошла по его стопам, а она хотела стать ветеринаром. Назло маме и папе. За то, что в их огромном загородном доме не было места ни кошке, ни собаке, ни хомячку. Животные были для родителей Эллы пустым местом, баловством, от которого, «кроме грязи, ничего»!
А ей было так одиноко в их большом доме! И будь у нее котенок или щенок, она бы, наверное, услышала папу. Дело, бизнес – это серьезно. Но ей хотелось любви и тепла. Хотелось получать, и хотелось отдавать. И она сделала свой выбор, как только у нее появилась возможность: блестяще окончив школу, Белка стала работать и учиться, но не там, где хотели родители.
Из дома ее за такое непослушание поперли. Отец рассчитывал, что, лишив дочь крыши над головой, он заставит ее покориться. Но Элла собрала вещи и ушла. Сначала жила при ветклинике: с позволения главного врача оставалась ночевать в кабинете на кушетке. С утра убегала на учебу в ветакадемию, днем работала: зашивала раны, закапывала уши, делала уколы. По вечерам бегала в приют для бездомных животных, где бесплатно лечила брошенных кошек и собак.
Элка была счастлива. У нее не было родительского дома с джакузи и зимним садом. Она убирала лотки за кошками и чистила собачьи клетки, у нее пять лет не было отпуска, а порой не было денег, но она была счастлива, потому что была нужна тем, кого люди лишили тепла и дома. И они были нужны ей. Она была на равных с четвероногими ребятами. Ее тоже отлучили от дома. Но она, в отличие от животных, могла выжить в этом мире, а им без нее было не очень сладко.
Отношения с мужчинами у Эллы складывались не очень хорошо. Можно сказать, что не складывались совсем. Она была слишком придирчива. Она препарировала мужчин: характер, внешность, привычки – на предметное стеклышко, сверху покровное, капельку физраствора, и под микроскоп. А потом просто раскладывала его на молекулы и атомы. И в итоге получалось, что их молекулы и атомы крутились на разных орбитах. Чужеродными они были. Это первое. И второе: ей надо было покровительствовать, по-матерински вынянчивать любимого человека, быть выше, умнее, заботливее. А ей чаще встречались самодостаточные мужчины, которых распирало от этой самодостаточности. Причем, порой она была дутая, и это было видно. И от этого было смешно.
А еще ей хотелось, чтобы рядом был единомышленник, чтобы он понимал ее, чтобы не задавал ненужных вопросов. Например, зачем она принесла из приюта домой старого немощного кота, доживать…
- Ему там так плохо было! Вокруг молодые и здоровые, как поросята веселые. А Тихон – старый, больной… Он устал от жизни, и свистопляски, которые устраивали приютские ребята, утомляли его. У Тихона по шесть–семь раз в день случался эпилептический припадок… - рассказывала она потом все понимающему Димке.
А тогда, когда Тихон только поселился в ее доме, у Элки как раз зарождались романтические отношения с одним симпатичным мужчиной. Он был хорош ровно до того момента, как она пригласила его к себе в гости.
Тихону в тот день было очень плохо. И едва Элла с кавалером сели пить чай, как у кота приключился приступ. Тихона трясло, он катался по полу и утробно завывал. Это длилось всего две минуты, но это было так страшно. Элка видела это уже много раз, но привыкнуть к этому так и не могла.
Она бросила чай и торт, и кинулась выполнять привычную работу: вытерла кота влажной пеленкой, завернула его в теплый плед, уложила в коробку. Потом тряпку на швабру, и протереть пол – все уже отработано до автоматизма.
Когда она, тщательно вымыв руки, села за стол, к остывшему чаю, увидела в глазах кавалера сочувствие. Она думала – несчастному животному. Оказалось – ей…
- Как ты вообще такое терпишь? – спросил он.
- А у меня есть выход?
- Но ты же кошачий доктор! Надо усыпить его, и всем станет проще жить?
- Всем – это кому? – спросила она, прищурившись недобро и выпустив иголки.
- Ну, тебе! И мне тоже. Да и ему…- Жених кивнул брезгливо на кота.
Мог бы и не пояснять. Она и так все поняла. Как поняла и то, что уже ничего у нее с ним не будет. Ни-че-го! Чужой он.
А он ее настроения не понял, и ласково улыбнувшись, рассказал «замечательную» историю - у него на каждый случай была своя «замечательная» история:
- Я был женат, и у нас был кот – Маркиз. Очень красивый, сиамский. Он у нас три года прожил. А потом мы купили новую квартиру, переехали, и что-то ему не понравилось… И начал он на дорогущий паркет лужи наливать. Причем, как будто специально это делал! И тогда я его утопил…
- Что сделал? – не поняла Элла.
- Утопил. В ванне. Набрал до краев, и притопил в воде…
У Элки внутри все задрожало. Ей захотелось взять в руки торт, который принес этот… и засадить ему в морду всей полуторакилограммовой массой с кремом и фруктами, чтоб у него вишни на ушах повисли!
Она с трудом сдержалась, но есть этот торт, и пить чай не захотела. Встала и сказала:
- Слушай, ты вали, а?! Прошу тебя: торт в зубы и вали! Я сейчас буду грубой и бестактной, зато справедливой.
Он попытался что-то объяснять, но она закрыла уши ладонями, замотала головой, потом глянула на него с ненавистью, и повторила:
- Вали!
А потом она привела в свой дом Димку. Тихон еще был жив, и на нем Элка проверила своего кавалера. Димка проверку прошел. То ли он был так влюблен в Элку, что повел себя правильно, как надо, то ли на самом деле очень сочувствовал животине.
А еще Элке очень нравилось, что Димка был младше ее на целых четыре года, и не был состоявшимся, и не выпендривался своей состоятельностью… Или состоянием?! В общем, ни тем, ни другим. Димка был для нее, как Тихон, как любой из тех беспомощных, что она вытягивала из небытия, мыла, вычесывала блох, выстригала шарики-колтуны из шерсти.
Димка признался ей, что сам только-только вылез из помойки. Благодаря ей вылез. Потому что влюбился. Впервые в жизни вот так, по-настоящему.
Белка поверила ему, не побоялась впустить в свой дом. Когда ему было плохо, она выхаживала его, как больного чумкой щенка. Не выговаривала ему, не воспитывала, просто помогала выбраться из болезни. И только для того, чтобы ей было приятно, он безумно хотел вылезти из всего. Ему было так плохо порой, что хотелось валяться по полу, и выть, но он сцеплял зубы, и молчал. А по ночам либо не спал, смотрел в потолок, считая баранов, либо смотрел страшные сны, в которых было все, как в фильмах ужасов, и из которых он выбирался в холодном поту, с тошнотой, с головной болью.
Она не просто терпела его. Она любила. По-бабьи, жалея, переживая. Не точила и не пилила, не воспитывала, не сюсюкала, а лечила, выхаживала, была ему сестрой милосердия и личным психоаналитиком. Радовалась вместе с ним первому дню, когда он первый раз нормально поел, крепко спал, не корчился от болей в суставах и в желудке.
У них был год хорошей чистой жизни без наркотиков. Целый год.
… Всего год.
Продолжение следует