Монастырь делился как бы на две части — одна обращена к миру, другая к «Богу Авраама, Исаака, Иакова». В первой я проводил почти все свое время, неся послушание и молясь с пестрым людом на службах, а близ второй только пробегал, направляясь вечерами к паломницкой казарме.
Часть эту, собственно, и называли скитом. Тогда здесь стоял Предтеченский храм, в котором я хотел-таки побывать на службе, но не рисковал просить благословения, и жили уединенно монахи. Не скажу, что это были притягательные люди. Их фанатичный взгляд отпугивал, резкость слов лупила молотком в лоб, непререкаемость вызывала недоумение… конечно, быстро перешедшее во мне в устойчивое отторжение.
Кроме церкви и домиков монахов на территории скита был расположен музей. Кажется, моя неприязнь к скитским покрыла тенью и это хранилище «преданий старины глубокой», так что я долгое время не решался его навестить. Но все же в один солнечный нежаркий день интерес взял верх. Здесь в трех комнатах на полках хранились разные документы столь любимой монахами эпохи процветания Оптины: старые вещи, письма знаменитых писателей Амвросию и Нектарию, черновики ответов…
В общем, музей как музей. Просто меня никогда не привлекали ни «святые» предметы, ни «святые места», потому что Нечто тонко-священное, что и привело в Оптину, своим святилищем может избрать лишь Человека. Каков Он? найти б Его… Говорили, что есть в монастыре старец Илий, да только вечно он в разъездах, и за три месяца здешнего жития мне так и не случилось его увидеть. Ну, может и хорошо? Коли был в доме свет, его видно было бы и на стенах…
***
Не успел я выйти на веранду, как стал свидетелем уж затихавшего скандала. Гроза, видать, промчалась, но раскаты еще сотрясали эфир. Экскурсантка, интеллигентная пожилая женщина, скромно одетая, но явно горожанка, еще минуту назад явно была вне себя. Субъект ее затихающей ярости, на который она бросала испепеляющие взгляды, стоял на крыльце в позе воинствующего дервиша, опершись на грубо отесанный посох.
Ранее облысение уж обнажило без видимых границ утекающий в темя лоб, подпертый свирепо раздутым носом и глазами с явными признаками базедовой болезни. Вместе с двинутой вперед нижней челюстью они обличали грубого спесивого монаха лучше его слов, которыми он достегивал оскорбленную, но быстро понявшую бесполезность возражений монастырскую гостью:
– Это я-то, к Господу на «ты» обращающийся, с самой Богородицей нашей на «ты» разговаривающий, с тобой, глупой бабой, на «вы» говорить буду? Смири гордыню, несчастная!
Точно, глупая. Тетенька дорогая, чего ж вам не бродилось по мирской части монастыря? Там на ваши вопросы всегда готовы мудрствовать дежурные вежливые батюшки, и всякий монах, пробегающий по мощенным плиткой тротуарам, и уж тем более любой послушник, ответит спокойно и без особых намеков на близкое знакомство с «самой Богородицей». А здесь внутреннее царство, тут такие короны носят…
– С христианской этикой когда вы, городские, познакомиться успели? Зачем и как креститесь не знаете, кушать правильно не можете, молиться не умеете, а хотите, чтобы мы, Богу душу отдавшие, с вами, мирскими, еще на «вы» разговаривали?
Говорят, в Иерусалиме есть городок иудеев-фундаменталистов. Паломнику можно бывать там и сям, на горе и под горою, но в городок этот заходить не рекомендуется, как не стоит сидеть в одежде клуба «Динамо» посреди сектора болельщиков «Спартака».
– Вот ладно вам ругаться, – встревает спутница интеллигентной тетеньки, явно ее компаньонка и наставница в паломничестве, – я вам случай из жизни своей расскажу, через который я пришла ко Христу.
Православные очень любят рассказывать и пересказывать разные байки, в силу отрицания ими знаний сходящие за чудо. Есть там и интересные моменты, но вот печаль: мир верующих, от человеческого уха до Бога наполненный бесами и ангелами всех размеров и степеней, проявляет себя подобно привидению через простынь, и потому узнать, кто пугает или «благовестит», в принципе невозможно. Вродь, раньше в том старцы разбирались, а теперь Христово стадо бредет без пастухов по долине скорбей, и иные собаки уж очень на волчар смахивают.
– Давно подарили знакомые мне икону. Я вначале хотела отказаться, но взяла. Они тогда только в моду входили. Думаю, есть не просит – пусть висит в темном углу… да и забыла про нее. И вот однажды я проснулась от внутреннего страха, и показалось мне, что в комнате кто-то есть. Вдруг в открытую дверь вошел монах, в черной рясе и клобуке. Как он появился, меня дикий страх пронзил – я одна, мужа дома нет, и этот человек, неизвестно как появившийся. Я не могла не закрыть входную дверь, всегда проверяю на два раза, и окна были закрыты.
А монах подошел к иконе и говорит: «Я освещаю эту икону, чтобы ты, и муж твой, и дети твои всегда верили в Господа нашего Иисуса Христа» И ушел. Я как со страхом совладала, так бросилась проверить двери и окна – все было на запорах! Вот с тех пор я поверила, и в церковь хожу теперь…
– Вот! – пристукнул монах посохом, будто компаньонка теткина принесла в клюве последнее доказательство, что именно так ему и следует обращаться со Христа взыскующими.
– И мужа вожу…
– Вот!!
– И детей креститься научила, и внукам своим завещаю!
– Вот!!! Неисповедимы пути Господни, которыми он рабов своих в лоно Церкви направляет, – прорубал неистовый монах с пламенным взглядом в голову своей сдувшейся оппонентки.
***
Ох уж эти видения… Кто иль что стоит за ними? Я не сомневаюсь, что все так и было, как рассказывала паломница, потому как моя очень близкая знакомая что-то подобное видела, и уверовала потом с ядерною силою, только не скажу, что это привело к добрым результатам. Она не была до того атеисткой, верила в Высший Разум и не отрицала загробную жизнь, вот разве к Церкви относилась без должного пиетета. С точки зрения этого самого Разума видение было излишним, а последствия его печальными…
Потому я как-то не особо доверяю толмачам вещих снов и видений, особенно если их мировоззренческую картинку можно найти на выставке Босха. А вы попробуйте сами различить Христа, явившегося Никону и возложившему мученический венец на его презренную голову, Никону, зачавшему Раскол и приведшему в огненные «гари» сотни тысяч старообрядцев, и Христа, возвестившего Павлу! Была ли для Руси столь великая необходимость ориентироваться на троеперстие греков, чья церковь была давно захвачена янычарами Сулеймана Великолепного? Есть мнения?
***
Может, странно, но мое допрежь не столь весомое желание просить благословения на заутерню в храме Предтечи после этого события испарилось быстрей привидения.
По страницам дневника паломника. 1992 год