Я шла по боковой аллее городского парка, наслаждаясь её пустынностью, и прислушивалась к шелесту опавших листьев. На дворе стояла вторая половина октября. Вечерело. Вдруг за поворотом увидела группу людей, что для меня стало полной неожиданностью. Их было трое: небольшого роста женщина, лет тридцати, и два парня, лет на пять моложе её. Они о чём-то возбуждённо говорили. Потом женщина резко повернулась и быстро пошла от них прочь, в мою сторону. Один из парней, сплюнув сигарету, висевшую на губе, со словами «что ты сказала» рванулся за ней. Женщина ускорила шаг, она чуть ли не бросилась бежать.
Я замерла на месте, догадываясь о следующем действии догонявшего. В голове пронеслась мысль: «нужно что-то делать, необходимо предотвратить избиение», и сразу следующая – «а что ты можешь сделать одна». Женщина пронеслась мимо меня, но всё моё внимание было приковано к парню. Он приближался, и, когда поравнялся со мной, я, чтобы переключить его внимание на себя, перебарывая страх, робко произнесла: – «Молодой человек», – мне казалось, что он способен был ударить и меня. Но удара не последовало. Это придало мне уверенность, тем более что, догоняя женщину, он стал отдаляться. И тогда я повторила своё обращение к нему, но уже громко и жёстко. Реакции опять никакой. Он уже настиг её и протянул руку, чтобы схватить за шиворот, и тут я заорала так, что на какое-то мгновение он замер с протянутой рукой. Голос мой гремел, в нём было столько внутренней силы, что не подчиниться ему было невозможно. Парень остановился и впервые посмотрел в мою сторону. Посмотрел недоумённо.
– Молодой человек, подойдите ко мне! – тоном, не допускающим никакого возражения, приказала я. Он стоял неподвижно.
– Вы, что боитесь? - эта была как раз та фраза, на которую ему пришлось среагировать незамедлительно.
– Чего мне бояться? – произнёс он пренебрежительно, явно скрывая своё замешательство, и развязной походкой стал приближаться. Его товарищ, который до этого момента стоял в стороне, не реагируя ни на что, тоже подошёл.
– Вы что хотели сделать? – спросила я, ни на йоту не понизив интонации.
– Ничего. Просто хотел поговорить.
– Неправда! Вы хотели её ударить!
– Ну, а если она этого заслуживает.
– Да знаете ли вы, что женщину нельзя бить даже цветами?! Так гласит мудрость.– Произнесла я первое, что пришло в голову.
– Отныне буду знать. – В его голосе почувствовалась игривость. В глазах у ребят явно засветился интерес, ведь мне было всего двадцать два года. Я понимала, что теперь нужно было как-то достойно выйти из этого положения, но на ум ничего кроме банальных фраз не приходило, ведь опасность миновала.
– Значит так, если я ещё раз замечу за вами подобное, то будем разговаривать в другом месте. Я вас запомнила.
– Девушка, мы вас тоже запомнили, - почти в один голос произнесли оба, улыбаясь. – Значит, при встрече будете раскланиваться.
Я резко повернулась, чтобы скрыть улыбку, и продолжила путь. Я шла и дивилась тому, что мои до крайности наивные слова возымели такое действие. Я разговаривала с ними, как воспитатель разговаривает с провинившимися детьми. Сколько же раз потом в жизни было у меня подобных случаев! И почти всегда я несла какую-то околесицу, одним словом – то, что на ум могло взбрести в такие неожиданно-острые моменты. Но тон моего голоса всегда был один и тот же – тон строгого, уверенного в себе воспитателя. И люди подчинялись мне. Откуда это у меня – не знаю. Такой родилась. И, возможно, родилась для каких-то иных, высших, целей. Но, проживая жизнь среднего человека, благодарна судьбе за то, что дарила она мне моменты, когда я чувствовала себя неординарной личностью.
***
В тот далёкий вечер (хотя «вечер» – это мягко сказано: на часах было около полуночи) я возвращалась домой одна. Нет, меня проводили до парка им. 1-го Мая, посадили на трамвай, на котором нужно было проехать всего лишь две коротенькие остановки, а дальше, в одиночку – по своему родному глухому переулку. Ходить одна в ночи я не боялась, потому что уже тогда, в неполные девятнадцать лет, не раз убеждалась в своей могучей внутренней силе, проявляющейся в критические моменты, и рождённым из неё ярком красноречии. В советское время городской транспорт работал до часу ночи, потому что работали круглосуточно крупные предприятия. В полночь, обычно, люди возвращались со второй смены. И в тот вечер я тоже ехала в переполненном трамвае. Присев на освободившееся место, хотела погрузиться в размышления, но рядом сидящий мужчина лишил меня этого удовольствия. Он пытался завязать со мной разговор:
– Девушка, покажите билетик, он у вас, наверное, счастливый.
Я, молча, взглянула на него и отдала трамвайный билет. Он что-то ещё говорил, но я сидела отрешённо, про себя подумав: «Какой неприятный тип! Толстомордый, рыжий, с маленькими глазками-буравчиками, которые так и бегают. Да ещё и старый! (Ему было, где-то, чуть больше тридцати). Похож на противного поросёнка, а туда же – в кавалеры набивается!»
До своей остановки доехала быстро. Переулок находился как раз напротив неё. Переходя дорогу, повернула голову вправо, как бы проверяя, не движется ли по встречной полосе какаянибудь машина, а на самом деле хотела только одно: проверить, не вышел ли за мной тот тип, ибо почувствовала исходившую от него опасность. Он вышел. Он смотрел мне вслед, пропуская входящих в вагон и выходящих. Я вошла в переулок, по которому, если учитывать, что долго проходила на высокой шпильке, нужно было идти минут семь-восемь. Трамвай тронулся. «Интересно, уехал он или остался?.. Если остался, значит, пойдёт за мной». Пройдя с десяток метров и дойдя до неосвещённого места, откуда не видны были бы мои действия, я обернулась. (Внутренний голос подсказывал, что нельзя, никоем образом, выдать своё беспокойство). Тот мужчина, как я и предположила, пошёл за мной. Что предпринять? Попытаться зайти в чей-то соседский двор – бесполезно: все калитки были на замках. Ускорить шаг, бежать?— глупей и не придумаешь: убежать-то от него не смогу, уж слишком большая дистанция для пробега предстояла, а вот разжечь в нём ещё больше звериные чувства – так это запросто. Понятно было только одно: я осталась один на один со злоумышленником. Значит, самое разумное – это не выдать ему, до поры до времени, что я его обнаружила. Я шла размеренно медленно. В ночной тишине гулко стучали мои каблучки. Я вся превратилась в слух. Он следовал за мной противоположной стороной, скрываясь за деревьями: по-видимому, предполагал, что я войду в один из крайних домов, и потому не стоило ему себя зря разогревать. Но, по мере того, как я всё дальше и дальше уходила вглубь переулка, он вдруг резко стал менять свои действия: перешел на мою сторону и ускорил шаг.
Мысли, которые загудели в голове, вызвали во мне не страх, а негодование. «Я, такая молодая, красивая, умная, талантливая, должна бояться какого-то мерзкого типа, который ни по каким параметрам меня не достоин; бояться только потому, что он сильней меня и может сделать со мной всё, что ему вздумается. Ненавижу!» С каждым шагом в душе разрасталась ярость. Она захлёстывала меня. Я отчётливо слышала за спиной его шаги, которые быстро приближались. Но страха не было. Я с нетерпением ждала развязки, буквально вколачивая в землю каждый шаг и повторяя про себя: рано!.. рано!.. рано!.. И вот, он уже за моей спиной, порывистое дыхание стало очень громким: «Пора!» – наконец, дала себе команду и, резко повернувшись к нему, заорала – здесь уместно будет сказать – во всю свою лужёную глотку:
– Зачем ты за мной бежишь? Моё разъяренное лицо, горящий взгляд, мощь негодующего голоса, что совсем не соответствовало тому девичьему образу, который он видел несколько минут назад, повергли его в шок. Он застыл с полуоткрытым ртом и протянутой ко мне рукой, которой, по-видимому, уже готовился схватить. Глаза его увеличились вдвое, и потому не казались уже такими маленькими. Не давая ему опомниться, я повторила свой вопрос всё с той же силой:
– Я спрашиваю тебя: зачем ты за мной бежишь?!
Он, не меняя своей оцепенелой позы, заикаясь, произнёс:
– А я не за тобой.
– Не за мной? – тогда иди вперёд! – и я резким движением руки указала ему направление. Мы стояли на развилке двух дорог: одна вела к центральной улице, другая в тупик, где в самой его глубине находился мой дом. Мужчина постепенно стал приходить в себя и, первым делом, спросил:
– А чего ты на меня кричишь?
– А чего ты за мной бежишь?
– Я хотел познакомиться.
– Что, таким-то образом? Подобно тому, как коварный зверь выслеживает свою добычу, так и ты крался за мной! Ты что, думаешь, я этого не видела?!
Я обрушила не него целый поток возмущений. Страха не было ни капельки. Я, отлично овладев ситуацией, уверенно продолжила свой путь. Он шёл рядом, выслушивая мои наставления. Ярость во мне уже улеглась, голос приобретал естественные оттенки. Мы подошли к моему дому.
– Подожди, не уходи. Давай поговорим с тобой – произнёс он нерешительно.
– Не о чем мне с тобой разговаривать! Сам виноват: так не знакомятся, – и я решительно открыла калитку, которая никогда ни в какие времена не закрывалась ни на какие запоры. «Какие правильные слова я ему сказала! Я не унизила его ни одним словом, не намекнула на его внешнюю непривлекательность, а акцентировала внимание только на моральной стороне его действий», – так думала я, поднимаясь на своё крыльцо.
***
Знойный, летний полдень. На улице безлюдно. Я и ещё два человека – в ожидании трамвая. Прячусь в тень и, таким образом, отхожу от них подальше. Теперь ничто меня не отвлекает, и я придаюсь любимому своему занятию – размышлению. Вдруг, из-за поворота, выходят двое ребят. Они движутся в мою сторону, но только один из них приковывает моё внимание. Он одет в джинсы и майку с глубоким вырезом по пройме, что тогда являлось последним писком моды. Майка выгодно подчёркивала его крепкий, красивый торс. Осанка и походка выдавали в нём борца. Всё это было бы хорошо, если бы не были расписаны его предплечья какими-то ужасными татуировками, если бы не коротенькая стрижка, да и не те порочные морщины, что оставили на лице заметный след. Одним словом, всё в нём свидетельствовало об одном: он недавно освободился из мест заключения. «О!» воскликнул стриженый, увидев меня. Нужно сказать, что я бросалась в глаза тогда многим, и не только потому, что была молода, стройна и красива, а потому что я, буквально несколько дней назад, вернулась с юга, и мои светлые по плечи волосы выгодно подчёркивали шоколадный загар.
– Здравствуй, Вася! Как твои дела? – произнёс он громко и весело.
«Буду молчать», – решила я и отвернулась. Да не тут-то было! Он не мог лишить себя удовольствия поизощряться в остроумии. Он затронул бы любую девушку, а тут такой сюрприз – отыграться на интеллигенточке: досталась от родителей благородная внешность, да и правильное воспитание тоже наложило свой отпечаток на моём облике.
– Ты что, Вася, не понимаешь? – я тебя спрашиваю: как твои дела?
Молчу, прекрасно понимая, что он имеет в виду, называя меня мужским именем. Да, нужно заметить, что уровень остановки был значительно выше уровня тротуара, по которому шли парни. Значит, я находилась на возвышении.
– Вася, ты что оглохла? Я тебя спрашиваю: как дела?
«Ну что ж, допросился», подумала я и, повернувшись, спокойно произнесла:
– Да хорошо, Клава.
Реакция была незамедлительной. Мягко, ловко, как кошка, он молниеносно запрыгнул на площадку и, выбросив раскрытые руки вперёд, будто собираясь меня ловить, с угрозой швырнул в лицо:
– Да я тебе – нос откушу!
Я тогда не знала, какую грань перешла. Одним словом, его чувство достоинства было сильно задето. Если бы в тот момент он покрыл меня десятиэтажным матом, я не испугалась бы так, как испугалась тех его слов. Зона со своими жуткими законами и понятиями была передо мной. Мысли, которые пронзили меня, шли не одна за другой, а одновременно все сразу: «Итак, для него это дело привычное, он истинный бульдог», «я стою далеко от людей, никто за меня не успеет заступиться», «даже если бы они были рядом, всё равно с таким субъектом связываться никто б не захотел». Я представила, как больно он откусит нос, а потом выплюнет его, а я, залившись кровью, подниму с земли, не зная, что делать с ним дальше. Все эти мысли, повторяю, родились одновременно, потому что реакция была мгновенной. Я – жестом, которым обычно рвут на груди у себя рубашки (знала по фильмам), бросая вызов врагам «стреляй, гад!» – сорвала с себя солнцезащитные очки и, всем телом подавшись вперёд, заорала:
– Ах, ты, мразь! Ты ногтя моего не стоишь, и ты хочешь, чтоб я тебя боялась?! Умоляла? Не будет этого! Ты понял?! – Это был взрыв атомной бомбы, потому что насколько я испугалась, настолько и взорвалась.
От неожиданности он отшатнулся и, потрясённый, произнёс:
– Во, психическая! Да шо я тебе сказал? Я же только спросил, как дела, Вася? Вася – это значит, Василиса.
– А я тебе, что ответила?! Я сказала «хорошо, Клава». Клава – это, значит, Клавдий. Был такой римский император!
– Да что ты с ней связался! – вмешался другой парень, который до этого не проронил ни одного слова.
– Пошли уже!
Для стриженого это была спасительная команда, ведь признаться в своём поражении, сказав «один – ноль», он, по-видимому, не привык. Поэтому, как бы подчиняясь требованию товарища, спрыгнул на тротуар и, качая головой, вновь произнёс «Во, психическая!» В голосе его чувствовалось крайней степени изумление: такого от интеллигенточки он не ожидал. Не говоря друг другу ни слова, они вошли в переулок, который находился как раз напротив меня. Пройдя несколько шагов, он обернулся и опять повторил те самые слова. Я, гордо вскинув голову, смотрела им вслед, напоминая себе разъярённую тигрицу. Его же, как будто заклинило: через каждые три-четыре шага он останавливался, оборачивался и повторял одно и то же. А я, покуда они были мне видны, стояла окаменело, не меняя позы.
(продолжение следует)
Людмила Деева