(подробности по тегу "закреп")
- Эй, ну какого чёрта ты наделал? - воскликнула Жанна удивлённо и почти что с возмущением — Я всего лишь хотела, чтобы ты напугал его этой штуковиной...
Я только лишь пожал плечами — вообще-то надо было предупреждать меня об этом сразу же. Затем, приблизившись к стене, заглянул внутрь дыры — Вейнерс, корчась и истекая кровью, отполз к находящемуся за его спиной стеллажу с продуктами, прижался к нему спиной, но не надолго, и, извиваясь, как будто бы в предсмертной агонии, упал на бок, на пол. От головы его валил дым — как будто бы кто-то подпалил ему волосы, а затем немедленно потушил. Вопли его были ужасающими — словно бы с него живьём снимали кожу, и я бы, наверное, даже пожалел бы его, и даже пришёл бы в ужас от содеянного, если бы в тот момент был способен испытывать такие чувства, как жалость и стыд.
Кто-то — я даже не смог сначала разобрать, кто именно, парень или девушка — оборванный, грязный, полуголый, выбежал из-за стеллажа, на секунду остановился перед ним, а затем, рыча и повизгивая, будто бы от боли, подобрал лежащую рядом с Вейнерсом палку от швабры, и одной — левой — рукой принялся охаживать его ею, беспомощного, катающегося по полу, как будто бы пробравшуюся в дом змею. Целился именно в голову, хотя бить метко у него получалось с превеликим трудом, но колотил столь яростно и быстро, что за секунду у него выходило раза этак по три, то есть количество метких ударов росло у него вместе с количеством ударов, как таковых. Вейнерс выл в ответ на эти удары, злобно, как зверь, но встать и наказать своего обидчика почему-то никак не мог, может быть, ввиду собственных шока и смятения, а может быть, уже успел повредить себе что-то после того, как упал назад, ослепнув от струи кислоты, выпущенной мною ему в лицо. Но вот палка в руке неизвестного сломалась, и тот, испуганно ахнув, отбросил обломок в сторону и заковылял куда-то прочь от Вейнерса за пределы границ доступного мне обзора.
Вейнерс, испуская сдавленные стоны, попытался приподняться на руках, но у него ничего не получилось, и он опять рухнул на пол, на сей раз не на бок, а на грудь и живот. В мою сторону он не смотрел и даже не косился, будучи лежащим теперь вдоль бокового прохода у стены, и я даже не видел, что происходило сейчас с его лицом — но мог сказать точно — оно здорово кровоточило, и едва ли представляло собой то, чем захотелось бы полюбоваться какому-нибудь постороннему человеку. Моими стараниями — и, возможно ещё, стараниями того неизвестного мне парня (или девчонки) — он теперь до конца своей жизни превратился в ужасающего урода, которому теперь, как собственных ушей, не видать было ни новых знакомств и друзей, ни любви, ни счастливого, полноценного брака в будущем.