Приближается самый главный праздник - Новый Год. По-моему, это один из самых красивых и уютных праздников. Вам так не кажется? Не знаю, лично я обожаю украшать дом, закупаться сладостями и прятать от самой себя подарки под ёлкой. Ну, да. И не надо смеяться.
Я давно мечтала найти для вас интересные дневниковые записи, где люди прошлого пишут о своем праздновании Нового Года. И, ура! Я нашла! Предлагаю закутаться в тёплый плед, приглушить свет и отправиться в прошлое...Итак, Россия 1919 года. За окном так же как и сейчас падает пушистый снег, и люди гадают...что же принесет им Новый 1920 год.
Провожали старый год, встречали новый год, 1920-й. Пришел Павел Викторович Вилькен, пришел милый Ваня. В двенадцатом часу разбудили Машутку и Верушку, они вышли веселые, оживленные, довольные необычной эскападой. Маруся звала Аннушку встречать Новый год с нами, за нашим столом, «что Вам одной сидеть в кухне». Но мрачная Аннушка мрачно отмалчивалась. Что она думала в глубине своей души — кто может отгадать? Может быть, думала: барские затеи! Или «льстивый нынче стал буржуй». Но, по совести говоря, мы звали ее... дружески.
На столе стояла бутылка Рейнского (это марка!). Машутка с удовольствием выпила бокал, да и все, и я с удовольствием пили кисленькое винцо. Но разговор не вязался; все думали о своем, о грустном. Иногда перекидывались двумя, тремя словами, потом опять замолкали. Только Машенька после бокала вина развеселилась на минутку. Глаза ее заблестели, Верушка смотрела на нее с радостным изумлением.
Маруся нас угостила и пирогом, и печеной (?) телятиной, и студнем, и всем, что полагается. Я рассказывал, как встречали когда-то (так недавно) Новый год в «старом доме».
В полночь зазвенели заведенные мною два будильника. В это же почти время, на улице послышалось хлопанье ракет, может быть выстрелы. Наступал новый, високосный год. Пусть он будет високосным для большевиков. Мы чокались и думали, я уверен все, и даже, может быть, девчонки: что год грядущий нам готовит? Как-то встречают его в Петербурге? Как-то встречают его в окопах?
Владимир Пилкин 31 декабря 1919 г.
Среда. Сегодня топилась плита, и пекли пирожки из очисток и лепёшки из теста. В восемь часов пришел Сергей Николаевич Соков и сказал, что Соломенная Сторожка горит. В девять часов пришли Вячеслав Николаевич и Тамара Исаевна, и мы стали ужинать без супа. Потом пили кофе. Муся, я и Ната не спали до 12 часов и вместе с взрослыми встречали Новый год.
Сегодня утром папа ходил на службу. Электричество у нас очень мерклое, так что мы не могли заниматься и только играли в карты.
Ирина Даева 1 января 1920 г.
Новый год провели хорошо. В роте две гармошки. Шутько играет хорошо. Тихий валяет дурака. Переодевается в дивчину.
Александр Судоплатов 1 января 1920 г.
Какой страшный Новый Год! Праздновали его, вероятно, одни комиссары. В прошлом году собрались у нас еще знакомые, а теперь никто никого не приглашал; да и кому хочется поздравлять с Новым Годом? Чего можно желать? Чтобы не забрали последнего и не убили.
Неизвестный.
Всюду, и среди рабочих и среди служащих Новый год встречают по шаблону — в клубах, с речами и танцами. Хорошо было в клубе металлистов смотреть на веселящуюся рабочую молодёжь, толковать в кругу близких товарищей рабочих о насущных нуждах революции. В театре шёл «Вишнёвый сад». Пьеса славная, задушевная, рисует момент ухода старой помещичьей жизни и замену её «купецким» капиталом. Поставлена она у нас сравнительно сносно, но монтёр всё портит освещением. Разругал я его на чём свет стоит. После спектакля были у Даванкова и прогуляли до 6 час. утра, было хорошо в своей близкой товарищеской среде.
Михаил Воронков 1 января 1920 г.
Кончается самый ужасный для меня год. Впереди ничего — ни в частной жизни, ни в общих перспективах. Революция съела у меня все, что было у меня самого дорогого, и оставила мне пока хрупкое бремя в виде малолетнего сына, воспитать которого при современных условиях более чем проблематично. Днями я испытываю тяжелую невыразимую тоску, из которой нет выхода, как нет выхода и из нашей жизни. Холод, голод, смерть нравственная и физическая — вот удел всех, кто не приспособился и не спекулирует. Сегодня услыхал, что бельгийцев предполагают также выпроводить. Счастливые Вилькены. Дай Бог дожить, чтобы за ними последовать.
Юрий Готье 31 декабря 1919 г.
1919 г./1 января 1920 г. Господи Боже! Вчера, по случаю кануна Нового года, по новому стилю, электричество дали, должно быть всей Москве, с 5 ч. дня до 1 ч. или 2 ч. ночи (мы, конечно, спали часов с 10), а сегодня в день самого Нового года свет электрический появился «в очередь», с 6 веч. до 10 веч.
Не знаю, как в «сферах», как в клубах, как в театрах, но на улице ничего новогоднего не было заметно. Сухаревка делала свое дело как в будни, по улицам и переулкам шла снеговая повинность; то и дело встречались с салазками озабоченные добытчики дров; тянулись обозы с мешками мороженой картошки. У нас дома с утра до вечера хозяйственные хлопоты, как в будничный день. Не было, как в прошлом году в этот день, ни телятины, ни шампанского. Поели черного хлеба, грибного супа, «маханины» (200 р. ф.) и пшенной каши, запив все это чаем (слава Богу, еще не весь дошел до конца). И не было на лицо веселых моих прошлогодних собутыльников: сына, Баулина и Верзина. Бог их знает — где они теперь и что с ними!?
Никита Окунев 1 января 1920 г.
Сочельник... Теперь в такие дни Праздников невольно вспоминаешь эти прошлые дни и встает вопрос, встретишь ли следующий и как? В прошлом году, когда мы сидели в шубах вокруг елки и спрашивали «а как-то будет через год», никак не могло бы прийти в голову, что будем в вагоне, на запасном пути, в атмосфере паники и бегства. Ужасно это неприятно и тоскливо, и противно попасть так в панику, и жалко, и стыдно, и невольно страшно. Вдобавок и мальчик мой захворал. Поднялась температура, диету какую же при таких условиях? Один чай да какао на воде. Бедный мальчик болел и голодал, и трудно было удержать его лежа, на жесткой скамье. Днем было жарко, ночью холодно и обсыпали клопы.
Вечером в сочельник одна милая барышня достала веточку елки, навесила на нее лоскутки бумаги от шоколада, обгрызанные свечки, чьи-то жемчужные бусы, и зажгли елку. Мальчик мой был в восторге, любовался елкой и радовался.
Мария Германова
Четверг. Новый год премило встретили у Тюнина — с денатуратом, блинами и селедкой! Вернулись в 3 часа ночи — совсем как в доброе старое время. С Пиотровским — серьезный разговор об отлете и возможности ухищрения добиться «иностр<анного> подданства». Накурился, наелся и даже напился — в малой мере. А дома закончил прошлый, скверный (но далеко не во всем, — немало в нем было и ладного) год — Бахом, Бетховеном, Вагнером и — вальсом Штрауса.
Николай Финдейзен 1 января 1920 г.
Взяла пачку старых писем Моти. Читала одно за другим. Хорошие письма, много мыслей, содержания. Правда, мало чувства. Скуп был Мотя на нежность, мало мягкости в его письмах, но кое-где улыбнутся слова ласки и любви. Как недавно слова эти грели, заставляли сердце учащенно биться — а теперь молчит сердце, только голова работает. Ушло — не вернется, Мотя — в прошлом. Мотя в прошлом? Кто сказал это?.. Что толковать! Кончено все. Еще в тот теплый июльский вечер, когда Мотя рыдал предо мной на траве, в саду нашей дачи…
Сегодня канун нового года. Завтра начинается двадцатый год двадцатого века. Хотелось бы одним глазком заглянуть вперед, узнать, что принесет или что унесет с собой этот год: для меня, для мира. Где-то я буду через год? Какой буду тогда? А может, уже в Палестине, строить свою жизнь? Может быть, но и тоска моя будет со мной, не уйдет, не оставит меня. Не оставит…
Неизвестная 31 декабря 1919 г.