Если посмотреть на избушку с пригорка, откуда лес заслоняет всю остальную доверну, то можно увидеть в желтом свете занавесок большую комнату с печью и три женские фигуры. Наверняка, они пьют вечерний чай и мило беседуют о том, как прошел день и что слышно в округе, перемалывая без злости косточки знакомых.
— Любовь — это когда кровь в твоём теле горячей лавы, — вдруг после тяжелого молчания сказала самая молоденькая, сидевшая в одних трусиках на кровати, — когда она прожигает твое тело и выплескиваются наружу, то очень больно. Поэтому огонь этот нужно тушить в объятиях, поцелуях, ласках, нежностях, покусываниях и стонах. Если не делать этого, любовь вскипит в голове, и ты умрешь, умрешь не физически, а превратишься в хладную куклу, бесчувственную и твердую как лава, только уже застывшая. Примешь угловатую, с неровными краями, форму человека, которому уже ничего в этой жизни не надо, будешь катиться под горку как бочка, не понимая, что там в конце и не понимая или, вернее, понимая, что свернуть уже не удастся, хоть там стена каменная.
— Нет, любовь — это прежде всего единение двух душ, — молвила та, что немного постарше, — они нашли друг друга и любовь расцвела только потому, что встретились два необходимых для нее элемента — он и она. С этого момента они обязаны оберегать друг друга, заботиться, слушать дыхание и угадывать мысли. Без этого любовь зачахнет или превратится в половинку любви, как рыбка, что бьется об лед, не в силах попасть обратно в сладкий омут, из которого нечаянно выпрыгнула в порыве страсти.
— Любовь, — закряхтела пожилая, стоявшая у дверей, прислонившись к косяку и сжимая в руке ухват, — знаменует собой не столько чувства, сколько уклад. Если любишь, то любишь полностью, и уважаешь, и уважаешь родителей, и слушаешься их, и не перечишь, чтобы любовь эту не потерять. И скотину держишь много, и детишек заводишь, а не шастаешь с мужиками по соседнему городу в театры или кино. И штаны не носишь в клеточку и морду не кривишь, когда мама жены приходит в гости, ведь не с пустыми руками приходит, испечет что-нибудь. И умных вещей скажет, и направит на путь истинный, и опытом поделится, и скажет, как и что делать, и как что делать нельзя.
Все вздохнули разом, еще немного помолчали, пока средняя, подняв голову с сияющими глазами не воскликнула, показывая на мужика, валяющегося у кровати, со ртом, заткнутым его же носками — «А давайте ему хрен отрежем!». Все хором воскликнули — «Давайте!», а мужик замычал что-то и начал как змея елозить, так смешно, как ужик на пруду в камышах, честное слово.
Тогда пожилая, схватив ухват покрепче заорала — «А эту сучку сожжем на огороде!». И все такие — «Сожжем!». Молоденькая, закончив хлопать в ладошки, нахмурилась и спросила — «Какую сучку-то?». «Тебя, тварь паскудная, по женатым мужикам шастающая. Мам, держи ее!» — сказала средняя.
Если посмотреть на избушку с пригорка, откуда лес заслоняет всю остальную деревню, то можно увидеть в желтом свете занавесок большую комнату с печью, и мелькающие за ними тени. Будто детишки, перед тем, как лечь спать, весело играют напоследок в догонялки, силы не до конца растраченные выплеснуть.