Я как почувствовал этот запах страшный, будто воздух перед грозой, так сразу кинулся со всех ног от сторожки. Забор их перепрыгнул, а она уже лежит на земле без сил и никого вокруг. Что же это я… они меня всю зиму кормили, а я защитить не смог. Ткнулся мордой в лицо, тепло почувствовал и легче стало — жива. Сел рядом и завыл, что есть мочи.
Соседка услышала, вышла на крыльцо, а я аж запрыгал выше собственного хвоста: «Сюда, сюда! Скорее!»
Когда старик вернулся, Машу уже подняли и в дом унесли. А я посмотрел на него и виновато уши прижал: «Прости, не успел…» Он вздохнул горько-горько и задымил трубкой. Ничего не сказал.
Машу машина куда-то увезла, все разошлись, а я стоял и не знал то ли остаться, то ли в сторожку обратно бежать. Поглядел на него снова и замер. Так и буду стоять, как вкопанный. Виноват.
Я когда к забору их подходил, они всегда ко мне с добром и лаской. «Ой, Черныш пришел, — улыбалась Маша и прихрамывая шла к калитке, — иди сюда чем угощу!» А Виктора я каждое утро — еще до рассвета, — встречал у канавы и бежал за ним до самой реки. Он смеялся, поджигая табак в трубке, бодро хлопал меня по спине и что-то приговаривал. На берегу я садился рядом и наблюдал как он закидывает удочки. По началу совсем не понимал, зачем же он это делает — сидит и смотрит на палочку, торчащую из воды. А потом уже со временем мне ясно стало — как круги по воде пошли, и палочка скрылась, значит сейчас будет рыба.
Привязался я к ним. Затоскую, бывало, под сторожьим домиком, выберусь и бегу посмотреть, как там Маша с Виктором. А сейчас не успел…
Чувствую запах чужой — был здесь кто-то. И вон трава примята, цветы поломаны. Точно был!
Виктор зашел в дом, а я так и остался стоять там, где Маша лежала. Носом поводил, по земле пошарил и никуда не сдвинулся. Как я его одного оставлю?
Утром он вышел, но уже без удочек. Куртку накинул, на меня посмотрел и пошел к калитке. Я за ним. Голову чуть прижал к земле и плетусь виновато. Все равно куда идти, главное с ним. Может смогу прощение выпросить? Виктор обернулся, развел руками и вздохнул: «Куда же это ты, в больницу со мной собрался?» Я замер. Но когда он снова пошел, я опять за ним…
Так и ходил до самой осени Машу навещать. Он зайдет в здание, а я жду у крыльца. Потом выходит и пахнет ее теплом. А в последние дни, что-то грустный стал. Раньше то котлетку от нее передаст, то куриную косточку, а сейчас только покажется в двери и сразу дымить табаком. У людей такое бывает, когда сердце начинает стучать как-то неправильно. Вот и у Маши что-то с ним не то было. Я уверен испугал ее кто-то, обидел. Люди, когда пугаются, я бывает даже слышу, как громко колотится у них в груди. Как теперь успокоить? Даже врачи не могут.
А потом, когда совсем холодно стало Виктор вышел на крыльцо и сел на ступеньки будто уже никуда не спешил. Я ему под руку нырнул и ткнулся носом в колено. «Ну, что же ты сидишь? Идем, Маша нас ждет!» А он лишь потрепал мою шерсть и вздохнул. «Одни мы с тобой остались, Черныш…» И больше мы к больнице не ходили.
Так всю зиму до самой весны я с ним и прожил. Мы даже снова на речку выбираться стали. А иногда сидели под деревянным крестом у холмика, где с черно белой картинки нам улыбалась Маша. Виктор всегда смотрел на нее и плакал. Я слез не видел, но я знаю, что иногда люди молча плачут, без слез.
И вот, шли мы как-то с реки пролесочком, а дорожка там узенькая была и петлистая. Рыба в ведре плескалась, а я на мгновение замер. Показалось что ли… снова этот запах, будто перед грозой. Мышцы под кожей сами напряглись и уши в струну вытянулись. Нет, не показалось. Он лишь сильнее стал.
Я носом воздух тяну, а у самого кровь стынет. Все ближе и ближе. Занервничал, стал по сторонам озираться. И вижу, идет он худой и покачивается, а в руках цветы красные с корнями наспех вырванные. Не удержался я, дернулся и со всех ног на него бросился. Мне сразу понятно стало, что он тогда во дворе Маши и Виктора делал. У них эти же цветы росли красные! Большие яркие шапки на тонком стебле. Это он Машу толкнул и траву примял.
«Черныш! Черныш!» - я даже не слышал, как Виктор ведро с рыбой выронил. Он за мной кинулся. А я что есть мочи зубами тому, грозой пахнущему, в бедро впился. Мне в нос его кровь хлынула, а я только сильнее челюсти стиснул. Не отпущу!
Он кричал, меня по бокам лупить пытался, а я даже боли не чувствовал. Он это, точно он.
«Черныш! Что с тобой? Пусти!» – Не мог я Виктора не послушаться и ослабил хватку. «Не знаю, не знаю, что на него нашло…» — Бормотал старик и дрожащими ладонями пытался тому мерзавцу помочь. А он будто понял все и скрылся хромая. Даже цветы украденный потерял.
«Тебя что, пчела укусила?» - дома Виктор вытирал чужую кровь с моей шерсти, а я смотрел на него и, что есть силы, глазами кричал: «Наказал я его! Наказал!» Но он все вздрагивал напряженно и не понимал меня. Тогда я прыгнул с крыльца, сел на том месте, где Маша упала и завыл. «Ну? Понял?» Ткнулся носом в стебли красных маков и снова завыл. Виктор вздохнул, опустился на ступеньку и, глядя на меня, закурил. Больше не ругал.
А в июле ночью, кто-то во двор пробрался. Дождливо было, и мы с Виктором в доме спали. Я как услышал, залаял и в дверь заскребся. Виктор засов убрал, и я нырнул в темноту. Уже с крыльца запах знакомый почувствовал. «Куда же ты! — воскликнул старик, — Дай хоть фонарь зажгу!» А мне и фонаря не надо. Я снова на него прыгнул и хотел было зубами вцепиться. Но только щелкнул челюстью, как что-то больно ткнулось в грудь. Я от удивления взвизгнул и почему-то слабеть начал. Он меня как тряпку отбросил, а сам рысью к забору. Виктор с ружьем вместо фонаря выбежал… а я выстрелов уже не услышал. Попал интересно?
Когда глаза открыл уже утро было. Мутно так все вокруг, едва свет уловить получалось. То ли в доме, то ли на улице… даже разобрать не могу. Голос Виктора все дальше, а запах Маши все ближе.
«Вить, ты не бойся, я там за ней прослежу. Никто не обидит. Ты к нам не спеши… лето в разгаре. Мы подождем. Налови карасей, только будь осторожен. Не смогу защитить…»