Всё началось с того, что сломался трактор. Поломка – это плохо, но мой папа всегда знает, как всё исправить. Работа механика чем-то напоминает работу патологоанатома: он тоже разбирает сложный аппарат на части, пытаясь найти поломку. Мне нравится смотреть, как он залезает под трактор и иногда вытягивает руку, доставая блестящий инструмент из развернутой сумки-скрутки. Обнаружив поломку, отец пошёл в мастерскую и вскоре вернулся с деревянным ящиком. Покопавшись в нём, он вытащил несколько металлических пластин, покрутил их в руках, словно определяя качество по весу, и, выбрав одну, приступил к работе. Прислушиваясь к его довольному мычанию, я стал вытаскивать из ящика набившиеся стружки. Мне хотелось пустить на выходных кораблик. Возможно, ещё есть время и…Я отдёрнул руку, и тут же красная нить прочертила мою ладонь.
Гвоздь?
Я наклонил ящик набок и услышал, как что-то звякнуло, скатившись в угол. Я осторожно запустил руку в стружки и вытащил металлическую пластинку, похожую на ту, что выбрал мой отец. Она была прохладной и тяжелой, один её край был отколот – об него-то я и порезался. И это лето прошло бы как обычно, если бы я не перевернул её.
Я не знал этого человека, хотя наша деревня всегда была небольшой. Но эти восемь цифр, разделенных жирным тире, уместили целую жизнь, и я не мог оторвать от них взгляд. Мой крик раздался крик будто со стороны:
– Пап?!
Мы проверили все пластинки, и только одна из них оказалась с кладбища. Вечером я услышал, как отец ругался на улице с человеком, который иногда приходил продавать старые запчасти и металлолом. На следующий день я пошёл туда, куда по его заверениям он не ходил «лет сто». Новое кладбище у нас появилось после того, как старое деревня опоясала со всех сторон. Там был пригляд, а на заброшенном иногда вечером собирались компании, с которыми родители просили меня не водиться. Я не боялся идти туда один. Там темно, но рядом проходит дорога, вдобавок, я уже видел могилы. Когда мы ездили в город на каникулы, то ходили в музей, где висели фотографии с раскопок некрополя. Кости древних людей были пересыпаны охрой. Я не боялся кладбища, поэтому даже не сразу осознал, отчего ноги мои отяжелели, словно их укутали толстым ватным одеялом.
Хоронить здесь давно запретили, но в деревне еще были живы те, у которых здесь оставались близкие. Кладбище буквально утопало в хвое. Редкие посетители отгребали ее от могил тех, кто был им дорог, и в результате образовались холмики, которые росли с каждым годом. Заброшенное кладбище словно пополнялось новыми могилами, и я бродил среди них, не в силах поверить в увиденное. Все, что, казалось, говорило о любви к людям, теперь превратилось в многочисленные бесформенные комки. Там была не только хвоя: в эти ненужные клубки закрутило поблекшие искусственные цветы, одноразовую посуду и яркие поминальные лампадки. Словно играя в пинг-понг, каждый отпихивал их от дорогой сердцу могилы, и эта бездумная игра с памятью продолжалась долгие годы.
Подойдя к очередной мини-свалке, увенчанной большим сломанным венком, я увидел ряд надгробий без табличек. Лишь следы от гвоздей и шурупов. В школе нам рассказывали о братских могилах с теми, чьи имена поглотила война, но я никогда не думал, что меня так поразит вид этих сознательно обезличенных могил. Бродя среди них, впервые за это теплое лето я ощутил странный холод, окутавший сердце.
Вечером мама внимательно выслушала меня, и на следующий день мы стали готовить мешки и грабли с верёвками. Я был в таком возбуждении, словно мы собирались в поход. Мне казалось, что происходит нечто важное. Но перед сном я услышал под окнами чужие голоса – слегка насмешливые и вместе с тем снисходительные. Один был громче всех:
– Дело благое, конечно, но помощь нужна живым! Хочешь реально помочь? Посади дерево в центре, все козы объели уже!
Помогать нам пришло трое. Отец раздал всем наши инструменты, потому что никто не хотел мараться в кладбищенской земле. За день мы собрали двенадцать мешков мусора, подправили оградки и вернули на место упавшие кресты. Таблички восстановить не удалось. В архиве только развели руками — кладбище велось без учёта. Пока все передыхали, я сбегал и принес свежих цветов. Они быстро завянут, но зато потом они не станут частью ненужного кома.
– Вот ты где!
Отец подошел ко мне в тот момент, когда я разглядывал памятник той, которая по возрасту сейчас могла бы быть моей тётей или даже бабушкой, но сейчас и навеки ей двенадцать, как и мне в то лето. Я сминал последнюю охапку цветов, и одна мысль не давала мне покоя. Наверное, отец понял, что я услышал вчерашний разговор на улице. Поэтому, подумав немного, сказал мне.
– Мы сделали хорошее, нужное дело. Звучит странно, но помощь мертвым нужна для живых. Как напоминание о том, что о нас не забудут, когда мы превратимся опять в ничто. Это не только последняя дань уважения. В каком-то смысле это такая же забота о будущем, которое обязательно настанет. Никогда не забывай об этом.
Время стянуло красную нитку на моей руке – остался едва заметный шрам.
Автор: Петрова Валерия Сергеевна, 26 лет, Иркутская область, Чунский район, рабочий посёлок Чунский.
Участник Международного творческого конкурса «Реальная помощь»
Об авторе от первого лица:
Люблю читать, перевожу с английского и китайского. Несколько раз побеждала в университетском литературном конкурсе.