Во дворе многоэтажного дома, где я жила в детстве, была лужа. Впрочем, почему же была? Не была. Она там есть. До сих пор. Лужа эта весьма примечательная. Она заслуживает отдельной, посвященной только ей истории. Лужа, довольно глубокая, и ужас какая широкая – во весь почти двор, образовалась вот как. Двадцать пять лет назад рабочие выкладывали во дворе, появившемся после строительства парочки домов, асфальт. Мне тогда было лет шесть, и наша семья переехала в новый девятиэтажный дом. Асфальт частично выложили – ближе к подъездам, а дальше – нет. Работы по каким-то причинам остановились (многое тогда стало внезапно останавливаться: начались 90-е годы). Из-за заброшенных работ во дворе осталось большое незаасфальтированное углубление. Осенью полили дожди. Так родилась лужа.
С жильцами ее отношения сразу не сложились. Лужа создавала неудобства. Подойти к подъезду после дождей было невозможно. Нужно было обойти огромную лужу вокруг, пройти аккуратно по скользкой тропинке, удерживая равновесие, иначе соскользнешь – и ногой прямо в лужу, и только тогда войти в подъезд. Припарковаться во дворе было большой проблемой. Автомобильная парковка - все-таки дело сухопутное. Зимой лужа по законам природы приобретала новые свойства: превращалась в твердую ледяную поверхность. От чего, впрочем, жильцы не становились к ней благодушнее. Было мокро, а стало скользко – новое беспокойство. Особенно когда лужу присыпало свежим снегом. Лед был коварно припрятан, и кто-нибудь так и норовил поскользнуться.
Пришла весна, лед растаял, и лужа снова стала лужей, а после весенних гроз – лужищей. Летнего зноя не хватило, чтобы лужа высохла. Она, конечно, поуменьшилась в масштабах, но по-прежнему жила и оставалась собой.
Жильцы начали активно бороться с лужей. Теми методами, какие им были известны. Собрали подписи граждан, проживающих в доме («лужа, мол, мешает, подтверждаю и подписываюсь»), и отнесли бумагу в соответствующую на тот момент инстанцию. Говорили потом, что «носительницу» этой бумаги сначала отправили в один кабинет к какому-то важному лицу, затем в другой – к еще более важному лицу, потом в третий кабинет, где наконец вынесли вердикт: «Ваша заявка принята». «Принята, да?! Ой, спасибо!» – взволнованно, но с явным облегчением, обрадовалась «носительница». И хотела было уходить на радостях, но вспомнила вдруг что-то значимое: «Так, а ждать-то сколько? Когда заасфальтируют? Что мне соседям-то передать? Я же, это, ото всех делегирована…». «Сколько ожидать?.. Не могу знать», – сказало важное лицо, нахмурив брови и не взглянув на «носительницу». – «Передадут ваш документ из нашего отдела в другой, там рассмотрят, и дальше видно будет. Ожидайте…».
Прошел год, но в соответствующей инстанции так и не вызвались ни заасфальтировать территорию, ни хотя бы засыпать ее какой-нибудь насыпью. Лужа оказалась забытой соответствующей инстанцией и продолжала жить своей жизнью, меняя от сезона к сезону свою природную сущность. У жильцов она по-прежнему вызывала беспокойство. Особенно неловко чувствовала себя «носительница бумаги», ей как-никак делегировали, коллективная ответственность как-никак. «Носительница» снова отправилась в соответствующую инстанцию. В кабинете, где она год назад оставила заявление, сидело уже другое важное лицо. Предыдущее, выяснилось, сменило работу. (Важные лица имеют такое свойство: находиться на своей должности либо неприлично мало, либо неприлично много времени). Выяснилось также, что «дело о луже» потеряно, бумаги и след простыл, то есть никто вроде как и не обращался (представьте себе изумление «носительницы»!). Она пишет новое обращение граждан, снова собирает подписи, и жители снова ждут…
И снова не дожидаются. Обращаются в инстанцию повыше – результат и того хуже. С высоты более высокой инстанции лужа выглядит совсем маленькой. «Мол, у нас тут таких проблем хватает, а вы со своей лужей! Не смешите!». Жильцы перестают смешить инстанции и больше по поводу лужи никуда не обращаются. Через некоторое время они, вкладывая собственные средства (помог кто чем мог), засыпают лужу гравием. Однако выровнять поверхность полностью все же не удается: насыпи не хватает. Лужа уменьшается и даже подсыхать весной начинает быстрее, чем раньше (она становится не столь глубокой), а летом в сильный зной, бывает, и совсем не остается на ее месте ни капли воды. Гравий хоть и смотрится во дворе неуместно, но для тех, кто знает, что если бы не он, лужа оставалась бы совсем не просыхающей, выглядит очень даже спасительно.
За двадцать пять лет жильцы дома менялись. Умирали старики – в квартиры заселялись их дети или внуки. Уезжали в большие города студенты, а за ними иногда и родители, продавая свои квартиры новым хозяевам. Иные переселялись в деревню («там хоть огород свой, а в городе теперь нам не выжить»). Остались, конечно, и прежние жильцы: повзрослевшие, которые двадцать пять лет назад были малы, и постаревшие, которые были тогда уже не очень молоды… «Ну, а по поводу лужи-то с тех пор больше никуда коллективно не обращались?» – спросила я недавно у «носительницы», состарившейся, сгорбившейся, схоронившей недавно мужа (произносит трепетно: «своего деда»). Живет она всё в том же доме. «Нет, что ты! Никто не обращается никуда с тех пор! Ни старики, ни молодежь! А что толку обращаться-то, раз никому дела до нас нет! Всё фасадами занимаются, которые вдоль центральной дороги. Красят да перекрашивают, особенно если ждут, что какое-нибудь важное лицо в город приедет. А мы-то, мы далеко от этих фасадов», – говорит она, выглядывая из окна во двор, где до сих пор – лужа.
Удивительно, что новые жильцы, не знающие историю оставленных без отклика обращений в инстанции, тоже никуда не обращаются. Что это? Укоренившееся с годами чувство неуслышанного голоса, закрепившаяся привычка к отсутствию диалога между личностью и какой-либо государственной инстанцией?
Недавно, по зиме, таксист из другого российского города и другого российского двора рассказал мне такую историю: "Снега этой зимой у нас выпало ух сколько! Сугробы во дворе – ужас, какие высокие были! Заехать – никак, припарковаться – никак. Мы, жильцы, звоним по очереди в управляющую компанию: просим снег почистить. Они нам в ответ: «Скоро машину пришлем!». Зима идет, машину не высылают! Тогда мы вышли всем скопом с лопатами и сами свой двор почистили. Все жильцы вышли. Даже дед Вася, которому уже под девяносто с нами чистить пошел. В общем, без их снегоуборочной техники проблему решили. А когда они машину все-таки прислали, чистить там уже нечего было!». История таксиста оказалась до боли знакомой, и я невольно вспомнила лужу.
Интересно, глухота соответствующих инстанций к обращениям граждан чаще приводит к усилению гражданской активности, как это произошло в истории, рассказанной таксистом, или, напротив, – к апатии, ощущению безвыходности, невозможности что-либо изменить в лучшую сторону (как в истории с лужей)? Как эта глухота меняет наши нравы? Хочется, конечно, верить, что преобладает первая тенденция. А если вторая? Тогда снова – лужа…
Ольга ГРАФТ.
Если вам понравился этот текст, вы можете поделиться им в социальных сетях, подписаться на канал и поддержать автора, кликнув на значок "нравится".