Убеждение в том, что стиляги, безоговорочно следующие модным веяниям, – явление только XX столетия, неверно. В первой трети галантного и легкомысленного века XVIII, когда Российская империя уже двигалась по западному пути развития, в ней появилась совершенно особая порода людей – так называемые петиметры.
Наследники Фронды
Как и все на свете, эти модные веяния не возникли из воздуха. Российские щеголи вместе с названием унаследовали свою концепцию от французских фрондеров XVII столетия.
Во времена Фронды (антиправительственных выступлений во Франции) петиметрами (от французского petite maitre – «господинчик») именовались сторонники принца Конде.
Восстание подавили, а противники королевской власти превратились в обычную золотую молодежь, модных прожигателей жизни.
Над ними насмехались в сатирах и комедиях, сам великий Мольер посвятил им свою пьесу «Смешные жеманницы», а как известно, именно смеясь, человечество расстается со своим прошлым.
То, что подняли на смех, казалось бы, должно вскоре исчезнуть в забвении, но странная мода миновавшего столетия вернулась на подмостки истории в следующем веке в другой стране.
В российский обиход словечко «петиметр» официально ввел в 1750 году Александр Сумароков в своей комедии с говорящим названием «Чудовищи».
С этого момента российская драматургия и журналистика с большим удовольствием насмехались над вертопрахами и вертопрашками (другое название русских петиметров мужского и женского пола), разбирали по косточкам их безоглядное следование моде и бессмысленную погоню за неким заграничным идеалом.
Однако поклонение петиметров перед Европой было вполне обосновано политически.
Отцы российских недорослей волей Петра I были направлены в сторону европейского развития, а потому вовсе неудивительно, что их дети сделались последовательными поклонниками европейской (большей частью – французской) культуры.
Само собой, лучше всего в этом контексте воспринимались самые простые проявления европейского: мода, легкая музыка, простенькая поэзия и лишенная изысков литература.
Той части российского общества, которая еще не осознала масштаб постигшей страну эпидемии, суть новой молодежной «религии» в сатирическом издании «И то и се» разъясняли так:
«Петиметр значит…вертопрах, или такой человек, который ни о чем больше не думает, как только одеться по правилам моды…Что бы кто ни сделал и какую бы ни выкинул моду, ничто-то от глаз петиметрских не скроется, он все переймет и через минуту будет иметь у себя, ибо подражает всему без разбора».
Щегольский этикет
Жизнь того, кто решался следовать заповедям вертопрашества, была расписана с утра до поздней ночи. Истинному петиметру полагалось проснуться утром как можно позже, отведать чашечку модного шоколада либо других кулинарных новинок и затем на несколько часов погрузиться в создание модного образа.
Любопытный факт: мода той эпохи не делала больших различий между мужчинами и женщинами – и те, и другие самозабвенно притирались, пудрились, румянились, «строили прически», лепили на лицо мушки и выбирали пристойные для выхода цвета туалетов.
Только нарядившись наилучшим образом, щеголь мог отправиться с визитами. Чаще всего он отправлялся в гости к таким же, как и он сам, вертопрахам или вертопрашкам.
Посещения совершались главным образом для того, чтобы обменяться последними сплетнями, скандальными новостями либо пущенными кем-то в обиход любовными виршами (стихами) и остротами.
Попутно жеманницы вовсю флиртовали с петиметрами, а те отпускали комплименты и высматривали даму, с которой можно было завести интрижку. Вечерние часы в расписании щеголей отводились для амурных свиданий, опустошения модных лавок, посещения театров и балов.
Любовные отношения в среде модников случались постоянно, однако почти всегда прекращались так же скоро, как и завязывались. Относиться к романам серьезно считалось неприличным и недостойным настоящего вертопраха. А верность в любви и соблюдение светских приличий могли разве что насмешить его.
Легкомысленное отношение петиметров к чувствам превращало и семейную их жизнь в подлинный фарс. Модные веяния предписывали супругам проживать на двух разных половинах дома, встречаясь разве что за трапезой единожды в день.
Жена-вертопрашка должна была привечать у себя бессчетное количество воздыхателей, оказывая всем им самые рискованные знаки внимания. А щеголь-муж часто содержал так называемую метрессу, то есть официальную любовницу.
При этом супружеская чета не имела друг к другу ни малейших претензий и вполне удовлетворялась сложившимся положением вещей.
Модные страдания
Больше всего хлопот приносила петиметрам вечно меняющаяся мода. Уследить за новейшими идеями, тонкостями и деталями и без того было непросто, а досконально следовать им оказывалось и того сложнее. Чтобы поддержать на должном уровне щегольское реноме, дамы и кавалеры не щадили ни сил своих, ни здоровья.
Например, чем уже и меньше размером была нога, тем более она соответствовала моде. Сделаться модником в этом случае было просто: следовало надевать обувь на размер, а то и на два меньше, чем обычный.
Но вот беда, ходить в несоразмерной обувке приходилось с утра до вечера, в результате несчастные модники и модницы претерпевали ужасные страдания.
Еще больше беспокойства петиметрам (особенно дамской их части) доставляли прически. Хотя работа куаферов (парикмахеров) стоила неимоверно дорого, все равно желающих нанять мастера всегда оказывалось больше, чем самих мастеров.
Поэтому в преддверии важных праздников или балов некоторые дамы получали свои прически за несколько дней до торжества, и потом всеми силами старались сохранить парикмахерское творение, даже спали, сидя в креслах.
«Строительство» куафюры занимало не менее 2-3 часов, и все это время парикмахер трудился без передышки.
На голове дамы размещался проволочный каркас, волосы зачесывались вверх вокруг этой основы, а чтобы сооружение держалось, его основательно смазывали помадой или жиром (на прическу шло до килограмма такого «закрепителя»). Затем куафюра запудривалась и украшалась внешними деталями в соответствии с модой.
Добыть для гардероба модную вещицу также стоило немалых трудов, ведь собственного производства необходимых новинок в России могло и не быть, а количество товара в модных лавках ограничивалось таможенными правилами ввоза «предметов роскоши» в пределы империи.
Мало того, что достать, как теперь говорится, по-настоящему «брендовую» одежду и аксессуары было дорого и непросто. На пути к совершенству модников подстерегала еще одна напасть: детали с трудом достигнутого модного образа имели свойство портиться.
Так жир и помада в изысканных куафюрах прелестниц, прогоркнув, издавали изрядный смрад, а внутри причесок вольготно располагались вши и блохи.
Днем бороться за свежесть наружности приходилось с удвоенной силой. Чтобы приглушить нежелательные ароматы, использовались благовония с сильными запахами, так что о приближении жеманницы можно было догадаться задолго до ее появления.
А избавиться от зуда, вызываемого «прической второй свежести» можно было с помощью костяной палочки-граттуара. Она позволяла непринужденно чесать в голове, не привлекая особого внимания окружающих.
Вообще, «блеск и нищета» создавали порой в обиходе петиметров чудовищный диссонанс. По свидетельству мемуаристов, блестящий франт в шитом золотом камзоле мог иметь грязный, нечесаный парик.
Вертопрашка, чьи пальцы были унизаны драгоценными перстнями, не заботилась о чистоте ногтей, а надев платье, сшитое по последней моде, не трудилась вымыть шею.
Больше того, модникам, облаченным в шелк и кружева, случалось передвигаться по городу в старых экипажах, запряженных едва живыми клячами.
Скверный анекдот
Едва XVIII век ушел в прошлое, со страниц истории исчезли и петиметры. Это легкомысленное, презирающее российскую действительность племя, не умело ни вести дела, ни устраивать семейную жизнь, а потому так и сгинуло, не оставив никакого следа в будущем.
Потомкам остались от них только презрительные отзывы современников, превратившие явление вертопрашества в скверный анекдот Галантного века.
Так ученый-энциклопедист Андрей Болотов в своих дневниках высказывался о петиметрах категорически:
«Сии люди испорчены, наполнены одним ветром, живут в роскоши, ни о чем не думают, как о мотовстве, модах, играх и удовольствии испорченных склонностей».
Обер-гофмейстер Екатерины II и директор императорских театров Иван Елагин высмеивал в «Сатире на петиметра и кокеток» щеголя, который старается «следуя обычаям французским, быть в посмеяние разумным людям русским».
Дожившие до нового века стареющие модники и щеголихи в глазах новых поколений представляли собой зрелище жалкое и комическое, персон, чьи абсурдные привычки почти всегда закономерно доводили их до нищеты и забвения. Достойной эпитафией вертопрашества в России могут послужить анонимные стихи:
«Под камнем сим лежать был должен петиметр,
Но прежде, нежели зарыли в землю тело,
Оно уже истлело:
Один остался прах, и тот развеял ветр».
Екатерина Кравцова