Узника мы впервые увидели на острове Пёсьем, на Днепре чуть выше Кенугарда, где нам и велено было дожидаться «посылки». Доставившая его лодка вынырнула из темноты вскоре после заката. Первым на берег сошел хевдинг Кестинтейн, родич конунга Ярицлейфа. Я помнил его еще по Хольмгарду, когда ярл только привел наш хирд на службу правителю Гардара. Следом – тощий мальчишка, лицом не рус, скорее из народа, что зовется Ас и живет к югу от Гардар по направлению к Серкланду. И, наконец, двое молчаливых воинов из племени Пачинак, встав с весел, под руки вывели из лодки последнего, чье лицо было скрыто под кожаной маской с прорезями для дыхания, но не для глаз, а на лодыжках и запястьях звенели кандалы.
– Отплываем немедленно, – распорядился хевдинг, коротко кивнув мне.
Я не стал ни спорить ни интересоваться причинами такой спешки – нам хорошо заплатили за молчание.
Узника и оказавшегося его поводырем мальчишку разместили на носу резво сорвавшейся с места снеки, в надстройке, служившей для складирования добычи. Вышедший от него Кестинтейн оставил пачинаков у входа в будку, а сам прошел на середину, к мачте. Опустился на скамью и окинул меня и моих людей холодным цепким взглядом.
– С пленником не заговаривать, – потребовал он. – Не произносить в его присутствии названия городов, рек и местностей, через которые мы следуем. Попытается бежать — убить. Если на нас нападут, не важно кто и зачем, убить немедля! Вопросы?
Вопросов не было. Упруго бился на ветру широкий парус да слаженно скрипели вспенивающие воду весла. Так начался наш путь на север, к крепости Смилински. За все это время узник почти не покидал надстройки. Только для того, чтобы справить нужду. И не проронил ни звука. Лишь однажды, уже в самом конце пути, проходя мимо будки, я случайно подсмотрел за тем, как мальчишка помогает ему есть, и увидел, что под маскою у бедняги скрывается еще и кляп, снимаемый только на время приема пищи.
У Смилински нас ждали лошади. Но, вопреки моим ожиданиям, дальше мы направились не на северо-восток, к Хольмгарду. И не на северо-запад, к Палтиске. Мы поскакали точно на север, через глухой озерный край, к безымянной крепостице на берегу реки, называемой местными Великая. Здесь мы снова пересели на снеку и пустились вниз по течению к городу, именуемому Пискау. Конечной, как неожиданно обмолвился хевдинг, цели нашего путешествия.
А на излучине Великой, где река поворачивает на север, случилось это. Боковой порыв ветра накренил корабль чуть сильнее, чем следовало, а набежавшая от прибрежного утеса высокая волна слегка подбросила его вверх. Вскрикнул мальчишка-поводырь, взмахнул руками, пытаясь ухватиться за одежду подопечного, как раз выведенного до ветру, но тот уже падал за борт, что-то отчаянно мыча. Я, не раздумывая, швырнул руль стоявшему рядом Гуннару и прыгнул за ним. Бьющееся, словно в силках, тело я настиг уже у самого илистого дна. Сгреб за шиворот и, оттолкнувшись ногами, рванулся вверх. Но неожиданно сильное в этом месте течение подхватило нас и понесло к берегу, к тростникам на мелководье. Я вытащил глухо булькающего пленника из воды и, помедлив, рванул с его лица маску, а затем и кляп, стукнул как следует по спине. Тот громко закашлялся, выплевывая воду.
А я наконец-то смог разглядеть его лицо. Худое, изможденное лицо еще совсем молодого мужчины. Зеленые его глаза, обретя наконец осмысленное выражение, смотрели на меня испуганно. Но и с затаенной надеждой.
– Где он?! Ингвар, где он?! – раздался со стороны реки голос хевдинга, а следом в камышах показалась надвигающаяся тень снеки.
Я на мгновение испытал непреодолимое желание схватить спасенного мною, опустить его лицом в воду и держать так, покуда жизнь не покинет его тело. Это, наверное, было бы лучшим из того, что я мог для него сделать...
Но вместо этого я подобрал его маску и кляп, подцепил за кандалы и зашагал навстречу кораблю.
– Почему он без маски? – яростно выдохнул Кестинтейн, едва завидев нас.
– Вы бы предпочли, чтобы он захлебнулся? – я сунул ему в руки промокшие тряпки и его драгоценного узника. – Я спас его для вас.
Хевдинг одарил меня долгим тяжелым взглядом.
Наш путь окончился в Пискау, крепости на высокой скале у слияния Великой и одноименной с городом реки. В глубокой, в два человеческих роста, яме пять на пять шагов, выдолбленной прямо в известняке. Наместник конунга в этом городе с гордостью показывал нам отверстие, просверленное его людьми в отделяющей темницу от внешнего мира скале, через которое нечистоты должны были сливаться прямо в реку.
– Его точно нельзя расширить изнутри? – уточнил хевдинг, заглядывая в дыру.
– Голыми руками – немыслимо! Тут сажень камня.
– А ничего иного ему и не дозволено, – кивнул Кестинтейн и приказал спустить сюда пленника с мальчиком.
Я только сейчас осознал, что парнишке придется разделить с неведомым узником его участь, и невольно поежился.
Мужчину спустили первым. Как только внизу очутился и мальчишка, хевдинг приказал нам с наместником убираться. Уже пролезая через ведущий наружу узкий, обитый железом люк в деревянной крыше темницы, я краем глаза успел увидеть, как Кестинтейн снял с несчастного маску и освободил его от кляпа. И что-то ему сказал. Но что — я не расслышал.
– И все-таки, кто он? – поинтересовался наместник, едва хевдинг оказался наверху.
Тот покосился в мою сторону и, прежде чем уйти, обронил одно только слово:
– Судислав.
Наместник ахнул. Я же задумчиво прищурился. Садислейф, младший брат конунга, когда-то вместе с другим своим братом, Мустаслейфом, выступивший против него и отвоевавший половину Гардара. Мустаслейф умер в прошлом году, не оставив наследников, а Садислейф, как говорили, сгинул, бежав в Серкланд. И конунг Ярицлейф вновь стал обладателем всей страны.
Я оглянулся на медленно закрывающийся люк, ведущий в темницу. Мне показалось, что я различаю доносящийся снизу негромкий надтреснутый голос, обращенный к истончающейся полоске неба над головой. Но мгновением позже люк захлопнулся, лязгнул тяжелый засов, и наступила тишина.
***
Стирэсман Ингвар и его люди пропали тремя днями позже на Псковском озере, куда были посланы с новым заданием посадником Константином Добрыничем. Псковский наместник погиб месяц спустя в стычке с латыголой. От стрелы в спину. А сам новгородский посадник в следующем году внезапно впал в немилость у великого князя, был брошен в темницу в далеком Муроме и, спустя три года, казнен.
И лишь Судиславу суждено было пережить даже своего заточителя, князя Ярослава Мудрого, и после почти четверти века, проведенных в порубе, вновь увидеть солнечный свет. Но это уже совсем другая история.
«Повесть временных лет»:
В лето 6544 (1036). Мстислав вышел на охоту, разболелся и умер. И положили его в церкви святого Спаса... В тот же год посадил Ярослав брата своего Судислава в темницу во Пскове — был тот оклеветан перед ним.
Примечания:
Кенугард — Киев в скандинавских сагах.
Хевдинг — племенной вождь у скандинавов. Здесь используется в значении «боярин».
Кестинтейн — Константин Добрынич, новгородский посадник, сын Добрыни, дяди князя Владимира Крестителя. Приходился Ярославу Мудрому троюродным дядей и фактически возвел его в 1016-1019 гг. на киевский стол. «Скандинавская» транскрипция имени — плод фантазии автора.
Ярицлейф — Ярослав Мудрый в скандинавских сагах.
Хольмгард — Новгород (сканд).
Хирд — дружина, отряд (сканд).
Гардар, Гардарики — название Руси в скандинавских сагах. Форма Гардар — древнейшая.
Асы — аланы, «ясы» русских летописей, проживавшие в долине Дона и Северского Донца.
Серкланд — обозначение восточных, мусульманских стран, в сагах.
Пачинаки — печенеги (греч).
Снека — лодья, корабль (сканд).
Смилински — Смоленск (сканд).
Палтиска — Полоцк (сканд).
Пискау — Псков. Транскрипция выдумана автором, сагам Псков не известен.
Мустаслейф — Мстислав Храбрый, князь Тьмутараканский, в 1026-1036 — соправитель Ярослава Мудрого. Транскрипция выдумана автором.
Стирэсман — кормчий, капитан корабля (сканд).
Латыгола — латгалы (древнерусск).