Запах на улице, конечно, невероятный.
Хотя и мошка полетела, и пыль, но знаете этот запах, когда боженька выпекает лето.
И только-только начинает пахнуть всеми этими эдемскими корицами, ванилями, миндалями, шоколадами, неизвестными и неназываемыми травами, специями и пряностями.
Будто боженька затеял праздник Холи, и всё подбрасывает, подбрасывает в воздух разноцветные облака, а в это время мы тут улыбаемся, смотрим "Пряности и страсти", "Джули и Джулию", "Рататуй" и "Вкус к жизни", "Лёгкое поведение", "Шоколад" и "Властелина колец" с "Сиянием" и "Патриком Мелроузом".
Смотрим, улыбаемся, пугаемся, рыдаем и хохочем. И боимся, и счастливы.
Кто ж не знает, что запахи запоминают счастье, приносят счастье, воскрешают счастье и прочат счастье.
В августе уже не будет так пахнуть, там уже всё настоялось и пора доедать, как рождественский штоллен в феврале.
Но пока настаиваются сухофрукты в пахучем роме, а лучшие специи собираются на кухне со всего мира в синих посылках, белых ящиках, обтянутых тканью, в фиолетовых конвертах и бежевых чемоданах, есть только предвкушение Большого Праздника.
Вот так и с летом. Вот прямо сейчас.
Предвкушение Большого Праздника.
Когда все эти внезапные ливни, кучкующиеся посреди голубого сатина и подсвеченные огромным цитрином, только специя в выпекаемое лето, когда всё ещё только будет.
Когда хочется замереть и наконец-то не пропустить.
Хоть однажды не пропустить, когда боженька всё подал к столу.
Гости всё расхватали, жадно съели, ничего не поняли, упали спать или разъехались.
А ты остаёшься за столом с ним тет-а-тет, щиплешь ребро крахмальной скатерти, отрывая её от стола, знаешь, что вы вдвоём, и он про всё тебе расскажет, только пожелай, только спроси.
Но ты не хочешь желать, не хочешь спрашивать: ты знаешь, уже знаешь, что всё знаешь; все ответы на все свои вопросы.
И остаётся сидеть, щипать ребро безупречной скатерти, дышать вместе с остывающим летом, ничего больше не есть, потому что уже не можешь, не хочешь, не лезет, смотреть в голубой сатин, когда он превращается в чёрный бархат, видеть, как цитрин становится янтарём и улыбаться.
Сидеть, пока один из вас не схватит щепотку яркой специи и не запустит в другого. И начнётся внезапный Холи. Холи для вас двоих.
На Земле подумают, снова мажоры запускают салюты, деньги в воздух.
А это вы дурачитесь, потому что не о чем и незачем говорить. Только хохотать и рассыпать разноцветное и ароматное.
Но у этого разноцветного, смешливого, грустного финала есть условие: наконец не пропустить момент, когда он подал к столу то, что так старательно выдерживал, вымешивал, насыщал, выпекал почти год;
не отвлечься, когда он разрезал;
когда аромат забил ноздри, глаза, уши, память;
не потерять сознание в кои-то веки, когда все эти запахи затопят тебя;
остаться с ним и его старательным, выдержанным летом, побыть подольше, не впасть в сладкое безумие;
и проводить его не удивленно и разочаровано, а наполнившись и весело грустя.
Сейчас самое начало. Ещё есть все шансы.
И я вижу венчик в его руке, зелёный и круглый. И нож на его столе, блестящий и острый.
Я люблю зелёные венчики.
И острые ножи тоже.