А потом… Стопки и кружки, крышки от фляжек и мерные медицинские стаканчики — сдвинули разом. Не предотвращенный никакими инструктажами фейерверк расцветил черное небо мириадами трассирующих конфетти. Одуревшая лентопротяжка в сотый раз затянула: «Мы уходим, уходим...». Да будет последним на чужбине этот восемьдесят девятый! С Новым годом! Прозит! Чиэрс!
...21 час с минутами. 31 декабря. Афганистан. Знакомый зигзаг бетонки. Аэродромной морзянкой мигает буква «Ш» — Шинданд. На каждом изгибе дороги закутанный в одеяло сорбоз опасно вскидывает автомат. «Аз феркее шоурави» — «Я — из советской дивизии». Голубая ооновская наклейка на ветровом стекле уазика. Едем провожать последний борт на Союз. Молчим: старший наблюдатель поста ООН — австрийский подполковник, его помощник — майор из Непала, водитель Степанов (Степа) и я — офицер по взаимодействию с военными наблюдателями ООН.
Задача ооновцев — с точностью до человека отслеживать вывод нашего ограничивающегося с каждым днем контингента. Сегодня уже дважды были на аэродроме, проводили два борта. Сколько их — «интернационалистов» — в предвкушении скорого дембеля готовятся «по-боевому» встретить Новый 1989-й? Уже дома, в Союзе, но под бдительным оком отцов-командиров — из числа не вызвавших в Ташкент своих жен.
Ах, как утром своих провожал автобат! Колонна камазов-«шаланд» надрывала сирены, пока не слился с небом серебряный крестик «ан-двенадцатого». Ооновцы — не то чтобы хмуры, так уж получилось: завтрак был в ужин, сели обедать — звонок, вперед — считать. А от ужина отказались — хотели организовать свой. Вообще-то с этими делами у них строго: и со счетом, и с трехразовым питанием... Этот рейс — дополнительный. Выводится часть госпиталя, кажется, терапия. На поле — много медиков, нервных гражданских летчиков — в синей, совсем забытой здесь форме: «Кому там наверху понадобилось посылать самолет под Новый год?». Хорошо, еще нет журналистской братии, их перед посадкой собирают по всему полю, а аппаратуры столько, что, кажется, легче танк загрузить...
Впрочем, время еще есть. 21.40. До Нового года больше двух часов... Быстрее бы со списками... Главный воздушный эвакуатор из штаба 40-й армии подполковник Яковлев бойко направляется к ооновской машине: «Готово, всего — 85, из них офицеров..., итого за сутки — 154..., проверьте, подпишите...».
— Погодите, подполковник, — степенный австриец с блокнотом выбирается из уазика, — во-первых, не 154, а 145, во-вторых...
— Я и докладываю: 145 — рядового состава и 9 — врачей...
Местное время — 22 часа без минут...
— Позвольте, господин подполковник, с врачами — 145, а те, 9, — корреспонденты, вне списка...
— Начнем сначала... утром — рядового состава — 67, офицеров... еще 17, которых мы провели, как вчерашних...
Двадцать два часа двадцать минут. До Нового года...
— Майор, переведите господину Яковлеву... Я буду докладывать в Кабул... Женева…
— А у меня начальник — генерал Громов...
— ...а господин Шеварднадзе генеральному секретарю Пересу де Куэльяру...
Двадцать два тридцать пять...
— Это вы задерживаете вылет... я могу и без подписи... через 30 минут коридор закрывается... все равно, ведь, выходим... Все. 154. И с Новым годом...
Самолетный прожектор уныло освещает нестрогий строй. Кто-то долго надевает бушлат. Кто-то перебирает свой фирменный чешский дипломат: парфюмерный набор, мельхиоровый перстень, дембельский альбом с наклеенным на обложку благодарственным напутствием Наджибуллы... Ну, сколько еще ждать? Двадцать три часа ноль пять минут... Военно-политический кризис местного значения вступает в стадию развязки: «Боря, спроси у ооновцев, как они насчет жареной картошки? У меня в батальоне еще и солененькие лисички, знаешь, как по-английски «лисички»? — дипломатично намекает на большее начмед дивизии майор Антонов... Педантичный австриец обдумывает предложение: «Вообще, конечно... надо бы с коллегой посоветоваться». Мнение «коллеги» читается в глазах: явное «за».
Подполковник в голубом берете медленно — уже для проформы — достает ручку, отвинчивает колпачок... Что-то еще пытается объяснить, но его заглушает гул самолетной турбины... «У кого — вспышка? Давай, сфотографируемся на память. А теперь, Степа, жми за «санитаркой»...
Грохочущая магнитофоном палата — самая вместительная в медсанбате: последних раненных эвакуировали с госпиталем. Полчаса назад. На каждом квадратном метре стены — нарисованные елки. Ох, как хотелось видеть ее живую! Несколько сдвинутых буквой «П» парт, накрытых застиранными, но накрахмаленными простынями. Посередине — на тумбочке — «кремлевская елка». Так написано на листке, приколотом к высохшему букету. В нем — подобие верблюжьей колючки, окаймляющей «бывшие» цветы. Их — свой свадебный букет — принесла бойкая Маринка Саид — медсестричка, недавно вышедшая замуж за афганского гэбэшника. В Афганистане нет цветов. Эти привезли из Кушки. «Главная елка» украшена ватой, нитками-мулинэ и «чертиками», сплетенными из трубок от капельниц. Зато стол — слава Аллаху — воистину «православный» — и с жареной картошкой, и с «лисичками». Блюдо от «шеф-повара» — полуманты-полупельмени. А уж чего налить… «Маринка, дай «сиську» (лимонад «SISI» — в диковинной тогда для нас банке из алюминиевой фольги). Командир, выруби на фиг Горбача, пора считать!» — «Восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два… восемьдесят восемь… «И под нарастающий гул — все хором: ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ!!! А потом...
С Новым годом! Где бы вы сегодня не находились: полковник в отставке Яковлев, генерал-майор медицинской службы Антонов, бывший военный наблюдатель ООН Рейнтхофер и ты, водитель, рядовой запаса Степанов. Может, в наступающем году отыщется и сгинувшая в талибское лихолетье украинская афганка Маринка Саид, в ту новогоднюю ночь так задорно «спывавшая» «Ты ж мэнэ пидманула»…
«Секретные материалы 20 века» №1(309), 2011. Борис Подопригора, писатель, Санкт-Петербург