Первая моя практика была на линкоре Севастополь - очень интересно было. Приехали мы в Севастополь вечером, очень большая группа нас было - практически весь первый курс.
Примерно в четырех кабельтовых от севастопольского памятника погибшим кораблям находилась бочка линкора, на который нас перевезли специальной баржей. Рядом на своей бочке стоял линкор Новороссийск. Два самых больших корабля советского флота стояли рядышком.
Ступив на линкор, мы удивились, что палуба деревянная, янтарного цвета, гладкая, как бархат. Приятно так руку положить, мягкая такая в ощущении, хочется его все время трогать, вот это дерево. А ходят по нему матросы в таких говнодавах, грубых башмаках, и это дерево, не знаю что это за дерево было, вовсе не страдало. По субботам палубу драили с песком. Матросики таскали тяжелые щетки, потом смывали песок водой, и палуба опять становилась янтарной и гладкой - ложись и лежи.
Кстати, ели мы всегда исключительно на палубе. У каждого в экипаже было свое место в кубрике, но я лично за два с половиной месяца в кубрике не был ни одной ночи - все время на палубе. Где располагался мой кубрик внутри корабля, я уже не помню: палуб было много, а экипаж насчитывал более тысячи человек - на построении собиралась настоящая толпа.
Спали мы тоже на палубе прямо под звездным небом - красота! Нам повезло, за время практики ни разу дождя не было. У каждого была своя брезентовые койка и подушка, заполненные пробковой крошкой. Раньше в такой койке моряков после смерти предавали волне, даже в песне это отражено:
"К ногам прявязали ему колосник
И койкою труп обернули
Пришел корабельный священник-старик
И слезы у многих блеснули..."
(Раскинулось море широко)
Днем эти койки складывали в индивидуально отведенные рундуки. В кубриках спать было просто страшно от полчища крыс и неимоверного количества тараканов. Мой бритвенный прибор к концу практики стал антрацитовой черным, так его загадили тараканы.
Во время практики мы, курсанты Киевского высшего политического училища военно-морского флота, изучали устройство корабля. Всем расписано было место - боевой пост - где надо было находиться. Мне определили сигнальный пост - четвертая площадка на мачте. Выше располагались только посты дальномеров: малый и главный. Я целый днями находился на мачте, осваивая сигнальные флажки и прожектор, выполняя прочие задания.
Несмотря на строгий контроль, мне дважды удалось побывать у главного двадцати пяти метрового дальномера (размер между объективами). Через главный дальномер видно, что Земля круглая. Малый дальномер (12.5 метра между объективами) позволял разглядывать особенности кожи лиц горожан, загорающих на городском пляже - не надо было и в город ходить, всех рассмотреть можно было.
Однажды в день военно-морского флота наш линкор по приглашению пришел в Одессу, и в рамках празднования организовали массовый заплыв экипажа корабля к берегу. Я плавать не умел, и в заплыве не участвовал. Вся армада экипажа строем, включая офицеров, плыла к берегу - только командир корабля передвигался на катере. По случаю праздника личному составу были выданы особые праздничные трусы. В это день я второй раз попал к главному дальномеру, и мог в деталях наблюдать заплыв, а так же посмотрел в деталях знаменитый одесский Лузановский пляж - это было интересно.
Этот поход в Одессу запомнился мне еще и необычным купанием в середине пути. Утром рано после подъема линкор остановился, и командование объявило купание для всего экипажа. Стоял утренний туман, и море было видно лишь непосредственно у бортов корабля. При этом вода была гладкой, как зеркало - абсолютный штиль. Такого штиля на море я более никогда не видел. Осталось незабываемое впечатление.
Кстати, когда праздничные церемонии в Одессе были завершены, и команда с помощью баржи вернулась на линкор, налетел сильный ветер с грозой, начался шторм, и огромный корпус корабля постепенно вошел в резонанс с бушующими волнами - началась нешуточная качка. К утру буря утихла, и море успокоилось. Но еще два дня линкор раскачивался на водной глади, пока мы не покинули порт. Сильнее всего качка ощущалась в носовой части корабля, где располагались туалеты, что вызывало определенные затруднения при их использовании.
Конечно, запомнились стрельбы. Причем нам повезло присутствовать на стрельбах главного калибра. Это было что-то! Калибр - 305 мм! Длина ствола 15 метров, 12 стволов, четыре башни. Веселое было зрелище, когда после стрельб матросы чистили стволы пушек: вручную, специальными штангами с ершами человек по двадцать часами туда-сюда... веселое занятие.
А сами стрельбы навсегда запомнились, во-первых, ощущениями. Ощущение такое, как будто тебя бьют по голове с размаху и чем-то очень жестким. Закрывать уши бесполезно - рот открыть, помогает. И все равно все на корабле непроизвольно гримасничали от жестокого звука.
Во-торых, интересно, что если на корабле где-нибудь отслаивалась краска, то после стрельб она обязательно отлетала. По окончании стрельб весь корабль основательно приводили в порядок: зачищали металлическими щетками и красили.
В-третьих, запомнился печальный эпизод. На корабле жил медведь, настоящий не ручной медведь на цепи. Им специально занимались выделенные матросы, выводили его гулять по кораблю. На кораблях принято было иметь животное какое-то - надо же отдушину какую-то людям давать. Сейчас не знаю, а раньше разрешали. И вот этот медведь после стрельб из главного калибра сошел с ума. Он-то не знал, что надо пасть открывать во время выстрелов. Нас-то научили, а его никто не научил. Бедный орал беспрестанно и бросался на металлическую переборку, и был эвакуирован с линкора на берег. Все жалели его, он был еще не такой большой, скорее как подросток.
В двух кабельтовых от нас стоял линкор Новороссийск, и за два месяца мы уже перезнакомились с экипажем соседа. До взрыва Новороссийска оставались считанные недели. И, увы, учебно-показательный заплыв нашего экипажа в Одессе в час трагедии с Новороссийском никак не пригодился в качестве примера спасения.
Рассказ написан со слов моего отца длинным зимним вечером под вкусно заваренный чай.