- Ну что, Седой, будем отмечать новый год вдвоём...
Совершенно белый алабай, похожий на белого медвежонка, сидел у печки, прижавшись к ней боком, и грустно смотрел на хозяина. Сам хозяин стоял посреди комнаты в этой забытой в степи богом пастушечьей сторожке: дощатый пол из грубых досок; потолок, перекрытый жердями, меж которых высовывалась пожухлая солома; мазаные глиной стены; довольно большое окно, освещавшее эту нехитрую обстановку; в углу -- печь, сложенная из кирпича; широкий топчан от стены до стены, да столб в центре комнаты, подпирающий потолок.
- Не грусти, Седой, будем обживаться. Что там печь, остыла совсем?
Пес, глядя на хозяина, заскулил..
- Ну-ну, не жалуйся, сейчас затопим, но сначала надо доложить о прибытии.
Вдруг что-то щёлкнуло, зашипело, и, из стоящей на столе у окна рации, раздался голос: "шестой гурт, ответьте, прием..." Человек снял шапку, сел на единственный табурет и, щёлкнув тумблером, произнёс: "шестой гурт на связи, приём..."
"Ооо, баурым, калайсын! Что, добрался? С наступающим новым годом! Доложи обстановку, приём..."
"Добрался, лошадей отогнали на пятый кордон, поближе к горе, к лесу. Походу надвигается буран. Алибек-ага говорит, что так лучше защититься от ветра, а то жеребцы могут утащить табун в степь, приём..."
"Правильно твой дядя думает. Пришла сводка, будет буран. Сам как, не боишься один остаться, малой?"
" Нет."
"Ну хорошо, продукты у тебя есть, дров полно, спи, отдыхай, даже завидую (смешок). Ладно, давай, ещё раз с праздником, тебя сменят послезавтра, как буран стихнет, удачи, не скучай. Отбой."
Прошипев, радио отключилось. Настала звенящая тишина.
Человек – на самом деле подросток, совсем мальчик ещё – задумчиво посмотрел в окно.
- Так, Седой, пойдём за дровами и устроим Рыжему ночлег, – наконец вздохнул он.
Выйдя на улицу, парень направился к стогу сена, там, мирно жуя, стояла лошадь. Жеребец, увидев хозяина, приветственно заржал.
- Ну, дорогой, пойдём в стойло, сейчас я тебя овса дам, седло надо снять.
Взяв коня под уздцы, подросток повёл его к сараю, снял седло и уздечку, отёр спину клочком сена, и, вынув из кармана кусочек сахара, протянул коню. Конь мягко тыкал мордой в ладонь и в лицо хозяина.
- Ну-ну-ну, хватит этих нежностей, позже загляну ещё.
Мальчик не стал привязывать коня, задал ему сено и овес и оглядел сарай.
- Так, что у нас здесь, ага...
В полутьме сарая были видны вязанки дров и аккуратная стопочка кизяка, который специально для топки сушили летом. У стены стоял железный бак с продуктами. Парень открыл тяжёлую крышку и с любопытством заглянул внутрь:
- Так, так, так, мясо есть, макароны есть, соль, угу..а это что? приправа? ага...все норм, живём.
Набрав охапку дров, он пошёл в сторожку. Пёс все это время путался под ногами у хозяина.
Вечерело, солнце, спрятавшись за тучами, тускло светило по краю горизонта, поднимался ветер, мела мелкая позёмка. Простор степи терялся в снежной пыли.
Уже трещали дрова в печи, сладкий аромат кизяка струился из трещинки, в котелке бурлил бульон, наполняя густым мясным паром комнату, чайник шипел, закипая, от печи дышало жаром. Пёс, высунув язык, разлегся на полу, заполнив почти всё пространство комнатки. Помещение освещали две керосиновые лампы, одна висела на столбе, под потолком, другая стояла на столе.
За окном сверепствовал Буран, воя и барабаня воздушными кулаками по крыше и стенам, заглядывал в окно снежным оскалом, но не нарушал уюта внутри, а даже наоборот: от того, что он бессильно бушевал там, за окном, было как-то по-особенному уютно и тепло...
Мальчик лежал на топчане, накрывшись овчинным тулупом, и читал книгу, совершенно забыв, что он сейчас один в пустыной степи, в одинокой избушке, которую сторожит сверепый Буран.
Мальчик был далеко, с войском Александра Македонского покоряя Гиндукуш...
(новый год 1993 - 94.)
Аскет✍️
