Арей не ужинал. Он лежал в стороне от всех, на каменистом пригорке, где к нему не могли подобраться гробовщики, и смотрел в небо. Ему чудилось, что он видит шелковую ткань с нанесенным рисунком. Ткань то провисала, то натягивалась, рождая неведомые переливы. Звезды мигали, созвездия шевелились. Арей глядел на бесконечную дорогу Млечного Пути и с тоской думал, что навеки отрезал себя от всего этого. Как тупо и бездарно они — бывшие стражи света — все запороли! Точно глупые воры прокололись на краже медной монетки из кармана у нищенки, а потом уже, схваченные, внезапно осознали, что рядом была сокровищница фараона, предназначенная лично для них, откуда бы они могли брать все, что захотели бы. Но именно брать, а не воровать!
Минувшее, где ты? Где захлебывающаяся радость творчества? Где надежда? Что ждет их впереди? Вечный голод, вечная охота за эйдосами и в финале — чернота Тартара. А ведь могли бы получить всю Вселенную! Просто как дар! Все звездные дороги, все тайны мира — все было для них!
— Ты не выдумывал ад, — негромко сказал Арей, обращаясь непонятно к кому. — Тартар мы придумали сами. Счастье в том, чтобы служить своему назначению, а не изобретать себе новое непонятное назначение. Это гордыня. Выброси рыбу на сушу. Ее чешуя и плавники станут для нее мукой. Брось кошку на дно. Ее легкие наполнятся водой и опять же станут для нее мучением. А если кошка еще и бессмертная, то мука будет длиться вечность.
Рядом послышался шорох. Арей настороженно повернулся. Пелька. Подобралась неслышно, как змея, и, приподнявшись на локтях, жадно слушала.
— С кем вы разговаривали? — спросила она
— Да так, — сказал Арей. — Ни с кем.
— Нет. Вы говорили. С тем, кто повелевает громами? Да?
— Тебе виднее.
— И он слышал?
— Да, — неохотно сказал Арей. — Слышал.
— А почему он не ответил?
— Он не всегда отвечает сразу. Чаще отвечает самим ходом событий. Иногда его ответ отзывается в твоем сердце, порой озвучивается через кого-то, кто и сам об этом не подозревает. Просто человек произносит что-то, а ты понимаешь, что это было сказано для тебя. Все очень по-разному. Если бы он отвечал сразу, мы перестали бы его слушать. Хотя и так, кажется, перестали…
Девушка кивнула.
— Неужели поняла? — не поверил Арей.
— Еще бы! Я же дочь писца! — с обидой отозвалась Пелька и уже другим, нерешительным, голосом добавила:
— Можно вопрос?
— Один можно, — разрешил барон мрака.
— Вас кто-нибудь когда-нибудь любил?
«Тот, кто меня создал», — хотел сказать Арей, но тотчас внутри всколыхнулась обида, и он этого не произнес.
— Нет. Никто.
— Почему?
— Это уже второй вопрос. Мы договорились, что будет один.
Пелька засмеялась. Ее белые мелкие зубы сверкнули.
— Может быть, вы слишком любили самого себя? Ждали ответа, ничего не давая взамен? А вы попробуйте кого-нибудь полюбить первым!
— Кого, например? — спросил Арей.
— Меня! Или вам больше хочется любить Гуниту?