4 июля отцу рунета, великому медиаменеджеру Антону Носику исполнилось бы 52 года. Вспоминаем его разговор с Игорем Свинаренко о работе и личной жизни, зачем уехал в Израиль, зачем вернулся в Россию и, главное, зачем остался.
— Антон! Я слежу за этой уголовкой, которую начали на тебя вешать после твоего одобрения участия России в сирийской войне. И я ожидал, что ты сбежишь обратно в Израиль. Я бы это понял. Но ты остался.
— Эту партию с подпиской о невыезде силовики могут разыгрывать по разным правилам: либо они реально боятся, что я сбегу от наказания – тогда это одна история. Либо они просто обязаны взять с меня некое письменное обязательство, дань их процедуре. Если второе, то это простая формальность. Они не приставляют ко мне охрану и не распоряжаются немедленно прислать наряд, как только я появлюсь в аэропорту. Так что когда мне нужно, я пишу заявление и прошу мне разрешить поездку. И меня отпускают – несмотря на подписку о невыезде. Кстати, ни в одной стране мира не приняли бы запроса о моей экстрадиции по 282-й статье, потому что такой статьи нет нигде в мире.
— А если бы ты уехал в Израиль, то оттуда бы тебя не выдали никогда. Ни по какой статье. Потому что Израиль никогда не выдает своих. Как известно.
— Израиль прекрасно выдает! Это миф, что Израиль не выдает.
— Гм... Ну и кого же он выдал?
— Ну, например, лидера бауманской ОПГ Журавлёва по кличке Терразини. Его бригаду в России разгромили, он сбежал от следствия в Израиль, репатриировался по полной программе, получил гражданство, принял иудаизм, даже переделался в хасида. Но его, тем не менее, выдали в Россию.
— И что дальше?
— Тут суд присяжных его оправдал. А потом его в России убили. Нет такого положения, что Израиль не выдает евреев. Это миф. Израиль не выдает людей, которые являлись его гражданами на момент совершения преступлений за рубежом. И то недавно было одно исключение, крупного местного мафиози выдали в Штаты, просто чтоб избавиться от него уже. Израиль точно не хочет являться тем местом, куда преступники еврейской национальности бегут от уголовной ответственности со всего мира.
— Миф – но такой красивый! Скажи, а ты ставил задачу получить какой-то адреналин, оставаясь тут под угрозой посадки?
— Нет, не ставил. К тому моменту, как меня привлекли, я уже 18 лет жил в России. У меня здесь мама, жена, сын. Ситуация, при которой я невъездной в Россию потому, что я разыскиваемый беглец из-под суда – она мне не интересна совсем.
— Ну и жил бы себе в Израиле! Многие мечтают об этом.
— Безусловно, мечтают. Я вот мечтаю жить между Израилем и Венецией, Тосканой и Ломбардией. Но моя мама не хочет ехать в Израиль. Жена не хочет ехать. И её родители не хотят. Я не уверен, что сын захочет уехать со мной в эмиграцию, при том, что остальные будут жить в Москве. Есть и другие причины, которые нет смысла обсуждать печатно.
— Так в чем же смысл этой истории с попыткой тебя посадить?
— В каком-то кабинете кто-то захотел выслужиться. И повесить на себя новые погоны, посадив меня. Это не Путин, не Бастрыкин, не Бортников. Это какой-то майор или подполковник юстиции, который хотел отличиться в борьбе с условной пятой колонной. Но у него есть потолок возможностей, и выше этого потолка он не прыгнет. Он хотел посадить, но позвонить судье и продиктовать приговор ему ресурса не хватило.
Я прожил 18 лет в России до возбуждения дела. И ко мне никогда не было никаких вопросов ни у кого. И вот нашёлся желающий заработать на мне звёздочку. Ну что ж, будем бодаться до упора. Мне шили статью, по которой вынесено 500 приговоров за последний год и 0 из них оправдательных. А кроме 282-й, есть ещё целый ворох других статей: оскорбление чувств верующих, отрицание величия товарища Сталина в ходе Второй мировой войны и т.д. Это экстремистские статьи. А есть ещё террористические, по которым тоже сажают людей. Не всем силовикам разрешено грабить бизнесменов, не у всех есть такая возможность, и те, у кого её нет, придумали себе непыльный способ выслужиться: ищут террористов и экстремистов в интернете, возбуждают дела из-за невинных постов, и после выигрывают в суде. Никакому здравомыслящему человеку нельзя объяснить, зачем эта система нужна.
— Это просто кормушка.
— Я слежу за этим давно, поскольку занимаюсь интернетом. Эта индустрия липовых уголовных дел мне знакома с 2004 года. И мне страшно обидно за людей, которых эта система в разные годы прессовала. В том числе и людей идеологически чуждых мне взглядов: мусульман, русских националистов. И вот эта херня пришла за мной. Стала меня пугать. Но зачем мне их бояться, кто они вообще такие?
— А могли тебя посадить ненадолго, а там, в камере, например, быстро зарезать?
— Да что угодно может в жизни случиться, зарезать могут и в подъезде. Это же не зависит от прокурора. Есть власть и повыше.
— Ну да, «Книга судеб», в таком духе. Я понимаю.
— Ну, а если понимаешь, зачем спрашиваешь почему я не бегаю? Моя жизнь не в руках прокурора. Я не считаю, что они вольны распоряжаться моей судьбой и моей жизнью.
— Я вспомнил, как Солженицын писал про старушку, которая сидела в лагере и не знала какой у неё срок. Да как же ты не знаешь, тебе ж объявляли на суде! – смеялись над ней. Старушка тоже смеялась, в ответ: да откуда ж эти дебилы могут знать, они просто болтают что-то. Как Бог решит, так и будет. Ей дали лет 25, что ли, но вышла она очень быстро.
— У меня с ними происходит абсолютно неравный бой. Потому что этот бой идет на моей территории, на моих условиях. То, что происходит на этом суде – всем интересно, и все об этом узнают от меня. Это условия полной гласности. Приговор транслировали 12 камер. Другие люди, которых по таким же делам судят в глубинке, пропадают без звука, журналист к ним не доберётся даже с карандашом. А моё дело всем интересно, оно в новостях.
— Ну да, ты – знаменитость, celebrity.
— Я не знаю, что значит celebrity. Я просто создал в стране за 20 лет СМИ с совокупной аудиторией порядка 30 миллионов. В блогах у меня есть своя личная аудитория. Процесс широко освещается, вся Россия видит ход суда, оценивает аргументы обвинения, угорает над экспертизой ФСБ РФ о том, что бомбардировка Сирии есть преступление экстремистской направленности. В то время, как российская авиация бомбит Сирию.
— Тебе говорят, что Путин прочитал твои посты и начал бомбить Сирию? И поэтому ты во всем виноват? Не сравнивают тебя с Белковским, который покритиковал Ходорковского, и того вскоре посадили, как будто по наводке?
— Нет. Я свой пост написал после того, как начались бомбардировки. А Белковский написал про Ходорковского прежде чем того посадили. Абсурд ситуации заключается в том, что бомбить Сирию – хорошо, а одобрять это – плохо. Правда, за осуждение бомбёжек Сирии другой блогер получил 2 года колонии. Его приговорили через пару дней после меня.
— Эээ... Умом Россию не понять. А если бы ты сел, то ты воспринял бы это как что? Просто как новый экспириенс?
— Ну, у меня было довольно много книжек с собой в сумке в день приговора, я планировал их прочитать, если б забрали в СИЗО. Да, я бы получил новый опыт, а они бы получили ещё одну горячую картофелину в руки. По-любому это случилось бы по воле свыше. Жизнь мышей зависит от кошки, но тем не менее мыши как-то живут. В жизни мыши кошка – это высший судья...
— Литературно это очень красиво: тысячи людей мечтают свалить в Израиль и там наслаждаться жизнью, а ты, у которого все израильские документы в полном порядке, живешь в России, даже под страхом посадки в тюрьму! При том, что ты уже уехал однажды, а потом вернулся...
— Многие ли хотят уехать на самом деле? Понимаешь, люди, которые в теории как бы проклинают жизнь свою, с ненавистью смотрят вокруг, хотят уехать, говорят об этом. На самом деле это зачастую очень сильный самообман. Потому что эти люди являются частью этого пейзажа. Они уверяют себя, что ненавидят жизнь в пейзаже, который им на самом деле комфортен, из которого им никуда не уехать, потому что они – его часть.
— Ну а если они не евреи, куда им ехать?
— На этом свете есть больше 30 государств, куда, если тебе не нравится Россия, ты можешь выехать с российским паспортом, без всякой визы.
— Ну, небось, это страны какие-то херовые.
— Ты знаешь, одна из этих стран – Израиль.
— И что, я могу уехать туда жить?
— Ну, ты можешь там находиться 90 дней легально, и за эти три месяца ты можешь решить вопрос о том, на каких основаниях ты там останешься. Дальше есть страны СНГ, есть Турция, Черногория... Есть масса стран, в которые русский человек может уехать, не становясь евреем и не покупая недвижимость. А ещё куда-то можно получить визу и поехать, например, учиться, или в аспирантуру. Поступить в университет. Это – все страны Европы и Северной Америки, например. В каких-то странах можно найти работу, и тогда твой работодатель оплатит тебе рабочую визу. У меня есть знакомый, который иногда ездит в Финляндию и там работает школьным учителем, а после на эти деньги может жить какое-то время в Казани и там преподавать в школе. У меня есть чёткое понимание того, что огромное количество людей, которые живут здесь и говорят: «Как нам тут всё надоело!» – это люди, которые не ударят палец о палец, чтобы уехать. Они не готовы задействовать ни одну из возможностей, которые у них есть. Разговоры об эмиграции – их способ сублимации. И вообще никакого значения не имеет в этом смысле израильский паспорт.
— А вот ты уехал когда, как, зачем?
— Уехал я в 90-м году, в возрасте 23 лет. Я родился и вырос за железным занавесом, и в конце 1980-х впервые получил возможность попутешествовать по миру, посмотреть его, попробовать, получить опыт существования в разных в разных странах, разных обществах, разных климатических зонах. В Израиль я раньше заезжал туристом, и мне там очень понравилось. И вот я приехал и натурализовался.
— Ты переехал туда.
— Ну, что значит – переехал? Мне было 23 года. Тогда развалилась страна, открылся железный занавес, и я поехал путешествовать по миру. Я не подписывал никаких контрактов кровью ни с каким государством. Мне было положено израильское гражданство – я его и получил.
— Ты приехал туда уже со свободным ивритом. А где ты его выучил?
— На подпольных курсах. Люди, которые мне его преподавали – все уже отсидели в лагерях за это.
— А по какой статье они сидели? Терроризм?
— Нет, наркотики подкинули банально.
— Иврит – опиум для народа?
— Тогда не было дипотношений с Израилем, преподавание иврита было запрещено, как и учебники. Но вообще советская власть рассматривала любую деятельность людей, которая осуществляется не с подачи самой советской власти, как деятельность, за которую надо сажать в тюрьму. Людей, которые занимались изучением Евангелия на дому тоже сажали. А некоторые сидели за то, что создавали коммунистические партии более правильные, чем КПСС, более близкие к учению Маркса-Энгельса-Ленина. У Советской власти была проблема, когда граждане собирались вместе и что-то делали, думали и говорили не по приказу властей.
— «Больше трёх не собираться».
— По политическим статьям сидели в основном люди, которые издавали и распространяли запрещённую литературу. А те, которые отклонились от этой схемы, сажались по другим статьям. Щаранский, к примеру, сидел за шпионаж в пользу США.
— Мой товарищ Володя Сычев, гой, познакомился с ним в тюрьме, и потом Щаранский сделал ему вызов в Париж, то есть, пардон, сперва в Израиль. А чем ты в Израиле стал заниматься?
— Я там жил, работал, создал интернет-компанию. Прошёл там очень интересную и важную для меня школу, практически университет – получил опыт существования в несоветском обществе. А здесь, тем временем, происходил распад, здесь действовали методом тыка, шли мучительные поиски модели. Все эти весёлые годы, с 90-го по 97-й, что я был в Израиле, тут были пустые полки, гайдаровские реформы, чёрные понедельники и вторники, августовский путч. Потом 93-й год, расстрел парламента, потом эти выборы, на которых победила ЛДПР, потом выборы 96 года. Бандитизм, банкиров убивали в Москве сотнями, крыши, чеченцы, авизо, «Чара», «Властелина» – это то, что происходило здесь. А там – другое. Я узнавал, как устроена свободная пресса, как организованы компьютерные сети, что такое интернет, и как он работает.
— То есть ты нас на*бал! Пока мы тут иллюзиями тешились...
— Тут было просто медленное, с задержкой на 20 лет, движение в какую-то капиталистическую нормальность. А я эту нормальность изучал там, на месте. В какой-то момент, в 97-м году, получилось так, что моё понимание этого всего, как жизнь устроена оказалось очень востребовано здесь. Понадобились люди со знанием того, как это всё работает. Огромное количество людей именно в эти годы, 1995-1997, возвращались в Россию из самых разных заграниц, куда они когда-то уехали в восьмидесятых и даже семидесятых. Вернулись люди – носители представления о том, как что устроено и как работает: в бизнесе, в высоких технологиях, в банковской сфере, в прессе. Это были знания, которые я получил в Израиле.
— Мне кажется, я понимаю, о чем ты говоришь. В 96-97 я на кампусе Columbia University скупал в книжных лавках учебники по американской журналистике и вёз в Москву. Что-то типа Responsible Reporter и прочее в таком духе, как сейчас помню. А у тебя не было чувства что там всё скучно и заорганизованно? И что тебе надо жить в дикой стране?
– Нет, я эту дикость 90-х не создавал и не выбирал, но в законах функционирования разобраться было несложно, потому что я отсюда родом.
— Очень интересная ситуация! Ты прожил годы в стране с твёрдым капитализмом и отчётливой демократией и вдруг поехал в Дикое Поле...
— В те годы Россия мечтала стать такой же, как цивилизованные капстраны, одной из них. Она заимствовала огромное количество юридических норм американского права, целыми блоками. Только при Путине российское право стало отличаться от зарубежного. А в начале девяностых за основу была принято западное право. В части, например, свободы слова. Закон о СМИ, закон об авторском праве – там были процитированы существующие американские нормы. Стратегические планы России сводились к тому, чтобы стать такой же, как Запад, копируя его практики.
— А ты поехал помочь России или на поиск славы и чинов, и денег?
— Нет, я поехал, чтобы развиваться профессионально.
— А там, в Израиле, не было простора для развития, что ли?
— Это зависит от того, что бы я выбрал своей профессией. Если бы это была журналистика на иврите, (а я печатался на иврите начиная с 90-го года, когда приехал, у меня начали выходить статьи в журналах и персональные колонки в газетах) если бы я решил сделать своей профессией этот язык, то да, конечно, надо было остаться там. Этим можно было бы заниматься только в Израиле. А если бы я и решил стать археологом, чтоб раскапывать Месопотамию, то мне нужно было бы ехать в Месопотамию. А поскольку у меня выбор сложился в пользу русского языка...
— Почему именно русского?
— Потому что этот язык, с носителями которого мне есть что обсудить. Мне не проблема писать на английском. Нет проблемы писать на французском. Но писать на языке – это значит находиться в диалоге с носителями этого языка.
— Которых полно и в Израиле. Ведь «там на четверть бывший наш народ».
— Ну, это метафора. Четверть, не четверть... И потом, невозможно сказать, что такое «наш народ». Границы же поменялись много раз. Некоторые люди, которые были «наш народ» по факту рождения в Российской империи – перестали им быть. Например, Польша была в составе империи, а потом Польша отъехала в Европу. Или Литва.
— И вот внезапно ты вернулся к русскому языку.
— Я не внезапно вернулся! Когда я жил в Израиле, зарабатывал деньги разными способами. Значительной частью моей работы была русскоязычная журналистика. Я был частью команды, создавшей там не одну качественную русскую газету. Потом появился Интернет, в нём я создавал ресурсы, делал сайты. На русском языке. Но центром этой активности в мире, очевидно, являлось то место, где собрано самое большое количество читателей на этом языке, а именно – Москва.
— И вот, оставив все свои позиции там, ты переехал в Москву.
— Я приехал в Москву. Так случилось, что как раз в то время в России стал появляться нормальный массовый розничный интернет. Не такой, который был для сотрудников закрытых организаций, по корпоративному кабелю – а другой, на дому, за нормальные деньги, абонемент за 60 долларов в месяц. А не 10 долларов час, как было ещё в 1995-м. Развитием розничного домашнего Интернета занимались мои московские друзья. Те, с которыми я до отъезда дружил в Москве, и израильские друзья, которые тоже вернулись в Россию. Первым, кто объявил цену 60 долларов в месяц за интернет была группа инвесторов, предпринимателей, среди которых были мои друзья из школьных лет. Например, Емеля Захаров, Егор Шуппе, Вася Трунин. И Дёма Кудрявцев – мой друг ещё иерусалимский.
— Здесь стало круче, чем в Израиле?
— Они занялись деятельностью с огромным потенциалом роста и развития. И я хотел этим заниматься.
— А в Израиле ты не мог этим заниматься?
— Я этим занимался и там. Мы в Израиле выигрывали тендеры и делали сайты – для банков, музеев. На иврите. То есть с потолком аудитории в 5 млн читателей во всём мире примерно. А в Москве была работа с русским языком, которым владеют 300 миллионов.
— То есть в Москве появилась работа, которой не было тогда, когда ты уезжал.
— Не было.
— Она появилась и Москва стала заманчивой.
—Да. Она появилась потому, что я сюда приехал и её создал.
— Тут появилась более комфортная среда?
— Без слова «более». Просто Москва стала центральным местом, чтобы заниматься тем, чем я занимался, что мне было интересно. Нет смысла заниматься раскопками Древнего Рима в Бирюлёво, потому что там нет и не было Древнего Рима. Надо ехать туда, где Древний Рим был. Ты не можешь заниматься созданием русскоязычной редакции в Израиле, где в русскоязычной журналистике остаются единицы, те, кто не смог выучить иврит.
— Ну, грубо говоря, у тебя там была маленькая аудитория, а тут собралась большая?
— Да. И не только аудитория. И кадровый пул. В Москве можно собрать редакцию из русскоязычных гуманитариев, а израильские ВУЗы не готовят русскоязычных гуманитариев. Алия к 1996 году закончилась, люди перестали уезжать из России, они, наоборот, даже начали возвращаться туда из других стран.
— Скажи, а вот когда ты учил иврит, у тебя какие были мотивы? Религиозные? Или ты тогда уже задумывал уехать?
— Нет, я не представлял себе, что я уеду. Не верил, что выпустят, если честно.
— Ну, а зачем ты тогда учил?
— Тут вот какая история. К 14 годам я свободно говорил на английском (мой папа был переводчик), французском, польском, чешском, словацком. У меня было понимание, что языки мне даются легко, это материя, в которой я секу, в отличие от алгебры. И когда я услышал, что какие-то люди подпольно на квартире изучают иврит до такого уровня, чтоб уехать в Израиль... Когда ты знаешь, что есть такая возможность – ты идёшь и начинаешь учить!
— Ну хорошо, с английским понятно, французский – тоже штука простая, а откуда польский с чешским?
— У меня мама – полонистка. А в Чехию я ездил на лето, у нас там много родни. Тетя моя в Праге умерла несколько месяцев назад (в конце 1950-х она замуж вышла и туда уехала). Остались братья двоюродные. Я туда приезжал в детстве несколько раз, на целое лето – и на вторую неделю начинал говорить. И по-словацки тоже, хоть он и не совсем похож. Интересно, что какие-то книги переводились на словацкий, а на чешский почему-то нет. Например, Сельма Лагерлеф – которая «Путешествие Нильса с дикими гусями» – ещё написала роман «Иерусалим», о котором советским людям, конечно, не рассказывали. Так вот, он в оттепель вышел на словацком, на котором я его и прочёл, купив книгу в букинистическом магазине в Праге.
— Иврит. Понятно. А идиш знаешь? Учил?
— Нет. Я же не в гетто ехал, а в Израиль. А там никто не говорит на идише. Кроме людей, которые живут в религиозных кварталах и считают, что иврит – язык священный, и говорить на нём про деньги и прочие практические вещи неправильно. И поэтому между собой они говорят на идиш.
— Я вот в Израиле не нашел идишных ресторанов, при том что они есть и в Москве, и в Киеве.
— Они есть, просто надо их знать, в tripadvisor можно найти.
— И вот, значит, ты приехал в Москву в 97-м, когда уже все вопросы были решены. Когда уже бандиты друга поубивали. Ты там переждал самое трудное время, пока мы тут страдали и надрывались.
— Ну, я, наверно, перед кем-то виноват. В том, что не лежу в земле, как некоторые мои товарищи, сделавшие большие успехи в бизнесе к 93-му году. И после этого словившие пули. Например, Илюша Медков – мы с ним работали, с ним и с Глебом Павловским, и с Володей Яковлевым. Илью застрелил снайпер, когда он выходил из подъезда своего офиса на улице 1905 года, с чердака дома напротив. А на следующий день мимо этого крыльца пошли танки в сторону Белого дома.
— И это всё тебя не отвратило от мысли работать в России. В такие времена, какие были. А у нас тут пипл сейчас ноет, что ах как плохо! Ну что тут скажешь. Насколько я понимаю твой месседж, он такой: «Евреи, уезжайте в Израиль! А мой выбор – жить в Москве.»
— Нет, я ничего не выбираю, ни за себя, ни, упаси Боже, за других. Я хотел бы отсюда забрать свою семью. Потому что я в ужасе от того, что здесь готовится. Понятно, куда это катится – в какой-то ад. Причем довольно дружно: экономика, медицина, общество, СМИ, суды. Нет смысла выделять, что из происходящего более невыносимо, что более отвратительно, потому что всё это части одного сценария.
— В общем, если бы ты мог уговорить семью уехать, то ты бы уехал.
— Да, конечно! Потому что перспективы здесь меня не радуют…
Опубликовано 23 января 2017