О дождике
Дождиком смыло лето. Все вернулись. Начинается новый большой забег. До следующего лета. в качестве препятствий - красивейшая уральская осень, первый снег, Новый год, бесконечное и грязное весеннее непонятно что. Скоро театры откроются
Об осени
Осень - это такой суетный градиент от зеленого к белому через желтое. Очень странно воспринимается осень после неудавшегося лета. Это как рабочий день после бессонной ночи))). Мы не успели умыться собственным потом. Мы не перегрелись. не истомились, не накупались и даже не сгорели...И теперь нас ведут в зиму, предлагают быть трезвыми, быть "бодры-веселы", быть готовыми к очередной схватке с природой.
О времени
Можно ли потрогать, пощупать, потискать, поймать за хвост время? Нельзя. Нет его. А следы оно оставляет. И еще какие! Парадокс))). И ломает. и крушит, и рисует...И как рисует! И рисование временем нельзя оценивать, используя "хорошо - плохо", "красиво-не красиво". Время рисует эстетическую погоду. А потому стоит купить зонтик. И хорошую обувь. И еще нужно смотреть по сторонам и под ноги. Чтобы не вляпаться во время))).
Гулять!
В детстве я ненавидел копать картошку. Я вообще не любил что-то делать по хозяйству. При первой же возможности я сбегал из дому. Я любил гулять. "Гулять" - это такое особенное и очень вместительное слово. Детство полно таких вместительных, бездонных слов, которые легче показать, чем объяснить. "Гулять" значит купаться, играть, странствовать, о чем-то трепаться, что-то ловить, чем-то бросаться, много, очень много смеяться, на чем-то кататься, куда-то лазить, курить, с замиранием сердца произносить запретные слова, подглядывать, есть подножный корм...Детство - это особенные техники тела, даже гримасы тела.
О «Ментах»
А все-таки первые 12 серий "Улиц разбитых фонарей" - это здорово! Пересмотрел недавно. Как же плохо это снято!))) Но насколько же точно переданы 90-е годы! И есть три выдающихся сценария. Это может нравиться, или не нравиться. но два имперских города - Санкт-Петербург и Екатеринбург - точно рассказали 90-е, сформировали язык о том времени, нажили событийного мяса, необходимого для рассказывания.
О мертвецах
Мне очень помогают великие мертвецы из моей культуры. Совсем недавно начал как-то остро ощущать преклонение перед людьми, делавшими нашу культуру. Уважение. почтение у меня были всегда. Но сейчас все как-то иначе. Приватнее. острее...Сейчас мне очень помогают два великих дядьки. Один чуть менее великий))). Другой настоящий небожитель. Сосуществовать с какой-то зашкаливающей сегодня пошлостью мне помогает Набоков. Перечитываю его "Николая Гоголя". Понять. как реально делается история, как "оно есть". мне помогает Толстой. Не могу насытиться "Войной и миром". Это самая свежая, самая актуальная книга.
О поздне-советском агитационном искусстве
Вы меня извините, но это ...нежность. Индустриальное показано нежно. В этих фарфоровых вещах 60-70-х гг. нет и в помине удали и драйва 20-х гг. Послевоенная волна индустриализации породила какое-то другое отношение к индустриальному. Индустриальное не было уже обязательно подвигом. Напротив. Индустриальное порождало частное. приватное, мещанское. порождало какую-то очень хорошую частную реальность, "городской" жизненный уклад, более щадящий по сравнению с деревней. в которой жилось куда тяжелее. А потому могли появляться такие вещи. По сути я предлагаю продолжить эту индустриальную тему в послевоенном советском фарфоре, которую мы с друзьями начали некоторое время назад.
Все-таки мне кажется, советский идеологически заряженный фарфор 60-70-х годов был очень интересным явлением.
О глокой куздре
Оказывается, великий русский морфологический, формалистский опус «Гло́кая ку́здра ште́ко будлану́ла бо́кра и курдя́чит бокрёнка» первоначально был таким «Кудматая бокра штеко будланула тукастенького бокрёночка», или даже таким «Глокая куздра штеко кудланула бокра и курдячит бокренка». Не знал.
О Николае Ромадине
Хорошо. Этот художник не про "социалистический реализм" (я, кстати, уже и забыл, что это такое))), этот художник про "хорошо". Он про то хорошее, которое живет в человеке в самые разные времена. Наверное, чтобы стать любимым художником для большой публики, нужно ее (публику) все-таки пускать в свою кухню. Николай Ромадин пускает. Еще нужно любить нас, публику, людей. Он любит. А еще нужно любить то, что рисуешь. Из этой операционной (не громкой любви-любви, а какой-то очень деятельной, приглушенной) любви рождаются пристальность, внимательность. А из внимательности рождается способность обыденное показать особенно. Ромадин внимателен. В чем-то даже по-японски. Он притащил в русскую живопись тонны не завпечатленного никем до него света. Его голые ветки на снегу смотрятся иероглифами. Его стаффажи достоверны и тянут на знак даже. Его свобода в обращении с материалом на грани абсолюта.
Советской эпохе повезло с большими мастерами. Ромадин, Пименов, Дейнека - далеко не все. Но очень радостно за Ромадина. Его помнят. Русский музей издал замечательный альбом. Была прекрасная выставка. Все у него будет хорошо.
Надо знать места!
Надо знать места! Даже в нашем маленьком большом городе надо знать места. Где самая вкусная пицца, в каком киоске можно купить пиво после одиннадцати, где купить хорошую книгу, где играют хороший блюз по вечерам, где 200 сортов виски...Надо знать места! В наш век еще более чудовищной унификации чем раньше все равно встречаются места и местечки, где неожиданно, где не как везде...Надо знать места!
О гладиолусах
В эти дни на дачах резня...режут, срывают гладиолусы. Завтра их понесут на алтари богов среднего образования, расположенные по месту жительства и в шаговой доступности. Состоится трагический ритуал возвращения. Дядьки и дедки выпьют за упокой так и не случившегося лета. Неделя опять разделится на проживаемые скороговоркой будни и выходные. До следующего лета. Может оно получится))).