Я — собачник. Но собаки у меня нет. Последний мой дворовый пёс пропал два года назад. Никак не решусь завести нового. Жду чуда: однажды за окном услышу знакомый лай…
Он у меня появился щенком, когда я прочно закрепился в собственном дворе: вышел на пенсию. Жена решила, что мне нужен компаньон для прогулок и домашнего времяпровождения. Её родственники привезли нам пушистый комок на коротких ногах. Когда он быстро бежал, то был похож на пулю от «Макарова». Хотел ему дать кличку Пуля, но представив, что будут обо мне фантазировать соседи, слыша: - Пуля, Пуля, Пуля, ко мне! - передумал. Так Пуля стала Булей, а пёс — Булькой. Моя тёща, бывший педагог, сделала мне замечание, мол, Булька — имя женское, а он мальчик. И тогда щенок получил полное имя: Буль-Буль Оглы. Не придирайтесь! Это имя пса. Всего лишь.
Два года он был моей тенью на прогулках и рыбалке. Пару раз спасал его от бродячих псов, пока он пытался с ними подружиться, беря на руки. Он мешал мне на рыбалке, когда считал, что мы зря теряем время на одном месте. В округе меня стали называть - «этот дядечка на велосипеде с собачкой». Уже два года Бульки нет, но меня на улице иногда кто-то спрашивает: - А почему вы без собачки?
Я неделю провалялся в постели больной, а он пропал. Никак не решусь завести нового. Не везёт мне с собаками.
В Кировограде столовая находилась на аэродроме и каждый день нам приходилось идти из казармы до неё по полчаса в одну сторону. На пути туда я и заметил пса, который проделывал этот путь по тротуару. Иногда он бежал навстречу, иногда — перегонял наш взвод. Он был деловит, осторожен, всегда огибал встречных, никогда не лаял на людей. Потом мы стали с ним сталкиваться у казармы, где жили на втором этаже, или у лётной столовой, где пытались его подкормить.
Как-то незаметно он стал псом взвода. Везде и всюду сопровождал нашу колонну. Вид его изменился. Бежал впереди с важным видом. Он явно стал считать, что это он водит взвод на кормёжку и отвечает за нашу безопасность. И стал облаивать всех проходящих мимо по тротуару. Особенно яростно — офицеров. Именно эти инциденты отзывались из глубины курсантской колонны одобрительным гулом. Пёс, которого стали звать Рыжий, конечно, хотел угодить своей пастве.
Наступило время перебазироваться на грунтовой аэродром. Взвод загружал свой скарб и личные пожитки на Ан-12. Забили его доверху и сами разместились сверху этой кучи на матрасах. Рыжий крутился тут же, он-то понимал, что без него всё будет погружено неправильно. Тут-то и пришла идея не бросать нашего верного вассала, который считал себя нашим сеньором. Пёс охотно развалился среди курсантов под самой крышей транспортника. И, на удивление, спокойно перенёс все этапы непродолжительного полёта в Близнецы.
В новом лагере мы стали жить в бараках. Рыжий тоже получил своё место около крыльца, а в ночное время — рядом с тумбочкой дневального. Поначалу дневальным казалось, что это удобно — иметь у тумбочки бдительную псину. Он всегда реагировал на проверяющих заранее, давая время дневальному проснуться и принять бдительный вид. Но вскоре нам пришлось пожалеть о том, что мы его взяли с собой.
Недалеко от казармы поселились повара и официантки лётной столовой. Их рабочий день начинался часа в четыре утра. А путь к столовой лежал мимо нашего барака. Каждое утро, когда сон был особенно сладок, мимо крыльца начиналось шествие работников кухни. И Рыжий добросовестно отпугивал женщин от барака бодрым лаем, не выходя из коридора. Громоподобное эхо металось по коридору, будя усталые организмы курсантов. Особо чувствительные начинали орать на дневального, бросаться сапогами в Рыжего. Всё затихало и быстро, как это может быть только с молодыми, погружалось в сон. Но всегда находилась среди поваров особа, которая обычно опаздывала. Она пробегала мимо крыльца казармы трусцой, чем вызывала очередной приступ бдительности Рыжего. А лай лохматого дневального снова сопровождался взрывом раздражительности некоторых курсантов. Так мы и жили.
Рыжий не любил офицеров. Как он их отличал — одному Богу известно. Ведь, фактически, курсант в лётном комбезе отличался от инструктора только головным убором. Пёс сторонился офицеров, лаял на них, когда они подходили к курилке, где сидели одни курсанты. Офицеры тоже заметили этот феномен.
Однажды одному из них пришла мысль убедиться в этом лично. Он поменялся фуражкой с курсантом, который спокойно погладил Рыжего, лежавшего под скамейкой. Инструктор в курсантской пилотке, подсев к курсанту, тоже протянул руку под лавку. В другой руке он держал металлический прут. На всякий случай. Пёс предупредительно оскалился, а когда это не подействовало, коротко цапнул офицера за палец. Тот, ошалев от боли, ударил его прутом и выбил ему зуб. Рыжий взвыл и убежал, а инструктор пошёл смывать с руки кровь. В курилке воцарилась неловкая тишина.
В разгар лета нас выселили в палатки. Бараки занял младший курс. Рыжий теперь был вечным дневальным по палаточному городку. Наши умельцы сделали ему ошейник с медалью, на которой было написано «За перелёт». Это чтобы младший курс принял пса за своего. Те тоже начали его подкармливать. Когда мы перебазировались на другой аэродром, то оставили Рыжего младшему курсу. Среди них уже появились преданные друзья нашего взводного пса.
Я — собачник. Но собаки у меня нет. Зато есть соседский пёс, который со мной подружился и каждый день прибегает в мой двор.