Среди военной прозы роман Анатолия Ананьева «Танки идут ромбом» занимает совершенно особое положение. Это не только единственное широко известное художественное произведение о Курской битве, но также одно из лучших — если не лучшее — изображение боевой атмосферы Второй мировой, взгляд изнутри, из эпицентра боя на Прохоровском направлении.
Убедительно писать о сражении можно лишь в том случае, если сам непосредственно в нем побывал. Как Анатолий Ананьев в историческом сражении под Курском, куда его направили сразу по окончании эвакуированного из Харькова в Фергану истребительно-противотанкового артиллерийского училища.
Родился будущий писатель 18 июля 1925 года в южно-казахстанском городе Аулие-Ата (в 1938 году переименован в Джамбул, а в 1997-м – в Тараз), где волею судьбы оказался его дважды раскулаченный отец.
Повесть «Малый заслон» (его первый опыт о войне) вышла в 1959 году. Речь здесь о боевой операции в районе Мозырь-Калинковичи, в которой Ананьеву также довелось участвовать. Именно тогда и возникло у него непреходящее желание описать увиденное и прочувствованное.
«…Он задумает написать книгу о том, как умеют умирать русские солдаты; не жажда славы, а неодолимая потребность рассказать людям, что видел, пережил, та потребность, без которой не было бы ни традиций, ни преемственности, ни истории, приведет его к этому решению», — размышляет герой произведения.
А в 1963 году в «Роман-газете», а затем и книжным форматом в Воениздате вышел роман «Танки идут ромбом» – о самых первых военных впечатлениях Ананьева, о первых трех днях Курской битвы, об атаке немецких танков у села Соломки.
Наследник Льва Толстого
Уже первое знакомство не оставляет сомнений: перед нами несомненный шедевр. поражает, прежде всего, эпическая грандиозность, достигаемая авторским умением концентрации, совмещением художественного мастерства с документальной точностью.
Здесь нет ура-патриотизма, упрощенчества, лакировки, а есть стремление к объективности, к исторической справедливости. Есть жесткая, реалистическая, иной раз приближающаяся к натурализму манера, параллелизм внутреннего и внешнего, виртуозная архитектоника, когда через туннель в прошлое и будущее, соединяющий повествование с ключевыми событиями из жизни главных героев, неожиданно открываются совершенно новые психологические пространства.
Краеугольным камнем русской военной прозы по праву считаются батальные наработки Льва Толстого. Именно у него использован тот метод, когда субъективные впечатления непосредственного участника военных действий («Севастопольские рассказы») ложатся в основание дальнейших эпических обобщений («Война и мир»).
Вот это и стало ориентиром для Анатолия Ананьева. На его прямое творческое наследование обратили внимание многие литературоведы. Как на внутреннее стремление к аналитичности, так и на присущие Льву Толстому формально-стилистические приемы, в частности, замедленный ритм и усложненный синтаксис. И действительно, с отмеченной особенностью сталкиваешься уже в первом предложении, состоящем ни много ни мало из 136 слов!
Но в столь сложном построении видится уже и явное влияние модернизма. Что, впрочем, нисколько не отдаляет от толстовского стержня, поскольку, помимо чисто формального воздействия, заветы Льва Николаевича сказываются и в идейном, поэтическом, и даже сюжетно-фабульном пространстве романа, где блуждающее авторское альтер-эго лейтенант Володин – соответствует Пьеру Безухову, постигающий «философию жизни» капитан (полковник) Пашенцев – Андрею Болконскому, а фельдмаршал Манштейн – Наполеону Бонапарту.
Извечная атака на Русь
Параллели, таким образом, из субъективного авторского переходят в объективное пространство исторических обобщений.
«Но то, что соломкинцам еще только предстояло увидеть – черный ромб танков, – хорошо видели с командного пункта дивизии. Этот огромный черный ромб будто откололся от леса и двинулся к гречишному полю. <…> В центре ромба двигались легкие танки, самоходные пушки и гусеничные тягачи с автоматчиками-десантниками, а по бокам – тяжелые танки. Они как бы прикрывали своей броней всю громадную железную лавину».
Ведь это не иначе как знакомое с детства описание знаменитого Ледового побоища, где немецкие рыцари также шли клином, «свиньей». В этом и состоит смысл названия книги – оно вовсе не случайно и не ради красивого словца придумано, но содержит в себе мысль об извечной атаке на Русь. И это приводит автора к неожиданной внутрилитературной полемике с популярными немецкими писателями.
«Этот самый «тигр» надвигался сейчас на окоп, и два глазка, две прорези – водителя и стрелка – в упор смотрели на Пашенцева. Кто был за этими прорезями, кто вел танк? Убежденный нацист или обманутый бюргер, чье Lebensraum у себя на родине куда больше, чем то, в три аршина с березовым крестом у изголовья, которое ему было уготовано в России; или сидел за рычагами управления тот самый поэт, не хотевший умирать и не желавший никому смерти унтер-офицер Раймунд Бах, о котором спустя пятнадцать лет Генрих Бёлль жалостливо напишет: «Он сгорел в танке, обуглился, превратился в мумию…» Спустя пятнадцать лет после войны Германия, описанная Бёллем и Ремарком, будет вызывать сострадание у тех, кто не видел, как рвутся бомбы, как горит земля и умирают солдаты. <…> спустя пятнадцать лет после войны полковник в отставке Пашенцев скажет своему внуку: «Ты еще не читал Льва Толстого, а уже взялся за Ремарка, ты не можешь судить о войне!»
Перу Анатолия Ананьева принадлежит целый ряд написанных в разные годы крупных прозаических произведений. Среди них «Версты любви», «Межа», «Скрижали и колокола», названная «энциклопедией советской жизни» многотомная эпопея «Годы без войны». В последнее десятилетие жизни (умер Анатолий Ананьев 7 декабря 2001 года) писатель обращается к истории – создает роман «Лики бессмертной власти», в фокусе которого образ Ивана Грозного, а также историко-философское полотно «Призвание Рюриковичей, или Тысячелетняя загадка Руси». Но главный его посыл содержится все же в романе о Курской битве, названной им «золотой страницей русской истории». Состоит он в том, что если мы сами себя не защитим, нас не защитит никто – ни ООН, ни передовая западная общественность. А сегодня эта мысль актуальна как никогда.
Олег Качмарский