Мысль о том, что поэзия и музыка неразрывно связаны, достаточно банальна. Любой звук может быть записан на бумаге либо буквой, либо нотой, а поэзия и музыка, если вдуматься, всего лишь воспроизведение звуков в определенной ритмической последовательности. Вроде и говорить то не о чем. Но как-то давно, не помню уже когда, читая сборник стихов, я вдруг услышал звучащую в голове музыку. Это не была песня; ритмика стихотворения не совпадал с музыкальной, но это не создавало и какофонии, словно и стихотворение, и музыка были на одной эмоциональной волне. Позже я заметил, что у каждого стихотворения есть свой музыкальный «эмоциональный двойник», а у каждого поэта – «свой» композитор, или музыкальное направление. Это не музыка к стихотворению, это музыка настроения, а, значит, у каждого она своя. Пушкин для меня связан с Моцартом вовсе не потому, что он написал «Моцарт и Сальери», а потому легкость поэзии Пушкина для меня сродни легкости музыки Моцарта. Иногда появляются ассоциации, не всегда понятные самому. Лермонтов – Бетховен, Маяковский – Дунаевский, Бродский – джаз, Есенин – русский рок.
И вот не так давно, общаясь по телефону с другом, мы затронули тему поэзии в текстах наших музыкантов. В самом деле, есть ли среди них те, кого можно назвать настоящим поэтом. Разговор шел о Макаревиче и Гребенщикове, о их стихах. Я уже не люблю первого и никогда не любил второго. Разговор был не окончен, мы распрощались, но еще долго эта тема не оставляла меня в покое. И тогда я решил применить ту же ассоциативность с музыкой. Это было довольно нелегко, так как стихи их давно были песнями и отделить текст от музыки, чтобы понять с какой другой музыкой он ассоциируется достаточно непросто. С Макаревичем было проще – я просто достал томик его стихов и стал читать. И почти сразу возникло ощущение –шансон. Нет, не российский блатняк, а настоящий, французский. Но чем более поздние вещи я читал, тем ощущение менялось. После того, как Андрей Вадимович захотел стать обличителем, эдаким Галичем наших дней, музыкальная ассоциация изменилась – это уже не изысканность французского шансона, а дворовая песня…причем самого невзыскательного пошиба. Причем Макаревич, видимо сам того не ожидая, самоиронично отразил это в фильме «День выборов». С Гребенщиковым получилось сложнее. Я никогда не понимал, о чем он поет. На мой вопрос друг ответил – о душе. Но сказать о поэзии, что она о душе, не сказать ничего. Музыкальная тема звучала, но я никак не мог понять, что она из себя представляет, пока не вспомнил про буддийские поющие чаши. И все встало на свои места – Гребенщиков пишет мантры, не требующие понимания. Но, если буддийскую чашу можно использовать для того, чтобы впасть в определенное медитативное состояние, то представить себе двухчасовой концерт буддийских поющих чаш… увольте.
