...чуть поднатужившись, два солдата подсадили невысокую, седовласую, круглую пожилую женщину с улыбающимися глазами и седой пушистой головой, в тентованый военный грузовик.
⠀
- Мать, а вещи есть?
- Вот, там... можно, пожалуйста, - она совершенно растерянно потянулась к небольшому белому узелку, который лежал на земле у колёс тяжёлой машины.
- Да сиди, мы сами сделаем, - солдат нагнулся, поднял металлически звякнувший узелок, передал женщине.
⠀
- Спасибо вам, молодой человек, - она всегда ко всем обращалась на "вы". Ей было очень неловко, что за нее кто-то что-то делает. Всю жизнь она привыкла справляться сама со своими проблемами и никому никогда не мешать.
⠀
Рука ее сжимала красную кожаную сумку с двумя жёсткими ручками и ремешком с щелкающей застёжкой.
⠀
В кузове было много народу. В основном женщины и дети. Пара пожилых мужчин. Один слепой дед, опирающийся на клюку, сделанную из цельного корня дерева. Он тихо что-то бормотал про себя. Наверное, молился.
⠀
Женщина попыталась сесть так, чтобы никому не мешать. Она несколько раз извинилась, когда наступала на ногу или задевала кого-то рукавом. Наконец, умостившись на краю узкой скамейки, положила сумку на колени и посмотрела в сторону города.
⠀
...Соседка из двора напротив пришла накануне. Постучала в дверь ее комнаты, которую та занимала в коммуналке, принадлежащей азербайджанской семье. Зашла. Говорила по-армянски, чтобы соседи не догадались. Слова ей были понятны, но смысл постоянно ускользал.
⠀
"...очень скоро начнутся... Своих не тронут, только нас... У тебя комната, соседу нужна... в пригороде русские военные стоят, колонна... собирайся, уходи засветло...". И что-то еще про давнюю вражду, про бездействие власти, про то, что рискует сама жизнью сейчас, про кризис в великой стране.
⠀
Соседка ушла и она, осознав, наконец, сказанное, спокойно начала собирать вещи. Самое необходимое. Как оказалось, у нее не было большой сумки, куда все собранное сложить. И тогда она сняла со столика у окна белую льяную скатерть, сделала из нее узелок, сложила туда свой не богатый скарб.
⠀
Последними сверху она положила серебряные конфетницу и сахарницу, старинные, принадлежавшие ее прадеду, известному писателю.
⠀
Сна не было ни в одном глазу. Полежала на старой кушетке. Подумала. Встала. Оделась. Взяла узелок. Сумку. Тихо вышла из комнаты. Заперла дверь. На оба замка. И, пройдя по длинному, тёмному коридору, открыла входную дверь. Прислушалась. В гостиной, где семья соседей всегда собиралсь за столом и до недавнего времени она тоже была гостьей, слышны были голоса. Злые. Чужие. Что-то обсуждающие вполголоса.
⠀
Она вышла из квартиры, не закрывая замка, чтобы он не щёлкнул. Захлопнула плотно дверь за собой. Спустилась по лестнице. Вышла на улицу.
⠀
Проходя по темным улицам, замершим, словно дикие звери перед прыжком на жертву, она вспоминала свою детство, свою юность. Места, где каждый камешек в домах и в мостовой были знакомы. Где каждый поворот за угол был меткой, ведущий к тем или иным воспоминаниям. Улицы, которые были артериями города. А стали его путами.
⠀
Через час она вышла к блокпосту, где ее окликнул молодой офицер. Посветил фонариком в паспорт. "Армянка?". "Да.". Он махнул рукой, шлагбаум поднялся и она прошла внутрь оцепления. И там уже ее перехватили солдаты, посадившие ее в тот грузовик.
⠀
В Ленинграде она проживёт еще несколько лет, в одной квартире со своей сестрой. Незадолго до смерти, она из новостей узнает о чудовищной резне, которая шла неделю в ее любимом городе. Сидя перед телевизором за столом и попивая чай вприкуску с сахаром, она будет чувствовать только горечь от навсегда застывших в глубине души слез и тоски по некогда прекрасному Баку.
⠀
Ни сестре, ни племяннику она об этом не расскажет. Только его жене. Махом, в один вечер, она поведает историю своего тихого побега из древнего города. И будет плакать, плакать, плакать... Роняя слезы в стоящую рядом пустую серебряную конфетинцу.
