«Вы не можете говорить о том, о чем не можете говорить», - сказал философ Людвиг Витгенштейн. Писатель Улла Лензе (The Endless City, 2015) использует возможность опровергнуть его в своих еженедельных комментариях.
Философия и литература имеют близкие отношения: оба состоят из множества слов. Часто они разделяют одни и те же вопросы, а иногда даже занимают - в знаменитых романах есть философские отрывки, есть метафоры и драматургические философские тексты. Есть разговоры о литературных философах и философских литераторах. Конструктивизм даже доходит до того, чтобы читать все тексты как литературу.
Но, несмотря на все смешения, есть различия, которые нельзя выровнять. Например, если попросить писателя подвести итог роману или даже дать предмет, он, вероятно, отреагирует с дискомфортом, если негодованием. В конце концов, писатели знают, что их работа может быть выполнена только в одинаковой форме: нельзя сказать более короткую или даже другую, которая часто разворачивается более чем на несколько сотен страниц. Литературный язык - это больше, чем средство общения для уже установленного значения для истории, которая существовала независимо от лингвистического искусства.
Философский текст обходится без эстетической добавленной стоимости
Все в философском языке, как правило, является лишь дополнением и не дает смысла - звук, ритм, поэтические моменты, живость через метафоры - делает возможным опыт, который происходит за пределами ссылочного смысла.
Литература составляет в каждый момент то, что она говорит как совокупность содержания и звука в чувственном воскрешении . Философ Александр Готлиб Баумгартен, который в 18 веке основал эстетику как философскую дисциплину, пропагандировал, это чувственное знание, когнитивную чувствительность , как незаменимую (и серьезную) форму знаний - наряду с рациональной.
С другой стороны, философский текст не нуждается в этой эстетической добавленной стоимости. Напротив: слишком много красоты и стиля быстро приведет к подозрению, что это происходит за счет дискурсивной строгости, межсубъективной проверяемости, короче: науки. По этой причине философский язык терпит референтное обобщение своих тезисов, поскольку он находится на службе содержания, которое предполагается независимым от него. Он не воспринимает себя всерьез - по крайней мере, не в том тотальном, миросозерцательном смысле, как литературный язык.
Литературный текст, в свою очередь, выходит за рамки дискурсивного и понимания. «Искусство не спорит», - сказал Ингеборг Бахманн.