Мы растем, и нас снимают,
Как укос люцерны первый.
Но ростки не понимают
И сберечь стремятся нервы.
Нас в ряды собьют прилежно
И граблями покорежат.
Мы друг другу неизбежно
Станем ближе только лежа.
Нас проветрят, нас просушат
И проткнут вилами смело.
Хрустнут стебли, взвоют души -
Ух! Уборка закипела!
Нас свезут к большому стогу,
И слоями сложат тесно.
Мы заплачем, но, ей богу,
Будет поздно, неуместно.
А потом рожнец упрямо
В нас вонзит кривое жало -
Так работает программа
Мирового капитала.
Мы пойдем на корм корове
Безобразной, необъятной,
Чтоб жилось ей побубновей,
Чтоб ее лоснились пятна.
Ее скулы разотрут нас
На мельчайшие отрепки.
И мы сгинем - нам нетрудно -
В ее страшной влажной топке!
Нас, потом, смешав с соломой,
Отвезут на тачке лихо.
И мы в куче, что за домом,
Будем преть годами тихо.
Рядом станут подниматься,
Рядом будут колоситься.
Но до них нам докричаться
Не придется. Не случится.
Нас меж них немые стражи
Удобреньем разбросают.
И они нас в темной саже
Не заметят. Не признают.
------
И когда меня косою
Полоснут по сухожильям,
Поперхнувшийся росою,
Я паду не от бессилья.
Лягу в стог, потом – в кошелку,
А затем – охапкой в ясли.
И коровья челюсть волка
Надо мной цинично лязгнет.
И когда язык шершавый
Меня мять начнет об зубы,
Чуя близкую расправу,
Обернусь осОкой грубой.
И в свече тройного лутца,
Разрывая цепь генеза,
Постараюсь извернуться
И язык тот перерезать!