О творчестве Каролины Павловой
В истории нашего Отечества есть много священных страниц. Это и подвиги Александра Невского, и Куликовская битва и Ополчение Минина и Пожарского и Отечественные войны. Есть священные страницы и в истории нашей литературы. Мы гордимся и «Словом о полку Игореве», и «золотым веком» русской поэзии. Мы любим и её «серебряный век». И, конечно же, Гоголя, Чехова, Толстого, Достоевского и Булгакова. Однако и история не всегда бывает благодарной, и нередко, если и не забывает некоторых своих полководцев, поэтов и писателей, то несправедливо недооценивает их по достоинству и уделяет им очень мало внимания, постепенно стирая их из памяти потомков. Не будем перечислять всех недооценённых, а поговорим в данном случае именно о знаменитой, самобытной и талантливой русской поэтессе Каролине Павловой.
Каролина Карловна Яниш родилась в Ярославле 1807 году в семье обрусевшего немца, врача и преподавателя физики и химии знаменитой Медицинской академии, находящейся в Москве, куда семья сразу же после рождения Каролины и переехала. Очень богатой по тем временам эту семью назвать было нельзя: небольшой дом в Москве и усадьба в Смоленской губернии. Однако дядя Каролины был человеком очень состоятельным и потому оказывал влияние на судьбу всей семьи, пользуясь её материальной от него зависимостью. И хотя Каролина рано начала писать стихи, причём вначале даже не на русском языке, а на немецком и французском, она стала истинно русской поэтессой, несмотря на то, что её творчество пришлось на нелёгкий период в судьбе русской поэзии. И причин здесь было две. После разгрома восстания декабристов и воцарения Николая I, с его цензурой, жандармами, чиновничьей бюрократией и запущенностью в хозяйстве страны, что как следствие привело к отсталости России в военном отношении и к поражению в Крымской войне, передовая Россия долго оставалась в растерянности. Проявленный в войне героизм солдат, офицеров и адмиралов ничего не решил, и никто уже не верил в возможность преобразования России к лучшему.
На смену «золотому веку» по словам Шевырева, пришёл век-торгаш, и все произведения словесного мира, рассчитанные на торговые обороты, привели к тому, что вдохновение поэтов умолкло, и наступил упадок. «Феб не внемлет звуку металла!» - образно заявлял Шевырев.
Ну а вторая причина чисто хронологическая. Закончился «золотой век» дворянской поэзии, век разночинцев ещё не наступил, а «серебряный век» был ещё только в зачатке. Именно в этот период и творила Каролина Яниш, ставшая по мужу в 1837 году Павловой. Впрочем, так случилось, что именно этот период России и ознаменовался тем, что на смену поэтам пришли поэтессы: Каролина Павлова, Евдокия Ростопчина, Юлия Жадовская, моя дальняя родственница из предков Анна Ивановна Готовцева и другие. Личная судьба Каролины Карловны разделилась, как бы на три периода. Первый – это знакомство с Адамом Мицкевичем, взаимная любовь и печальный, но дружественный разрыв по вине надменного дяди, который был категорически против связи племянницы с польским, к тому же мятежным поэтом. Однако встречи влюблённых продолжались в России ещё долго. Познакомились они в Москве. Мицкевич учил Каролину польскому языку. Он потом часто приезжал в Москву и в Петербург. О предстоящем свидании Мицкевич писал в альбом Каролине Яниш, сравнивая свой приезд к ней с полётом перелётных птиц:
Но, слыша голос их печальный, вспомни друга!
Едва надежда вновь блеснёт моей судьбе,
На крыльях радости примчусь я быстро с юга
Опять на север, вновь к тебе!
Москва 1829 год
Её стихи на немецком языке Мицкевич как-то забрал с собой и подарил Гёте. Тот не просто был от них в восторге, но держал их на столе как настольную книгу.
Второй период – замужество за писателем Павловым. Николай Филиппович Павлов, не взирая на свой ум и талант, а так же отчётливое понимание негативных сторон общественной жизни и сатирическое отношение к власти, всё-таки оставался помещиком, и когда требования крестьян угрожали его интересам, вёл себя как настоящий крепостник, вызывая войска для усмирения. Да и сама женитьба его на Каролине была корыстной, и он признавался сам, что женился на деньгах. (Каролина Карловна после смерти богатого дяди получила большое наследство). Семья была обречена на разрыв, который произошёл в 50-х годах. Однако двойственность мировоззрения гражданской позиции мужа сильно повлияла на будущий характер, проблематику и фабулу стихов Каролины Павловой. Она уже редко верит в искренность и сострадание писателей и поэтов несчастным и угнетённым, считая это просто данью моде. Павлова в этом случае часто цитирует К. С. Аксакова:
Беду людей ты испытуешь лично
И плачешь ты не с ними, а о них.
И дальше:
Ты эгоист, хотя б других мученья
Болезненно тревожили твой слух…
Однако при всём своём сострадании, не верит она и народу, который ещё недостаточно просвещен и потому может отречься от своего вождя и учителя в любой момент, предать его, и учинить дикий произвол, пользуясь безнаказанностью и вседозволенностью. В своей поэме «Разговор в Трианоне», где ведут спор Калиостро и Мирабо, причём Калиостро здесь выведен, как сын вечности, свидетель многих событий мировой истории прошлого. Мирабо же – романтик, сын века, уверенный в успехе своего дела и торжества светлого будущего. Калиостро приводит примеры из жизни Моисея, Рима и Христа, говоря о тщетности любых идеалов и психологической слабости, как человечества, так и отдельного человека. Он не верит в единение народа и его предводителя:
Да, и пойдёт он за тобою,
И кости он твои с мольбою
Внесёт, быть, может в Пантеон;
И новым, опьянев успехом,
С проклятьем, может быть, и смехом
По ветру их развеет он.
Всегда в его тревоге страстной
Являлся вслед за мыслью ясной,
Слепой и дикий произвол;
Всегда любовь его бесплодна
Всегда он был поочерёдно
Иль лютый тигр, иль смирный вол.
Однако для Каролины Павловой этот скептицизм вовсе не оправдывает установившегося права разделения людей на господ и рабов. Она искренне радуется отмене крепостного права, хотя её стихи об этом не были признаны искренними. Здесь можно усомниться. Единственно, что может выдать неискренность, так это «математическая» безграмотность. Вот как начинается её стихотворение «На освобождение крестьян»:
Они, стараясь, цепь сковали
Длиной во весь объём земли,
Прочнее камня, крепче стали,
И ею братьев обвили.
Порабощённых гордым взором
Они встречали без стыда,
Вопль о спасеньи звали вздором
И говорили: «Никогда!».
Но слышало страдальцев племя,
В глубоком мраке этих зол,
Другую речь: «Настанет время!»
И это Божий был глагол.
Разумеется, говорить «длиной во весь объём» нельзя. Длина и объём - разные измерения, но что хотела сказать поэтесса, мы понимаем. Так или иначе, но сочувствие здесь всё равно ощущается.
А в России в это время цепляются в схватке западники и славянофилы, не подозревая о том, что конца этой схватки так и не будет. Каролина Павлова по своим взглядам примыкает к славянофилам. Возможно, причиной этому стало её знакомство с Утиным, студентом Дерптского университета, позже ставшим выдающимся профессором в Петербурге. Утин был моложе Павловой почти на двадцать лет, и взгляды передовой студенческой молодёжи не могли не повлиять на восприимчивую натуру поэтессы. Это стало третьим периодом её жизни и творчества. Об особой судьбе России Павлова рассказывает в своём стихотворении «Разговор в Кремле». Иностранцы упрекают русского в вековом бездействии России, когда
…моря принудил Гама
Дорогу дать ладье его?
Когда, отдвинув мира грани,
Свой материк искал Колумб
И средь угроз и поруганий
Стоял, глаза вперив на румб?
……………………………….
Когда наш блеск, давя чужбину,
Проник до этого Кремля,
Когда Мольер читал Расину
Cвой труд в чертогах короля.
Когда в величии и славе
Вознесся пышный наш Версаль, -
Чем были вы хвалится вправе?
Что вы внесли в свою скрижаль?
Что мог ответить на это русский? Он рассказал о тяжкой судьбе Руси, о разорениях, причинённых нашествиями с Востока и с Запада, о сожжённых селах и городах, и о том, что
Когда, распадшею громадой,
Без средств, без рати, без царя
Страна держалася оградой
Единого монастыря,
И, с властию тягатеясь злою,
Здесь сокрушали края плен
Пожарский – доблестной борьбою,
Святою смертью - Ермоген.
Здесь понял грозный воевода,
Что ни насилье, ни картечь
Не сладят с жизнею народа,
Что духа не сражает меч.
И дальше уже о Петре:
И юный царь дивил на троне
Не блеском ваши все дворы:
Покуда в вашем Вавилоне
Шли богомерзкие пиры, -
Неутомимо и упрямо
Работал он за свой народ
И в бедной мастерской Сардама
Сколачивал свой первый бот.
И в ваши пронеслись владенья
Удары молотка его
И будут помнить поколенья
Царя гиганта мастерство.
Славянофилы очень хорошо понимали отличие западного уклада от русского. Соборность и единение всего народа, всей нации никак не могли вязаться с индивидуализмом и меркантильностью запада. И эта соборность помогала России выживать в, казалось бы, совсем безнадёжных ситуациях. Русский говорит и об этом:
Когда для вести благодатной
Отверзлись царские врата
И радостно вельможа знатный
Целует нищего в уста.
И снова, возносясь и снова,
Везде от долу до небес,
Гремит одно святое слово,
Один возглас: «Христос воскрес!»
Окончание этого стихотворения необходимо прочитать полностью, ибо в нём обнаруживается и ещё один талант поэтессы – дар пророчества. Правда, здесь как бы смешиваются воедино два события: война на Балканах и Крымская война. Если стихотворение написано в 1854 году, то о пророчестве Крымской войны можно говорить как о пророчестве задним числом. Но «русский крестовый поход» к Софийскому собору (а имеется в виду собор Софии в Константинополе) т.е., когда победоносный М. Скобелев подходил уже к Царьграду, а Англия и Франция ввели свои корабли в Средиземное море, чтобы воспрепятствовать русским… Это уже для 1854 года пророчество истинное. Пророчество ещё не начавшейся войны на Балканах.
Для прежних подданных татарских
Настанет день, придёт пора
Когда из уст услышим царских
Мы зов пустынника Петра!
Поднимет веры он в опору
Святою силою народ.
И мы к Софийскому собору
Свершим крестовый свой поход.
Вы тоже встанете, - не с нами:
Христовых воинов сыны
Пойдут на нас под бунчуками
В рядах защитников Луны (Имеется в виду Турция)
……………………………….
И мы, теснимые жестоко
Напором злым со всех сторон,
Одни без лжи и без упрёка,
Среди завистливых племён,
На бога правды уповая,
Под сению его щита,
Пойдём на бой как в дни Мамая,
Одни с хогугвию креста.
Он смолк. Сиял весь град стоглавый
С Кремлём торжественным своим,
Как озарён небесной славой,
В лучах вечерних перед ним.
Взглянул он вдохновенным взором
На прежнее сельцо Москов,
И залилися медным хором
Кругом все сорок сороков.
Москву Каролина Карловна любила страстно, как истинно русский человек. Однажды вдохновлённая видом Москвы с Воробьёвых гор она написала прекрасное стихотворение «Москва». Вот отрывок из него:
Быстрей! быстрей! и у стремнины края
Остановив послушного коня,
Взглянула я в простор долин: пылая,
Касалось их уже светило дня.
И город там палатный и соборный,
Раскинувшись широко в ширине,
Блистал внизу, как бы нерукотворный
И что-то вдруг проснулося во мне.
Москва! Москва! что в звуке этом?
Какой отзыв сердечный в нём?
Зачем так сроден он с поэтом?
Так властен он над мужиком?
Зачем сдаётся, что пред нами
В тебе вся Русь нас ждёт любя?
Зачем блестящими глазами,
Москва смотрю я на тебя?
……………………………..
Москва! в дни страха и печали,
Храня священную любовь,
Не даром за тебя отдали
Мы нашу жизнь, мы нашу кровь.
Не даром в битве исполинской
Пришёл народ сложить главу
И пал в равнине Бородинской,
Сказав: «Помилуй, Бог, Москву!»
И неудивительно, что Каролина Павлова даёт свой ответ-упрёк поэтессе Евдокии Ростопчиной, перебравшейся в Петербург и надменно считающей теперь Москву провинцией.
Как сердцу вашему внушили
К родной Москве такую спесь?
Её ж любимицей не вы ли
Так мирно расцветали здесь?
Не вас должна б сует гордыня
Вести к хуле своей страны:
Хоть петербургская графиня, -
Вы москвитянкой рождены.
Когда б не в старом граде этом
Впервой на свет взглянули вы,
Быть может, не были б поэтом
Теперь на берегах Невы.
Москвы была то благостыня,
В ней разыгрались ваши сны;
Хоть петербургская графиня
Вы москитянкой рождены.
Конечно, трудно и почти невозможно рассказать о такой поэтессе коротко, и из всего написанного может сложиться впечатление, что названная поэтесса есть поэтесса разума, а не чувства, есть поэтесса философии, а не образов. Это будет до негативности несправедливой ошибкой. Просто сказанное должно подтвердить, что именно отличает Каролину Павлову от многих других. А как поэт-лирик она великолепна! И недаром была любимой поэтессой Марины Цветаевой. Вот самое любимое стихотворение Марины:
Ты, уцелевший в сердце нищем,
Привет тебе, мой грустный стих!
Мой светлый луч над пепелищем
Блаженств и радостей моих!
Одно, чего и святотатство
Коснуться в храме не могло;
Моя напасть! моё богатство!
Моё святое ремесло!
Проснись же смолкнувшее слово!
Раздайся с уст моих опять;
Сойди к избраннице ты снова,
О, роковая благодать!
Уйми безумное роптанье.
И обреки всё сердце вновь
На безграничное страданье,
На бесконечную любовь!
Каролина Павлова прожила довольно долгую жизнь, но судьба её сложилась так, что интерес читателя к её поэзии уже в 50-х годах XIX века был утерян, и она была забыта. В гражданской поэзии её стали вытеснять Н.А. Некрасов, И.С. Никитин и В.Курочкин, а любовной лирике – Ф. Тютчев и А. Фет. Да и сами писатели и редакторы относились к ней ревностно, считая её творчество «женским вторжением в мужскую поэзию». Подобное отношение чуть было не стало для неё трагедией, если бы не случайное вмешательство немецкого натуралиста А. Гумбольдта, который посоветовал ей перебраться в Германию и заняться переводами иностранных поэтов на русский язык, а русского читателя познакомить с творчеством европейских поэтов. Именно поэтому последние её годы прошли в Дрездене, куда она попала, как мы понимаем, вовсе не как эмигрантка. Её патриотизм не мешал ей быть человеком толерантным и интернациональным. И в Дрездене она занималась переводами русских поэтов на немецкий, французский, и английский, а российскому читателю подарила стихи немецких, английских и французских поэтов в своём русском переводе: Шиллера, Шамиссо, Рюккерта, Гейне, Байрона, Скотта, Т. Мура, Шенье, Мольера и Гюго Умерла в 1893 году в Клостервице, близ Дрездена.