Они сидели возле давно подбитого БТР, служившего им защитой и молчали. Было холодно. Было чертовски холодно.
Что-то тихо и очень неторопливо беспокоило их вот уже с тех пор как опустились сумерки.
Были они вдвоем, затишье установилось несколько дней назад и не предвещало нарушиться никакими обстрелами или вылазками с другой стороны. Никаких поводов.
Напарник дремал, от тревоги и холода пряча руки в рукава бушлата.
Он смотрел на звезды. Ночь была черна и звезды сияли неистовым блеском.
И тут краешком шальной мысли он уловил этот источник тайного, но неотвратимого беспокойства.
Это было звездное небо.
Что-то вдруг перещелкнулось внутри, взметнулся рой мыслей, памяти. Где-то он читал, или рассказывали о таком, в школе, и тоже была война. Стреляли люди. И была смерть.
Он откинулся к огромному ребристому и жесткому колесу БТРа и не мог оторвать взора и вдруг встрепенувшейся в нем души от сияющих гирлянд и россыпей, впечатанных в черный бархат.
Было тихо. Было так тихо, что казалось так не может быть здесь, где противостояли друг другу люди, разделенные чьими-то чужими или своими убеждениями. И где уже несколько месяцев рвались снаряды, мины и неистовствовала ненависть в сердцах и надо было стрелять в людей, рушить дома.
Небо давило их и было неумолимо. Холод всё усиливался.
Из бесконечной полусферы на него опадало одиночество.
Оно оседало на душе.
Оно забирало все что было у него. Все его мысли. Всю корысть, все связи с близкими, с чужими и друзьями, его взводом и теми, с кем он воевал.
Два человека сидящие под колесом БТРа, превратились в просыпанные и заброшенные, затерянные на земле две песчинки и этот страх был таким, какого он никогда не испытывал в бою.
Он вдруг почувствовал себя бессмыслицей в этом звездном алфавите.
Вся эта затея и он сам с каким-то странно-ненужным вдруг ставшим автоматом в руках – были фальшивой нотой, скрежещущем диссонансом в красивом хоре, что пел в небе и с неба звенел в неведанной тишине.
Ночь и небо завораживали и помимо него творили слезами вдруг идущие вопросы. «Что же я делаю?»
«Какой морок привел меня сюда?». «Как я могу лишать кого-то жизни под этими звездами. Под этим великолепием. Лишить кого-то возможности смотреть и восхищаться, как восторгаюсь и задыхаюсь от счастья я. Кому может быть такое позволено?»
Звездная ночь, небо как икона висело вверху. Она светилась, она лучилась и была жива.
Напарник его спал преобразившись из второго номера вдруг в такую же беспомощную, затерянную песчинку. Пылинку под небом.
Радостная невнятица звезд дрожала.
Бежать было некуда. Да и незачем.
Отмеченная печатью снарядов дорога не блестела кремнистым путем и была черна и асфальтова. Он шел по ней, положив автомат и рожки к нему возле спящего товарища.
Чернота не пугала.
Весь мир был открыт.