Диму Лаврова восхитила громада и мощь нашей квартиры-центрифуги «Марс-Орбита». Он работал в лаборатории, где конструировали тренажёры для космонавтов.
- У нас киношники из «Центрнаучфильма» снимают секретный фильм для высшего руководства страны. Приведу к тебе режиссёра? —это он мне говорит.
Я обрадовался.
- Конечно, приводи!
Режиссёр Николай Владимирович Макаров увидел центрифугу, обрадовался:
- Завтра же придём!
Пришли с софитами, кинокамерой. Но я заранее приготовился, и показал Макарову 17 позиций, с которых можно делать киносъёмку: и с боку, и с низу, и с потолка (с мостового крана). Провёл его внутрь «квартиры» во время её вращения. Макаров был поражен, восхищен.
- Нет, - говорит, - будем снимать большой фильм. Обязательно на импортной киноплёнке AGFA.
Приехали через 5 дней: он, два кинооператора Смирнов и Анохин, осветители, звукооператоры и много секретарш. Анохин – шустрый, рыжеватый, похожий на меня. Нас спрашивали: «Вы не тайные ли братья?».
Привезли 3 комбинезона, сшитые из серебрянки, с ними 3 шлемофона, настоящих, которые используют космонавты в полетах. Серебрянка не пропускает ни воду, ни воздух, ни тепло. В этих костюмах у нас по спинам струями лился пот.
Снимали фильм 5 дней. «Серебряные» костюмы, мы в них снимались, были сшиты по мерке для Миши Беляева, Бориса Устюшина и для меня.
- Миша, - сказал режиссёр, - он с рабоче-крестьянским лицом, Борис с атлетической фигурой, а Вы Леонид? Ну как же без ответственного исполнителя в кадре!?
С начала киносъёмок, по утрам в операторской, в углу, из которого всё видно, появлялся никому из нас неизвестный немолодой, невысокий, молчаливый человек. Сидел весь день и читал газету. Сотрудницы нашего 1-го отдела предупредили меня: «Он из секретной службы Института!».
Когда киносъемки закончились, режиссёр Макаров кладёт передо мной бумагу. На ней много всего напечатано, и снизу подписи каких-то начальников. И для моей подписи есть место. А сверху, справа, черным квадратом обведено: «степень секретности»; ведь фильм готовился только для Политбюро ЦК КПСС и Правительства СССР. Определить его секретность должен был я, ответственный исполнитель работ, которым фильм посвящен. Я пишу в квадрате: «несекретно» и подписываюсь на оставленном мне снизу месте.
Макаров хватается за голову:
- Что Вы наделали? Испортили документ. Мы ведь снимаем секретный фильм!!
Я смотрю на пожилого человека в углу. Он улыбается, сворачивает газету и уходит. Значит одобрил меня. Ведь хотя наши отчеты об экспериментах на «Марс-Орбите» были секретными, но все фотографии в них мы не засекречивали.
К Макарову подбегает кинооператор Анохин, бьёт его по плечу и радостно кричит:
- Николай Владимирович! Это же замечательно! Теперь мне не надо каждый кусочек киноплёнки, все обрезки, по акту засекречивать.