Мы не сразу поняли, что происходит. Сначала казалось, что всё идёт как нельзя лучше.
Академик сумел придумать, как именно притушить горящий реактор, и объяснил срочно приехавшему министру всю серьёзность ситуации. На следующий день после аварии все жители Припяти за несколько часов и без разговоров были вывезены вереницами автобусов и грузовиков. Чтобы не поднимать панику, им сказали, что это только на три дня. В нашей реальности прошло лет десять-пятнадцать, прежде чем город начал активно оживать после дезактивации. Как здесь получится? Теперь и не знаю.
Ещё через день о случившемся написали во всех центральных газетах, хотя и несколько скупо. Каринский жадно просмотрел и тут же тщательно перечитал передовицу, а потом с удивлением отдал мне — помимо самого факта аварии, там должны были быть советы для живущих в зоне плывущего заражённого облака, но их не было! Даже самых элементарных — сидите дома, не гуляйте, про йод.
И стыдливая тишина с готовностью наполнилась невообразимыми выдумками, тут же поданными конкурентами Союза.
Как по команде, из иностранной прессы раздался дружный вой про мгновенно выдуманные тысячи жертв прямо там, в Чернобыле, и ещё лютая дичь про то, как безопасны американские атомные станции и как ужасны советские — всё это вперемешку с действительно толковыми советами населению.
Катастрофа стремительно обрастала мифами, а никаких нормальных, убедительных опровержений и настоящих подробностей, за которые можно было уцепиться, в открытый доступ просто не поступало.
Героев, которые слили воду из охладителя реактора, чтобы избежать бурного выделения пара, изобразили практически тут же отдавшими жизнь из-за глупых ошибок начальства, хотя все они спокойно проработают ещё долгие десятилетия.
И что же по этому поводу сказал Меченый? А ничего! Ни полслова! Он стыдливо молчал.
Очень странный зомби-апокалипсис в Подмосковье "Богатые тоже зомби"
А когда заговорил — слишком поздно, то стало ясно, что чёткую работу ликвидаторов он считает чуть ли не позором, а вместо того, чтобы усовершенствовать саму конструкцию реакторов и нормы безопасности — с учётом выявленных проблем, он наглухо перекрывает все перспективные атомные проекты.
Мы вернулись в Москву, в любимую теневую мансарду на Калининском, и попытались переломить ситуацию, используя отлично протоптанные тропинки в высшие эшелоны власти, но теперь постоянно натыкались на захлопнутые перед носом двери, как будто в одно мгновение нам перекрыли доступ.
Академик отчаянно пытался достучаться до всех, до кого мог, и даже выступил на международной конференции по атомной безопасности с подробнейшим докладом по Чернобылю.
Бесполезно. Идеи звучали в вакууме. Их просто никто не хотел слушать.
Меченый лично вычеркнул Академика из списка тех, кто должен был получить награду за Чернобыль. Поддерживать опального учёного стало ужасно опасным для карьеры, а блестящий план по дальнейшему развитию мирного атома хладнокровно отклонили, толком не вникая.
Человек, в нашей реальности превративший Союз в безусловного лидера планеты с огромной выработкой энергии и последующим мощным взлётом промышленности, здесь подвергался банальной травле со стороны властей. Встречала порой этого человека, когда-то очень любившего жизнь и готового на всё ради будущего человечества, и не узнавала в нём того самого Академика, чьё имя должно было попасть на почётное место на монументе столетия всепланетного объединения.
Я понимала, что это отдалённый результат нашего же вмешательства, но сейчас было обидно до слёз! И что-то здесь было не так… Чем хуже всё складывалось, тем очевиднее становилось, что это не случайность. Похоже, до недавних пор ситуация настолько выправлялась нашими же усилиями, что аналитики из будущего решились на повторную активацию.
Теперь это было похоже на шахматную игру вслепую. И нам нужно было найти другого игрока, пока ещё не слишком поздно.