Продолжаю выкладывать главы моего романа жанра историческая драма "Враги народа. Затмение". Приятного прочтения.
40.
После разгрома деревни Покровки, антоновцы сосредоточили все свои усилия на еще более активной борьбе. Теперь уж точно назад хода не было, нужно идти только вперед, не оглядываясь, не думая, что будет дальше. Люди всё прибывали в отряд зеленых, что с одной стороны было хорошо, армия наращивала свои силы, но с другой, таким большим составом непросто управлять, следить за каждым, держать боевой дух.
Зная это, чекисты стали запускать своих «наседок», которые имели перед собой цель, деморализовать солдат, внушая им, что от этой войны не будет никакого прока, что советская власть простит их грешных, если они покаются и сдадутся. Конечно, «наседки» действовали очень аккуратно, проводили свою пропаганду ненавязчиво, обычно во время тихих посиделок, да задушевных бесед, и, как то ни грустно, на значительную часть армии эта подрывная работа произвела сильное воздействие. Люди начали сомневаться. Но пока еще они стояли на распутье и по-прежнему безукоризненно выполняли поручения главной тройки.
На этот раз задачей №1 был разгром одной из тюрем, в которой томились тысячи тысяч честнейших людей, в которой также сидели отец Иоанн и Митька. И это решение было как раз вовремя.
Уже месяц как несчастные арестанты находились на краю пропасти. Их перебирали, как картошку: кого на жарку, кого на варку, а кого, так выбросить за ненадобностью, негодностью. Не было дня, чтобы кого-нибудь не водили на страшные допросы: как они проводились, слышала вся тюрьма, и от этих душераздирающих криков нельзя было ни спрятаться, ни скрыться. Закинув в камеру одного, чекисты брались за следующего. На исходе августа следаки вновь обратили свое внимание на истощавшего, изможденного батюшку, отца Иоанна. Они уже сами не знали, какую вину ему предъявить, ведь ни Александра, ни братьев Снеговых уже не было на Земле матушке, и выколачивать показания по местопребыванию их уже не было смысла, но была директива сверху, в которой четко сказано, что священники – одна из первых категорий «врагов народа», которым не должно быть пощады.
Теперь отцу Иоанну предъявлялись уже другие обвинения, вплоть до союза с беляками и даже западными спецслужбами. Это был бред, причем полный, но и то, что творилось в стране, разумным и логичным назвать было нельзя. [1]
- В общем, так, - деловито провозгласил уже четвертый по счету следователь, - вы же умеете исповедовать людей…
Батюшка не сразу понял, к чему ведет этот человек.
- А вы хотите исповедоваться? – удивился он, на что услышал оскорбительно дикий хохот.
- Я?! Я что с ума сбрендил что ли? Исповедаться! Ха! Нет, мне нужно другое. Я получил информацию, что твои сокамерники к тебе стали относиться очень даже благодушно. Так вот, я спрашиваю: можешь ли ты их исповедовать?
Следователь специально делал упор на «ты», хотя был втрое младше батюшки, и повторял «я» с каким-то пафосом и осознанием собственной гениальности.
- А зачем вам это? Простите, но я не пойму…
- Зачем, зачем! После расскажешь, какие грешки за кем водятся. Нужно же хоть какую-то пользу выудить из бредятни вашей!
- Что?! – возмутился отец Иоанн: – Вы думали… вы думаете, что я раскрою тайну исповеди? Да никогда на свете! Никогда, слышите?!
- Вот идиот! – рявкнул следователь и отвернулся к окну: – Тебе же хуже. У тебя был шанс. Был. Увидите гражданина, допрос окончен.
Грубо подталкивая, батюшку вывели из кабинета. Что-то болезненное, горькое, негасимым пламенем жгло сердце. Батюшка никак не мог понять, ну как же можно быть такими циничными, подлыми людьми. Их даже язык не поворачивается людьми то назвать.
Этой же ночью отца Иоанна повели в какой-то кабинет опять. Этот же следователь, которого священник видел утром, встретил его брезгливым, ненавидящим взглядом.
- Ну, что поп! Не хочешь быть полезным по своему профильному назначению, будешь полезным в другом… Стране нужны новые достижения, науке нужны новые открытия. А какие открытия могут быть без опытов? Не правда ли?
- Наверное… - предчувствуя недоброе, пролепетал священник.
- Вот. Опыты без подопытных мышек и лягушек не проводятся тоже. Верно?
- Я не знаю… я не ученый…
- А я знаю, - усмехнулся следак, - отныне нарекаю тебя мышкой нарушкой.
Теперь следователь уже не скрывал своего торжества, он окрикнул охранника, что-то быстро шепнул ему и расхохотался в лицо озадаченному батюшке. Не знал еще отец Иоанн, что на следующий день его, в числе других «крепких орешков», собирались поместить в бокс-лабораторию, только начинавшую свою кощунственную деятельность, где профессора, продавшие свои души силам зла, проводили опыты над человеческим мозгом. Этот вопрос интересовал новую власть особенно сильно, и на исследования были брошены крупные финансовые инвестиции. [2] [3] [4] [5] [6] [7]
41.
Рассвет. Сколько тепла, надежды, радости сосредоточено в этом слове! Сколько красок очарования жизни в нем! Пробуждая всё сущее и разгоняя тьму ночи, зоря вселяет в сердце человека веру, что новый день будет лучше, справедливее вчерашнего, что впереди, за линией горизонта еще ждет долгожданное счастье, мир и покой. Этот рассвет был какой-то особенный, что сразу почувствовал отец Иоанн, который не мог уснуть всю ночь после странного, страшного разговора с представителем ЧК. Удивительно, сейчас, когда минула ночь, на душе уже не было нагара хаоса, страха и отчаяния, наоборот, что-то новое, теплое, согревающее зажигалось в ней, как тоненькая восковая свеча в руках молитвенника. Отец Иоанн тихонько наблюдал за спящими сокамерниками, которые за эти месяцы стали ему совсем родными.
Внезапно оглушающий грохот сотряс тюрьму.
- Что? Что это? Война? Землетрясение? – в один голос прокричали перепуганные, еще заспанные арестанты.
За дверью поднялся шум тревоги. Десятки тяжелых сапог проносились мимо камеры. Можно было сделать вывод, что охрана и находившиеся в здании чекисты бегут, как крысы с тонущего корабля. Через минуту взрыв прозвучал с удвоенной силой, потом еще и еще. От этого грохота ужасно болела голова и, казалось, разрывалась на части. Самое плохое, что нельзя было найти ответ на вопрос, что же это на самом деле?
Следующий взрыв обрушился совсем близко от стен камеры, там, снаружи, с воли, там, где осталось всё самое любимое и дорогое. И в момент, когда заключенных осенила догадка «это штурм», в стене образовалась огромная дыра, в которую могли пролезть, по крайней мере, два упитанных человека.
- Вот это да! Мы спасены! Братцы, мы спасены! Это – поповы молитвы до Бога дошли! Уррра!
Люди, ослабевшие за месяцы заточения в холоде, сырости, темноте и угнетении, сейчас смеялись и плакали, обнимая друг друга, ведь они уже не чаяли выбраться отсюда когда-нибудь живыми. Глядя на эту картину, сложно поверить, что еще совсем недавно, в камере правила лишь ненависть и злоба. Теперь же взамен былой духовной разрухи пролегла тропинка человеческих отношений и зарождающегося стремления к добру.
- Бежим! Бежим, пока охрана не спохватилась, – в один голос прокричали люди и ломанули на волю.
Один только Иоанн замялся в смятении, ему нужно было найти Митьку, без него он не мог бежать.
В камере Митьки царил такой же хаос радостного возбуждения и ожидания свободы. Зеки подняли неимоверный шум, выламывая двери и решетки. Так долго сдерживаемые страхом и угрозами огромных сроков, они теперь не таили своих эмоций. Кто-то уже вырвался в коридор и, выбив дверь высокого начальства, поквитался за жестокие методы дознания, проводимые накануне вечером. Кто-то уже рыскал по складам, набитым всевозможным продовольствием и редкими вещами, конфискованными у заключенных. Ну, а кто-то бежал изо всех сил подальше от этого страшного здания, от отчаяния, от беды. Среди таких был и Митька. Он выскочил во двор. Здесь была полная неразбериха. Все бежали, суетились, кричали. Смешались арестанты и антоновцы, уголовники и политические, священники, бытовики, иногда среди них промелькивали синие фуражки чекистов, но они быстро исчезали в этой волне, как падающие колосья при жатве пшеницы. Не сразу Митька увидел одиноко стоявшего, смущенного, озиравшегося по сторонам отца Иоанна в своей неизменной, старенькой, развевающейся на ветру черной монашеской рясе, и поспешил ему на встречу.
- Батюшка! Живой!
- Митя, дорогой ты мой! Какое счастье, снова видеть тебя!
Оба радовались, как дети такому неожиданному повороту событий, на мгновение перед глазами воскресла картина былого покоя и гармонии, будто бы даже послышались такие дорогие сердцу звуки пробуждающейся поутру деревни, ароматы весны, перепаханного поля… но после вновь пришлось вернуться в суровую реальность.
- Не будем терять время, батюшка, бежим. Вы пока вперед, я сейчас вас догоню, только найду быстро одного человека, с которым в одной камере сидел, он обещал в случае чего нас надежно укрыть у своей сестры. И этот случай, благодарение Небу, настал.
- Хорошо, Митя, догоняй.
Иоанн пошел быстрым шагом вперед. Как давно он не видел солнца, еще такого теплого, ласкового солнца догорающей осени, не вдыхал воздуха, чистого, свежего, не наблюдал неба, синего, безбрежного. Еще минута, и он оказался за пределами тюрьмы, разбомбленной, раскуроченной, разобранной на кирпичики самими арестантами с потрясающей скоростью, подгоняемой накопившейся за это время, долго сдерживаемой яростью.
Митька бежал во весь дух к стоявшему у стены высокому, худому мужчине с бесконечно печальным взглядом. Это был тот самый человек, который и обещался сокрыть Митьку и его друга, батюшку. Он сейчас, впервые за полтора года находился на вольном воздухе, и оттого совсем растерялся, забыл, как это ходить, дышать, жить…
Осталось всего лишь каких-то двести-триста метров, да обогнуть ряд хоз. построек, что Митька собирался сделать за несколько секунд. Но внезапно острая боль прожгла левое подреберье. Митька от неожиданности пошатнулся и упал навзничь. И уже, почти теряя сознание, успел увидеть отвратительный, звериный оскал того самого зэка, которого он еще в первый день своего пребывания в тюрьме проучил за наглость. Зэк не забыл того случая, и ждал, как игуана, удобного момента отомстить. Удобный момент представился.
Смачно сплюнув на лежащего Митьку, уголовник поспешил развязной походочкой на волю.
Отец Иоанн заволновался. По всем подсчетам Митька уже давно должен был нагнать его.
- Ах, зачем я послушал его, почему же не пошел вместе с ним! – сокрушался батюшка, с трудом передвигая опухшие от долгого пребывания в сырости и холоде ноги.
Да. Здоровье и без того слабое сильно пошатнулось за эти месяцы заточения. Разрывающие легкие кашель, уже которую неделю не давал покоя, но в стрессовой ситуации батюшка, казалось, и не замечал этого, а теперь все беды навалились разом, придавив к земле матушке пудовой тяжестью. Иоанн присел на старый пенек. Мимо штормовой волной проносились освобожденные и покидающие место происшествия антоновцы, но батюшка уже не видел их. В глазах затуманилось, и окружающая картина превратилась в одно, желто-красное пятно.
Видимо, не выдержал этот сильный человек таких нагрузок. Бесконечные переживания, голод и холод, побои, а теперь вот и быстрая пробежка, подкосили его. На миг стало невыносимо тяжело, будто бы пришлось выдерживать огромные космические перегрузки. Странный гул заполнил все и вся, а потом перешел в тихий свист. Но потом все это прошло, и появилась удивительная легкость, покой. Батюшка оглянулся.
Он сидел на том же пне, но мимо не проносились обезумевшие от пережитого горя люди. Было тихо и безлюдно, только лишь с ветки на ветку перелетали какие-то причудливые, не известной породы, певчие птички. Иоанн поднялся. Странно. Былой тяжести, как не бывало, и сердце не колет, как иглой, и кашля нет, наоборот, как-то радостно на душе, только почему? Непонятно.
Внезапно прямо перед отцом Иоанном зажглось мистически прекрасное сияние, и в нем появилось три очень высоких человека в белом. От этих людей, как две капли воды похожих друг на друга, веяло таким добром, теплом, что Иоанн невольно заулыбался, как давно в детстве, когда к нему приходила мама, даже нет, еще больше.
- Здравствуй, Иоанн, - не открывая уст, телепативно произнес первый незнакомец.
Точно также, мыслью ответил и Иоанн:
- Доброго дня.
- На Земле, впереди тебя ждет еще более тяжкий путь, чем ты прошел, – грустно продолжил он:- Но за добрые дела, которыми ты выстлал свою дорогу жизни, за искренность и чистоту, за смелость, тебе дано право выбора. Ты можешь вернуться, если захочешь, а можешь уйти с нами. Неволить не станем. Решай.
Иоанн задумался. Ему больше всего хотелось уйти с этими людьми, нет не людьми, Ангелами, но чувство ответственности за других, с которыми свела его судьба, не давало сделать решение, какое ему бы хотелось. Иоанн спросил:
- А как же другие, как Митька, что будет с ним, и могу ли я их всех оставить?
- Не тревожься. Твоему другу мы поможем, укроем и защитим.
- Тогда… тогда я с вами, - с замиранием сердца провозгласил батюшка и пошел по сплетенной из яркого, ослепительного света, дорожке вслед за своими провожатыми. Наконец-то ему больше не нужно было бояться, и в состоянии затаенного ужаса начинать новый день. Наконец-то.
42.
Франция, октябрь 1919 год.
Догорали последние дни тихой, теплой осени, и эти дни были особенно ценны перед новой, снежной, холодной зимой. В это время Мишель и Люк старались не расставаться ни на минуту. Прежние чувства воскресли в душе девушки, чему она была бесконечно рада. В который раз она ловила себя на волшебной мысли, что с этим человеком, который с такой искренней преданностью и любовью смотрел на нее, ей было так хорошо, как, будто она находилась за каменной стеной, скрывающей ее от всех бед земных, боли и разочарования. Сейчас они шли рука об руку по мягкому ковру из опавшей пестрой листвы вдоль городской аллеи и разговаривали обо всем на свете.
Как-то незаметно, Люк перешел с обсуждения древних легенд и историй, на декларацию стихов о любви. Как он мог читать эти стихи! Тихий, бархатистый голос вносил в каждую строчку какой-то новый, прежде тщательно скрытый смысл, отчего даже простые слова производили завораживающее впечатление. Произнеся последние строчки, гласящие о вечной любви и верности, Люк замолчал на некоторое время. И в этом молчании каждый слышал друг друга, понимая, о чем говорит их душа.
- Ой, смотри, папенька идет, - очнувшись как от сказочного сна, пропела Мишель.
Чуть поодаль задумчиво мотал километры Жан Поль. Лицо его было не по обыкновению сосредоточено и серьезно. Казалось, какая-то нелегкая дума лежала на его сердце. Полностью ушедший в свои размышления, он не сразу заметил подбежавшую к нему дочь, и потому сильно вздрогнул, когда она звонко поздоровалась с ним.
- Это кто тут такой серьезный ходит-бродит! - прочирикала девушка.
- А, Мишель, - облегченно вздохнул Жан Поль, - а ты что тут? А… с Люком гуляли? Правильно, очень правильно.
Жан Поль старался не показывать своей озадаченности, но это удавалось ему с трудом, правда, Мишель, слишком счастливая, чтобы замечать окружающую действительность, не придала особого значения странному виду отца, девушка подумала, что он просто переутомился за своими опытами.
К ним подошел Люк. Как всегда по родному вежливый, он крепко пожал руку Жан Полю. Перекинувшись парой тройкой фраз относительно политики и погоды, оба с удовлетворением отметили, что им легко общаться друг с другом. Наконец, Жан Поль сказал:
- Дорогие мои, мне пора, пойду, а то работа не ждет. А вы погуляйте еще.
- Я тебя провожу, папенька, а то ты сегодня такой необычный, еще придешь куда-нибудь не туда, перепутав дорогу.
- Ну, проводи, детка, если хочешь.
- Люк, ты придешь к нам вечером? Мы тебя ждем на ужин, – обернулась к Люку Мишель.
- Да, точно, Люк приходи, мы тебя оба приглашаем, – оживившись, добавил Жан Поль.
- Хорошо, - засмеялся парень, тогда в семь.
- По рукам, – в один голос провозгласили Мишель и профессор.
Попрощавшись с Люком, отец и дочь медленно пошли по направлению к дому, а молодой человек, грустно вздохнув, поспешил в противоположную сторону. Как ему не хотелось отпускать Мишель даже на минуту, но иногда всё же приходилось, и в такие моменты сердце больно сжималось, боясь потерять ее навсегда.
Завернув за угол старинного здания, в котором уже несколько десятилетий располагался исторический музей, Люк пошагал по мощеной площади, чисто выметенной поутру ответственным дворником. Поднялся холодный ветер, и только что так ярко светившее теплое солнце, скрылось за набежавшими белесыми облаками. Небо стало удрученно серым и каким-то низким. Подняв воротник легкой куртки, Люк ускорил шаг, но внезапно услышал твердый окрик сзади. Обернувшись на незнакомый мужской голос, Люк поинтересовался:
- Вы меня звали?
- Тебя, - с нотками ненависти в голосе произнес незнакомец.
Глаза молодого мужчины метали искры необъяснимой ярости и брезгливости, и оттого он сейчас больше напоминал ощетинившегося волка, готового к нападению, но никак не человека.
- К вашим услугам, что вы хотели? – почувствовав недоброе и подготовившись ко всему, повторно задал вопрос Люк. Не единый мускул не дрогнул на его лице, он был способен постоять за себя, в случае чего.
- А вот что! – хрипло бросил неизвестный и коброй бросился на Люка.
Оба покатились по промерзлой земле в смертельной схватке. Дмитрий, а это был именно он, старался применить хорошо известные ему, запрещенные в мире бокса, методы, чтобы быстрее прикончить своего врага. Люк защищался методами честными, но не менее яростно, чем нападавший. Дмитрий рассчитывал, что схватка не продлится и пяти минут, но он ошибся, слишком сильного противника выбрал для боя.
Драка длилась уже пятнадцатую минуту, причем перевеса на той или иной стороне до сих пор не было. Казалось, схлестнулись под действием неопределимых обстоятельств две мощные волны, столкнулись на дороге два тигра, и нет спасения никому, попавшему в эту сечь.
Поняв, что драка будет длиться еще долго, а это опасно в том смысле, что случайные прохожие могут вызывать жандармов, Дмитрий пошел на крайние меры. Он резким движением выхватил из кармана всегда лежащий наготове нож и жестом мясника всадил его по самую рукоять в грудь Люка. От неожиданной боли, молодой человек отпустил Дмитрия и упал на бок, а тот, пружиной подлетев на ноги, с чувством собственного превосходства процедил:
- Мишель не твоя. Запомни это!
Люк не мог ответить, так как внутри всё клокотало кровью. Он потерял сознание.
[1] См: Архипелаг Гулаг, А. Солженицын
[2] Че-Ка, 232 -- 233.
[3] Энциклопедия секретных служб России. А. И. Колпакиди. — М.: Астрель, АСТ, Транзиткнига, 2004. Раздел «Спецлаборатории органов госбезопасности», стр. 388—393
[4] В.Старосадский. Карающий меч разведки. Новости разведки и контрразведки, М., 18.11.2005 г.
[5] Воронцов С. А. Спецслужбы России: Учебник. Ростов-на-Дону: Феникс, 2006 г.
[6] Grigori Maïranovski, le Docteur la mort de Staline (фр.). Le Figaro
[7] Вадим Д. Бирштейн. Извращение знаний: Правдивая история советской науки. Westview Press (2004) ISBN 0-8133-4280-5
Продолжение следует...