СТАРИК И ВОЛЯ
Глава девятая
После ужина, все мы долго молчали. Дед Пенза лежал на боку, подсунув свою правую ладонь себе под щеку. Дурь, опершись спиной о стену камеры, сидел, обхватив руками свои колени. Кол беспокойно ворочался на своей нижней шконке с боку на бок. А я, свесив голову со своей «пальмы», молча наблюдал за всеми.
- Никакие мы не сироты! - вскочив со своей постели, вдруг громко прокричал наш старший по камере. - Ты не прав, дед Пенза! – обратился он к нашему деду.
- Как понимаю, так и называю, - ответил ему дед Пенза.
- Ну-ка, хватит валяться на койках! Все быстро встали и сели к столу!
Повинуясь приказу старшего по камере, мы один за другим расселись по обе стороны «общака».
- Мы не сироты казанские - мы осколки! – стол во главе нашего общего стола, продолжал наш старший. - Очень давно все мы были одно целое. От одного корня. Но недобрые люди начали бить по этому целому тяжелыми железными цепями. И мы разлетелись на мелкие осколки. Один осколок перестал видеть и слышать другие осколки. Такие точно, каким стал он сам. Но пришло время всем нам опять стать одним целым. Слышите вы меня?
- Слышим, - все вместе ответили мы ему.
- А раз слышите, то я сейчас начну петь, а вы мне все подпевайте! - Однажды мой дед говорил мне, когда светало вдали, - начал петь наш старший. - Мы с ним у дверей стояли, а мимо телеги ползли, - продолжил он петь. - Видишь ли ты эти стены? За ними мы все живем, и если мы их не разрушим, то заживо здесь сгниём. Давай разрушим эту тюрьму! Здесь этих стен стоять не должно! Так пусть они рухнут, рухнут, рухнут! Обветшавшие давно. И если ты надавишь плечом! И если мы надавим втроем, то стены рухнут, рухнут, рухнут и свободно мы вздохнем!
Не успели мы все вместе пропеть про рухнувшие стены тюрьмы, как дверь в нашу камеру с шумом распахнулась и в нее с резиновыми дубинками в руках забежали три тюремщика.
- Кто вам разрешил орать после отбоя? - закричал на нас один из них.
- Продолжаем петь! – обращаясь к нам, произнес наш старший.
- Но слов не знаем, - ответил ему дед Пенза.
- Тогда все вместе поём припев, - сказал наш старший по камере.
- Пусть стены рухнут, рухнут, рухнут, - запел он, а мы все разом подхватили.
Продолжить пение нам пришлось под градом ударов, сыпавшихся на наши тела. Но, что могли значить тела, если в эти минуты в нас рождались наши души? А людскую душу, коль она родилась, уже нельзя сковать никакими цепями. И в тесные камеры души людей тоже нельзя запереть.