В этот город надо ехать 260 километров от Костромы на северо-восток по трассе, отмеченной в навигаторе коварным серым цветом.
"Вы пьяны?" — подозрительно глядя на меня, спросила хозяйка гостевого дома — гостиниц в Кологриве нет. "Нет", — твердо возразил я. Хозяйка не поверила. "Но ведь он пьяный?" — обратилась она к Андрею, который выглядел пободрее после десяти часов пути. "Да нет же, говорят вам, — возмутился Андрей. — Просто устал с дороги".
Текст: Василий Голованов, фото: Андрей Семашко
В Кологрив надо ехать 260 километров от Костромы на северо-восток по трассе, отмеченной в навигаторе коварным серым цветом: колдобины и бугры здесь нормальное дело, хотя на всем протяжении трассы рабочие деловито варят гудрон и латают образовавшиеся за зиму дыры в асфальте. Последние 80 километров после поворота с главной трассы утрясли меня так, что я натурально чувствовал легкий отек мозга.
Кологрив примостился на самом краешке цивилизации. Дальше асфальтированных дорог нет. Только грунтовые, до ближайших деревень. А там и вовсе все дороги кончаются и начинается зеленое море тайги. Здесь, в европейской части РФ. Так что место, где мы очутились — даже не глубинка, а натуральная глубина.
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Впрочем, первые впечатления от города оказались благоприятными. Улица, обрамленная рядами когда-то роскошных купеческих и дворянских особняков, мягко спускалась к центральной площади с неизбежным памятником Ленину. Но и он не мог испортить впечатления целостности и подлинности городского ансамбля. Есть в Кологриве своя изюминка: спокойный уют добротного уездного города минувших времен. От центральной площади улицы, еще по екатерининскому плану, расходятся веером, каждая на свой лад представляя все великолепие деревянной архитектуры или диковины вроде магазина "Фермерское мясо". Городскую вертикаль задает небесного цвета Успенский собор с изящными золотыми маковками. Парк с прудом разделяет город на две части: собственно город и посад. Фасадом Кологрива служат набережные, обращенные к полноводной Унже. Здесь мы обнаружили дома, возраст которых — около двухсот лет.
А история Кологрива начинается много раньше. Он был заложен повелением Василия III как пограничная крепость после опустошительного набега казанских татар и черемисов на Костромскую землю — километров на 40 выше современного Кологрива, возле села Архангельское на берегу Унжи, на каменной "гриве", из-за чего и стал вскорости именоваться Окологривьем. Казанское ханство пало уже в начале царствования Ивана Грозного — в 1552 году. Так что в качестве пограничной крепости город просуществовал недолго. Впрочем, значения своего не потерял: отсюда Грозный истребовал ратников на Ливонскую войну, здесь во времена Смуты было собрано ополчение, принимавшее участие в освобождении от поляков Галича, Солигалича и Костромы, а позднее — уже в составе воинства князя Пожарского — и самой Москвы.
Однако место, на котором был поставлен город, изначально выбрали неудачно, так что на протяжении XVII века Окологривская "осада" продолжала хиреть и терять административное значение. В 1727 году воевода Иван Рогозин своевольно перевел воеводство в село Кичино и основал тут город. Переписка с Сенатом, недовольным самоуправством воеводы, продолжалась полвека. Кончилось тем, что в 1778 году новый Кологрив получил чин уездного города, генеральный план и герб, в нижнем золотом поле которого изображена конская голова с пышной гривой: редкие туристы, добирающиеся сюда, обычно бывают удивлены, узнав, что корень "грив" в названии города унаследован им по месту прежнего расположения на каменистой гряде-"гриве", а вовсе не в силу причастности оного к коневодству. Но как бы то ни было, с получением чина и герба Кологрив зажил чинно-благородно, почти сто лет накапливая капиталы, которые в конце XIX века привели к удивительному расцвету города как культурной и промышленной столицы обширного северного края.
КОЛОГРИВСКАЯ ПОЙМА
Нам еще надо было успеть посмотреть гусей. Одной из главных достопримечательностей Кологрива является заказник "Кологривская пойма", где во время сезонных перелетов останавливаются десятки тысяч гусей, зимующих в Европе и летящих дальше на север — на острова Колгуев, Новая Земля и в Большеземельскую тундру. Инициаторами создания заказника стали местные энтузиасты и орнитологи — российские и голландские. "Коридоры" гусиных перелетов, в общем, хорошо известны. В том числе и охотникам. Чтобы гуси могли как следует откормиться, им нужно несколько недель посидеть на одном месте, где бы их никто не трогал. Но "плотность" охоты сейчас такова, что подобными спокойными местами в антропогенном ландшафте являются, по сути, только охраняемые территории. Первоначальная идея и заключалась как раз в том, чтобы создать в Костромской области несколько небольших заказников в местах привычного отдыха птиц. В полной мере этот проект реализовать не удалось, но в Кологриве ученые и общественность нашли взаимопонимание, в 2005 году охота на гусей на правом берегу Унжи была запрещена, а в 2006-м здесь и был создан заказник "Кологривская пойма". Тогда же в городе прошел первый День гуся. Гусь — очень умная птица. В природе он редко подпускает человека ближе, чем на 300–400 метров. А в Кологриве достаточно переехать мост через Унжу и встать на дамбе, чтобы оказаться в "птичьем царстве". Кого здесь только нет! Кулики, утки, гуси спокойно пощипывают побеги молодой травки метрах в 30 от дороги. На таком рационе самка гуся способна нагуливать до 30 граммов жира в день. А жир — это ресурс, который впоследствии поможет ей высидеть яйца: ведь 22–24 дня, что гусыня сидит на гнезде в тундре, она ничего не ест!
Вечер выдался прохладным. Яркое солнце проплавило тучи и озарило птичью пойму красновато-золотистым светом. Гуси начали сбиваться в стаи, их клинья парили в небе, готовясь к ночевке на воде. Мы вернулись в город. Тянуло сухим березовым дымком. Казалось, весь город топит бани. Оказалось, в Кологриве до сих пор нет газа, и все дома отапливаются дровами. Громадные поленницы и дровяные сараи придают ему дополнительный, хотя и несколько устаревший колорит...
ЛЮДИ СТАРОГО КОЛОГРИВА
Кологрив никогда не был большим городом: в 1913 году здесь жило чуть менее 3 тысяч человек, сейчас — чуть больше. Правда, когда-то город знавал лучшие времена. С тех пор как царь Алексей Михайлович начал раздавать тут имения "за службу", в городе сложилась дворянская прослойка: спустя сто лет внуки и правнуки тех первых поселенцев дали целую плеяду замечательных людей. Среди них — герой войны 1812 года, несравненный партизан Александр Фигнер, погибший в зимнюю кампанию 1813 года: говорят, что окруженный вместе со своим отрядом, он бросился в Эльбу, связав себе руки платком. Еще один герой 1812 года — друг Пушкина и Грибоедова Павел Катенин — участник Бородинской битвы и Битвы народов под Лейпцигом. Позже он примкнул к декабристам Союза спасения. В 1820 году за свои радикальные убеждения он был уволен со службы, а в 1822-м за громкий скандал, устроенный в театре, по распоряжению императора Александра I был сослан в Кологрив, где и прожил три года. К выступлению в декабре 1825 года он оказался, таким образом, непричастен. Других ссыльных в Кологриве не было. Впрочем, прошу извинить: князь Сенерикем Арташесович Абашидзе, сподвижник Шамиля, тоже был сослан в Кологрив. Но что это была за ссылка? Князь жил в собственном особняке на широкую ногу: давал балы, демонстрировал свою коллекцию оружия. Позднее он так прижился в Кологриве, что его дважды избирали гласным городской думы.
Подлинными хозяевами Кологрива всегда были купцы-лесопромышленники. Причем на лесе наживались здесь состояния миллионные. Известен случай, когда кологривский промышленник Деметий Звонов завещал весь свой капитал тому из племянников, "кто на свои собственные средства построит церковь". За строительство храма Спаса Нерукотворного взялся купец Иван Козлов. Небольшая церковь была великолепна по своему внутреннему убранству — сейчас она в заброшенном состоянии. Когда в 1911 году церковь была достроена и освящена, нотариус огласил завещание, по которому И.В. Козлов получил в наследство движимого и недвижимого имущества на сумму 9 миллионов рублей!
К сожалению, неизвестна сумма, потраченная другим лесопромышленником, Гавриилом Владимировичем Макаровым, на строительство собственного особняка. Дом этот из красного кирпича в виде огромного эстляндского замка можно считать главной архитектурной достопримечательностью Кологрива. Сейчас в нем размещается краеведческий музей. Однако когда-то он строился с дальним прицелом. Макаров был ярым сторонником проведения в Кологрив Северной железной дороги, строительство которой началось еще в 1868 году: к концу века основные ее участки, связывающие центр с Ярославлем, Ивановом и даже Архангельском, были уже построены, а вот как пройдет железнодорожный путь на северо-восток, до Костромы и дальше — было делом нерешенным. Видимо, подразумевалось, что железная дорога пройдет через Кологрив: иначе зачем бы Макарову строить свой дом на рельсах? Однако промышленники, сплавлявшие лес по Унже, посчитали, что железная дорога принесет им одни убытки. Состоялся сговор. Очевидно, дана была взятка — и трасса железной дороги прошла на 80 километров южнее, через Мантурово и Котельнич на Вятку. Поэтому здание "под вокзал" в Кологриве есть. А железной дороги — нет. В этом году и единственный автобус, связывающий Кологрив с железнодорожной станцией Мантурово, отменили. Так что если хочешь цивилизации — езжай к ней на такси. А если на такси денег нет — сиди дома...
ЧИЖОВСКОЕ УЧИЛИЩЕ
А как не рассказать о грандиозном просветительском проекте Федора Васильевича Чижова? Уроженец Костромы, издатель, экономист славянофильского толка, он незадолго до смерти в 1877 году распорядился пожертвовать 6 миллионов рублей на создание пяти низших сельскохозяйственных училищ. Двух в Костроме и по одному — в Чухломе, Макарове и Кологриве. Название "низшие" не должно вводить нас в заблуждение: каждое из училищ представляло в своем роде университет. Чижовское училище открылось в 1892 году неподалеку от Кологрива, в усадьбе Екимцево. Помимо главного корпуса, выстроенного из красного кирпича в готическом стиле и рассчитанного на 160 человек, комплекс училища включал в себя общежития для учащихся и преподавателей, библиотеку, музей, оранжерею, химическую лабораторию, мастерские: столярную, слесарную и кузнечную; образцовую пасеку, скотные дворы, конюшню и четыре завода: кожевенный, льнообрабатывающий, сыроваренный и кирпичный. Вся программа училища была направлена на то, чтобы сделать доходным "неперспективное" сельское хозяйство северного края. Как экономист, Чижов понимал, что таких богатств три: животноводство, лен и лес. В стадии полной переработки. Училище, кстати, торговало своей продукцией и выручало за это прибыль порядка 1400 рублей в год (старыми). Электричество, водопровод, центральное отопление в главном здании — все это было просто невиданной роскошью для тогдашнего Кологрива.
В советское время статус училища был значительно повышен: оно было переименовано в Высший сельскохозяйственный техникум имени Ф.В. Чижова. На протяжении 69 лет техникум исправно выпускал классных специалистов, в том числе из союзных республик. Жаль только, что сама идея культурного сельскохозяйственного обновления северного края, предложенная Чижовым, кажется, всерьез так никого и не увлекла в советском руководстве. А в 1987 году техникум был закрыт и фактически разграблен. Сейчас всем комплексом бывшего чижовского училища владеет московская семья Намитоковых. Куплено с аукциона за бесценок, по цене автомобиля: за 730 тысяч рублей. С одной стороны, это хорошо: комплекс, по крайней мере, будет в сохранности. Но для чего он будет предназначен? Будет ли от него какая-нибудь польза?
ЕФИМ
Местный краеведческий музей носит имя Геннадия Александровича Ладыженского — уроженца Кологрива, прекрасного художника и страстного коллекционера, академика Императорской Академии художеств. Он долгое время работал и преподавал в Одессе, откуда, вернувшись к старости в Кологрив, привез не только замечательные картины и акварели, но и колоссальную коллекцию западноевропейской живописи и диковин из Турции, Персии, Китая и Японии, которую завещал родному городу. Но Кологрив плотен. Столько в нем всего сплетено: какой-то внутренней драматургии, людей, мыслей... Поэтому, отдав почетную дань Геннадию Ладыженскому, я рассказывать все же буду о Ефиме. Ефиме Честнякове: это художник абсолютный и нигде не виданный, ни на кого не похожий, как Велимир Хлебников в поэзии. Родился он в 1874 году в крестьянской семье в деревне Шаблово неподалеку от Кологрива и уже с раннего детства обнаружил странную для крестьянского сына страсть к рисованию. Ликовал, когда отец привозил из города серую курительную бумагу и красный карандаш. Но чтобы талант его мог развиться, он должен был учиться. Ефим окончил Кологривское уездное училище и Новинскую учительскую семинарию, что давало ему право называться народным учителем. Преподавал в Костроме в школе для малолетних преступников. Потом перевелся в Кинешму. Тоже глушь! Он читает все, что может достать в провинции, участвует в театральном кружке, находится в центре духовной жизни провинциальной интеллигенции и, конечно же, все время рисует. Кто-то из его друзей из Кинешмы имел связи в Петербурге и отослал несколько его рисунков И.Е. Репину. Тот откликнулся: "Несомненные способности! Хорошо, если бы нашлись люди, могущие оказать ему поддержку! Со своей стороны согласен принять его в свою студию на Галерной..." Друзья начинают сбор средств для поступления Честнякова в Академию художеств...
Ефим Честняков пережил два "петербургских" периода: 1899–1905 и 1913–1914. Между этими датами укладываются девять лет вдохновенной работы в Шаблове: именно в этот период зарождается его философия крестьянского трудового рая, оформляются мифологические мотивы творчества, главные символы-образы: "Тетеревиный король", "Чудесное яблоко", "Город всеобщего благоденствия"...
В Петербурге Честняков не чурался культурной жизни: посещал салон Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского, был знаком с Андреем Белым, Александром Блоком, Федором Сологубом, Владимиром Соловьевым, Павлом Флоренским, Сергеем Булгаковым. Изучал историю искусств, теософию... Однако ни "чистое искусство", ни философские и религиозные беседы, которыми буквально переполнена была столица, его не удовлетворяют. Он мечтает вернуться на родину и начать работу по созданию искусства для крестьянского народа: он ведь застал еще мир деревни нераздробленным, полным поэзии, гармонии крестьянского труда и внутренней чистоты. Вернуть поэзию и сказку в крестьянский мир, облечь его пониманием собственной значимости и высокого предназначенья — вот программа-минимум Ефима Честнякова. Его часто называют "сказочником" и своего рода крестьянским утопистом: наверное, правильно и то, и другое. Но главным в творчестве Честнякова была все же евангельская идея любви и чистоты сердца. Посмотрите на его картины, они есть в Интернете: недаром великий реставратор Савелий Ямщиков называл Честнякова "авангардным" художником. Новизна здесь не в манере письма, а в той духовной реальности, которую приоткрывает художник: мир преображенных добротою людей, не знающих ни корысти, ни зависти, ни зла как такового. В затаенной глубине его искусство религиозно, это — страстный псалом просветленного беспорочного сердца. В 1924 и 1928 годах в Кологриве состоялись две выставки художника. После одной из них он написал стихотворные строки:
Люди, дети приходили,
В сказках бережно бродили,
............................
Любовались красотой,
Не чурались чистотой...
Он восторженно принял революцию, преподавал в кологривской школе искусств, но революция сломала весь деревенский уклад, привела в деревню людей, не умеющих, по врожденному духовному увечью, понимать и "сказки", и "чистоту". Жизнь Честнякова складывалась непросто: была у него любимая девушка, Елизавета. Но во время пожара у нее так пожгло лицо, что родители выдали ее замуж за бобыля. А Ефим всю жизнь так и прожил анахоретом. Однолюбом оказался.
С 1930 года больших картин он уже не писал. С началом колхозного строительства обрываются его связи с той, старой, одновременно святой и языческой деревней, в которой он черпал свое вдохновение. Новые люди выходят на авансцену. В конце 1930-х "забирают" последнего близкого к нему человека — сестру Александру. Он замыкается в детях, лепит с ними глиняные игрушки, ставит спектакли, руководит художественным кружком... Картины свои он не хочет ни выставлять, ни продавать, отказывается публиковать сказки. Крестьяне считали его чуть ли не кудесником: во всяком случае, признавали в нем дар врачевательства и ясновидения. А для чужих, пришлых людей ему было проще прикинуться Ефимкой-дурачком, прокукарекать или попрыгать на одной ноге...
Он умирал вместе со старой деревней — больше всего боясь, что открытая им правда так и уйдет вместе с ним. В 1961 году скончался. А через семь лет в Шаблово приехала экспедиция Костромского музея изобразительных искусств и совершенно случайно обнаружила... прекрасные осколки творчества великого художника Серебряного века: почерневшие от копоти и пыли картины на стенах изб, в сенях, на чердаках... Никому не известное имя: Ефим Честняков. Всего экспедиций было три. Потом несколько лет коллектив реставраторов живописи, возглавляемый Савелием Ямщиковым, буквально возрождал эти картины к жизни: достаточно сказать, что полотно "Город всеобщего благоденствия" было разрезано крестьянами на семь кусков, чтобы главным почитателям картины досталось хотя бы понемножку... И все-таки все полотна Честнякова были восстановлены!
Ну а потом начинаются выставки и производят настоящий фурор. Только в Москве с 1977 по 1987 прошло шесть выставок. А после 1987 года Ефима Честнякова забыли: на поверхность хлынули другие смыслы, до доживающего в северных деревнях народа никому в общем-то не стало никакого дела, и пророк этого народа был позабыт. Очень хочется верить, что на время. Потому что он знал глубокую правду, великую правду. Правду Христа.
ГУСИНЫЙ ПРАЗДНИК
...Ко Дню гуся в Кологриве начали готовиться загодя. Еще в пятницу расчистили газон перед стендами с портретами шести кологривчан — героев Отечественной войны. А в субботу, не успели мы собраться, как на главной площади уж грянула музыка, и пока мы продирались сквозь толпу возле торговых киосков, глава района Роман Милютин уже произнес вступительное слово, в котором сказал, что очень хорошо, что гуси вдруг полюбили город и что Кологрив заслуженно считают "гусиной столицей" России. Потом выступали дети в симпатичных рукодельных костюмах гусят. После начался концерт. Я думал: а есть ли во всем этом хоть маленькая толика веселья? И, глядя на окружающих людей, не мог ответить отрицательно. Кологрив плотный. Маленький. Все здесь друг друга знают: а это уже повод собраться.
Хотя, похоже, главные события разворачивались в этот момент на дамбе, откуда видна Кологривская пойма. Орнитологи из Института географии РАН установили тут несколько подзорных труб на треногах, и вокруг них толпился народ из автобусов, приехавших на День гуся из Шарьи, Костромы и Ярославля... То есть он кого-то интересует, этот День гуся. Гуси, по крайней мере, всех прибывающих живо интересовали: люди подолгу рассматривали гусей и пытались их сфотографировать через окуляры подзорных труб. Гуси, почувствовав неослабевающее внимание, повели себя как настоящие артисты. Они во множестве скапливались у дамбы и всячески позировали. Время от времени они взлетали целыми стаями и проносились над головами туристов, которых эти пролеты приводили в полный восторг. Так рождалась живая экология.
В этот же день состоялся неожиданный праздник и у наших друзей-орнитологов. В их ловушку наконец-то попало несколько птиц. Ловят гусей для того, чтобы окольцевать или определить по старым кольцам их прежнее местонахождение. Потом у них берут на анализ кровь. Потом надевают на шею ошейник яркого цвета, на котором обозначено несколько цифр и несколько букв. В них закодирована основная информация о птице. Так составляется глобальная карта гусиных перелетов и стоянок.
НА КОМ ЗЕМЛЯ ДЕРЖИТСЯ
— Ну вот, я говорю, Саша Ершов. Там колхоз был, "Трудовик", в нем одна женщина-председатель, у нее вся техника: так оно обычно бывает. Но мы ее уговорили: ты возьми, говорим, себе все, что нужно, но землю, основные мастерские ты оставь, мы найдем тебе парня, который будет работать. В общем, возродили хозяйство. И парень пашет теперь, зерновые сеет — пшеницу, овес. И все у него выходит. Или вот деревня Красавица — Володя Водов: у него 150 коров обыкновенной костромской породы содержатся круглый год на вольном выпасе. Только шерстью зимой обрастают. Из них отличное мраморное мясо получается. Самая экологически чистая продукция. Рестораторы из Ярославля просят: только давай! Проблема — вывезти. Еще в Зеленино семья москвичей живет: Светлана и Денис. Она художница, в школе искусств преподает, все хочет лошадей развести. Только вот лошадей у них пока только три...
Михаил Николаевич Зарубин — фермер с 1989 года. После армии в "Сельхозхимии" работал, учительствовал, а как задули ветры перемен — уперся: хочу фермером. Но что самое интересное, во время фермерства своего он был избран, как независимый депутат, главой района. Победил соперника из "Единой России" со счетом 80 процентов против 20 процентов. Ну, и отработал три года, "сходил во власть", кое в чем разобрался. Я спросил: "А за эти три года удалось что-нибудь сделать?" Он подумал: три моста построил — раз. Ершовское хозяйство поднял — два. Ну, и дорогу гравийную насыпал в одну деревню — она три месяца в году непроезжая была, стыдно людям в глаза смотреть — сделали. Хотя проверками меня замучили потом.
— Ну а что дороги? Почему в таком состоянии? Власти, они что — воруют, что ли?
— Да нет, — говорит, — просто денег хватает только на так называемый "латочный" ремонт. А что это такое — вы знаете. В бюджете района денег — почти ноль. Налоги все в центр уходят. С леса — основного промышленного ресурса в Кологриве — мы ни копейки не имеем. Деньги только на федеральном уровне. А государство нашей дорогой заниматься не станет, да и городом тоже. Вот деньги выжимать из людей — это у него хорошо получается. Было у нас тут хозяйство хорошее в Межевском районе, взяли бывший колхоз, стали животноводством заниматься, дело у них пошло... А недавно приезжаю: всё, говорят. Достали своими налогами, проверками бесконечными: сегодня проверяют, завтра втыкают. Надоело.
Насильно, как говорится, мил не будешь. Советская власть не любила крестьянство, вернее, любую попытку его самостоятельности, а новая — не понимает. Как будто кредитами и ипотеками похвально деньги зарабатывать, а вот собственным трудом — нет. Жаль, на всю страну нет сейчас ни одного экономиста толкового вроде Чижова. Славянофилов не хватает! Те-то крестьянство всячески поощряли. Потому что фермер — труженик настоящий. Да еще и свободный человек. Это — отборный, штучный народ. Такой беречь надо.
Чтобы родную землю в порядке содержать — одной вертикали мало. Горизонталь нужна. Россия — страна горизонтальная. Ведь если бы не фермеры нынешние, которых по пальцам можно пересчитать, вчерашние поля таким бы лесом за двадцать лет заросли, что тут корову и представить себе было бы невозможно. Ан пасутся — красивые, гладкие. И поля фермерские — ухожены так, что любо-дорого смотреть. А это всегда приятно — видеть родину ухоженной и любовно возделанной. Ведь сколько ни смотри на Запад или на Восток, страна у нас особенная. Мы любим об этом говорить, но, как кажется из глубины глубинки, очень на самом деле плохо себе представляем, что это такое — Россия.