2 июля 1944 года. Душный, обещавший грозу, но так и не разразившийся ею день катился к исходу, и на землю ложилась сумеречная остуда. Если не глядеть на запад, где в багровые дымы пожаров садилось солнце, насмотревшееся за день крови и пота, можно было, наверное, представить, что война кончилась и теперь основная солдатская обязанность — выспаться за все три года. Или хотя бы за 10 дней наступления.
Только что закончился тяжелый бой за Смолевичи. Подвижной передовой отряд 220-й стрелковой дивизии хотел обойти этот сильно укрепленный противником населенный пункт, лежащий на взгорках по левую руку от шоссе Москва—Минск, но обойти ее удалось, и командир 2-го батальона 673-го стрелкового полка старший лейтенант 3. А. Дюдин, возглавлявший отряд, вынужден был пробиваться. Думаю, что вряд ли им удалось бы до подхода авангарда 220-й стрелковой дивизии прорваться под Смолевичами — слишком уж неравными оказались здесь силы.
Но, словно по расчетному графику, из лесов юго-восточнее села вынеслись две танковые и механизированная бригады 2-го гвардейского танкового корпуса, которым командовал генерал A. С. Бурдейный. Сутки назад с Березины командарм генерал B. В. Глаголев отправил их в рейд с задачей разгромить противника в полосе, непосредственно примыкавшей к левому флангу 31-й армии. Фланг этот по-прежнему оставался открытым.
Танкисты, выйдя в полосу наступления соседнего 2-го Белорусского фронта и продвигаясь в направлении населенного пункта Слобода, почти без потерь на протяжении 20 километров громили опорные пункты обороны гитлеровцев. У Слободы бригады повернули на северо-запад и вот вышли на Смолевичи...
Комбат Дюдин, остановивший своих людей километрах в двух западнее только что освобожденного села, времени на сон не отпустил. Привала, объявленного им, хватило лишь на ужин всухомятку, на заправку автомашин и танков горючим, на партийные и комсомольские собрания да на летучий, пятиминутный митинг.
Прежде чем отпустить командиров к подразделениям, старший лейтенант с разрешения комдива 220-й полковника В. А. Полевика, который находился тут же, объявил маршрут движения после привала и боевую задачу: с рассветом во что бы то ни стало ворваться в Минск и овладеть Пушкинским поселком. А дальше — схватки в районе Советской улицы и выход на западную окраину города...
Невольно чувствую: даже сейчас, спустя три с половиной десятка лет, испытываю почти такое же волнение, какое испытывал тогда, накануне освобождения Минска. Корпус нацелен на город. Еще один переход. И на самом острие наступающих частей 36-го стрелкового — этот подвижный отряд и его командир, с воспаленными глазами, осипший старший лейтенант, которому нет еще и двадцати пяти.
Я приехал к Дюдину, чтобы еще раз убедиться: его батальон, усиленный артиллерией и танками, пойдет к белорусской столице столь же стремительно, как шел сюда, к этой маленькой роще, что обочь шоссе Москва—Минск. Мне очень был нужен такой вот, перед трудным делом затеянный, разговор с комбатом.
— К трем утра буду в городе,— пообещал он.— Зацепимся — не столкнут. Не беспокойтесь, товарищ генерал.
— К вашему прибытию мы еще и драников испечем,— широко улыбнувшись, поддакнул командиру старший лейтенант Г. Е. Мышинский, веселый замполит 2-го батальона 673-го стрелкового полка.
— Посерьезней, посерьезней, товарищ Мышинский,— сказал Воронин, стоявший рядом со мной, и от неудовольствия двинул бровями.— Не к теще на блины...
Но Мышинский, посмотрев на Дюдина, озорно подмигнул комбату, и оба коротко прыснули. Видать, батальонный замполит умел изображать нашего начальника политотдела: «Посерьезней, посерьезней, товарищи...»
— Ну вот, возьми их за грош-копейку!— уже без сердитости сказал Воронин и сам рассмеялся.— Ладно уж, Константин Иванович, отпустим эти грешные души на покаяние. Работа еще есть.
Когда старшие лейтенанты отошли, Василий Алексеевич Полевик с гордостью похвалил их:
— Одни из лучших у меня. А Дюдин — этот вообще голова. Так что дело сделают.
А через четверть часа отряд был построен на опушке рощи для митинга. Из строя вышел коммунист старший сержант М. И. Митюков. Он принял знамя, переданное полку несколько часов назад жителями одного освобожденного от гитлеровцев села. Все три года оккупации они хранили его как веру в грядущее освобождение.
— Это знамя завтра будет развеваться над Минском. На самом высоком доме белорусов.
Было уже почти темно, выражения лиц не разглядишь, но по тому, какая чуткая стояла здесь тишина и как живо люди занимали потом свои места, когда командир подал команду «По машинам!», можно догадаться, что творилось в душе каждого, кто видел это спасенное знамя.
Понравилась статья? Поставь лайк, поделись в соцсетях и подпишись на канал!