То, что война — это страшно, доказывать не надо. Однако каждое новое свидетельство очевидцев приоткрывает еще одну страницу истории. Когда началась Великая Отечественная война, жительнице Курска Ларисе Петровой было 11 лет. Она до сих пор хорошо помнит то нелегкое время в оккупации и необыкновенную радость после освобождения столицы соловьиного края 8 февраля 1943 года.
Обед для пленных
Вместе с мамой и младшей сестрой она приехала в Курск в 1938 году с Дальнего Востока.
— Отчим мой был репрессирован, — рассказывает Лариса Александровна, — а еще раньше на границе в столкновении с японцами погиб мой отец. По приезде мы поселились в большом частном доме родителей отчима на улице Очаковской — недалеко от кожзавода, куда устроилась работать мама.
Когда началась война и фашисты стали приближаться к Курску, бомбежки были страшные. У нас под домом был большой подвал, куда от бомбардировок прятаться приходили со всей улицы — и взрослые, и дети.
А потом к нам пожаловали незваные гости — началась оккупация. Гитлеровцы подгоняли машины к частным домам и выгребали подчистую всю живность и продукты. И не только продукты — также они отбирали у местного населения все приглянувшиеся им хорошие вещи. Ходили по квартирам и мародерствовали. А затем отправляли в Германию своим фрау. Поэтому в такие моменты мы старались спрятаться и закрыться, а бабушка уходила как бы гулять. Но я помню, как однажды немецкий солдат рылся в наших вещах: у мамы был флакон с одеколоном — и оставалось-то его на донышке, но он и его забрал. А мамину лисью шубу, отцовское обмундирование, отрез темно-синего сукна, которое выдавали на службе, мы закопали в подвале под домом, и потому это удалось сохранить.
Как-то мы узнали, что на улице Выгонной находится лагерь наших военнопленных. Мама предложила соседским женщинам собраться вместе, наварить еды и отнести туда. Одной женщине удалось спрятать от фашистов курицу и яйца, и она взяла эти продукты, чтобы задобрить охранников. Они пошли туда пешком с ведрами и увидели такую картину: под открытым небом, за колючей проволокой, в грязи, в жутком состоянии множество наших солдат. На ногах у кого обмотки, у кого ботинки, обвязанные тряпками. И очень много раненых.
Охранникам вручили подношение и стали разливать еду — подходили кто с консервной банкой, кто с котелком помятым. В этот момент охраннику что-то не понравилось, и он ударил одного из пленных прикладом, и тогда мама как крикнет: «Ты что его бьешь — ведь он человек!» Немец сразу схватился за автомат, но стрелять не стал. Вот так они подкормили пленных, правда, один только раз — крупы у нас было очень мало, не говоря уж о других продуктах.
Лобное место
Главой городской управы тогда был поляк Смялковский, которого гитлеровцы привезли с собой. Мы с мамой ходили на рынок менять кое-какие вещи на продукты, например, на четвертушку постного масла. Как-то идем, а он едет на большой белой машине с женщиной — помню, перчатки у нее длинные, до локтей были. А на машине громкоговоритель, и вот слышим: «Наши доблестные немецкие войска взяли Москву и Ленинград!» Но через надежных людей мы уже знали от партизан о победе под Сталинградом.
За связь с партизанами полагался расстрел. Однажды мы шли с рынка и увидели, что у бани народ столпился. Потом пожалели, что подошли, — так это было страшно. Десять мужчин лежали вниз лицом, без шапок, разутые, руки сзади связаны проволокой. И возле головы каждого кровавое пятно. Это были заложники, расстрелянные в отместку за убийство партизанами немецкого нижнего чина. Было объявлено: если явится виновник — пленных отпустят, в противном случае — смерть им. В одном из расстрелянных мы узнали своего знакомого — Шнайдера с кожзавода.
Потом был убит фашист более высокого звания. Было сделано такое же заявление, с тем же результатом: и уже 20 человек расстреляли возле мединститута. Точные цифры я назвать не могу, но очень много было уничтожено наших людей во время оккупации, — о чем свидетельствуют массовые захоронения и в Щетинке, и в Соловьиной роще.
Запомнилось еще, как запряженные в сани наши военнопленные зимой везли на себе бочку с водой. Наполнили ее в Тускари, ниже Первомайского сада, и тащили от нынешнего цирка в сторону Красной площади — скользят, падают, а немцы их прикладами бьют. При том, что лошадей-тяжеловозов у фрицев хватало. Вот такое нечеловеческое отношение было у них к нашим людям.
Дыхание свободы
Освобождения мы ждали с нетерпением. Когда узнали, что приближаются наши, все внутри замерло. Перед тем был большой снегопад, да так пасмурно, что солнца не видно. А в тот день, когда мы встречали своих освободителей, было поразительно чистое небо — солнце светило ослепительно ярко, и никакого снега. Мы с мамой пришли к зданию кинотеатра Щепкина. По проезжей части ручьи бегут, а Сибирская дивизия едет на санях — в белоснежных полушубках и валенках без галош. На ходу спрыгнули они с саней — и к выстроившемуся вдоль улицы народу! Наши мужчины давай их качать, подбрасывать в воздух, а женщины — обнимать и целовать. И радость от встречи с освободителями была необыкновенная.
Записал Олег Качмарский