Утро плавно превращалось в день. Кромка заснеженного леса на берегу озера, еще не успевшего укрыться льдом, казалась ажурной рамой стиля ампир вокруг сияющей глади природного зеркала. То было самое начало зимы, когда холода еще не убивают нищих, а вьюги даже самому прагматичному человеку кажутся чем-то сродни невозможному чуду. На тонкой линии берега, очерченной танцующими волнами с одной стороны и частоколом леса с другой, стояла изба.
Из широкой печной трубы валил густой дым, навевая теплые мысли об уюте домашнего очага. Хижина, хоть и была, возможно, древнее самого мира, напоминала пряничный домик у прилавка лучшего кондитера. Снег на крыше походил на сахарную пудру, витражные стекла-леденцы играли радужными переливами на запорошенной зимними предтечами лужайке. И непременно всякий, кто увидел бы среди леса это озеро и эту избу на его берегу, признался бы, что оказался в самом центре неподдельной магии.
-Не клюет,- расстроено сказал Санта Клаус и плюнул в воду.
-Не мудрено, старый друг,- ответил Сатана и закурил трубку,- Полдень зимнего дня. Вся рыба спит.
Они уже давно сидели на низкой скамье и солнце, рождаясь где-то за пределами водной глади, еще на заре заприметило их. Санта Клаус, широкоплечий мужчина на вид лет сорока сидел, устремив взгляд в зеркальное отражение безоблачного неба, где на ребристом теле волн покачивался в сонливом бездействии самодельный поплавок. Длинная борода спускалась на колени, он заплел ее в неаккуратную косу и каждый год, когда новогодняя ночь оставалась позади, а недовольные подарками дети забывали о несбывшемся, он торжественно клялся остричь ее. Спину Санты скрывал тулуп, наскоро надетый на голое тело. Обнаженные женщины плясали вокруг новогодней елки на его татуированной груди.
-Вот так и жизнь проходит,- выдохнул Санта и отбросил в сторону удочку,- Рыбы нет. Тепла нет. Будущего нет.
-Я бы предложил тебе сделку, старина, но ты давным-давно проиграл в карты свою душу.
-Черта с два! Ты мухлевал!
-Не гневи Небожителя,- рассмеялся Сатана и выпустил несколько дымных колец,- карточная игра со мной честнее, чем кристальные намерения праведника.
Сатана сидел, поджав под себя кривые ноги, и казался сложной статуей эпохи Возрождения. Нет, он вовсе не был красив, но что-то было в нем притягивающее неловкий взгляд стороннего наблюдателя. Резко очерченные скулы обтягивала тонкая белая кожа, он широко улыбался, демонстрируя звериный оскал ровных зубов. Было в Сатане нечто, напоминающее искусного актера из лучшей голливудской драмы, когда бы не росли на его лбу два крошечных блестящих рога.
-Чепуха.
-Отнюдь!- Сатана вскочил со скамьи и в театральном поклоне продолжил,- Что есть праведник? Эгоистичное существо, алчно жаждущее спасения. Спроси меня, где все те, кто упоминает всуе Небожителя, обращая к нему пустые мольбы?
-Да знаю я,- вздохнул Санта Клаус, доставая из-за пазухи пузатую флягу.
-Спирт?
-Спирт.
-Спроси же!- не унимался опьяневший Сатана, протягивая Санте фарфоровую кружку с отколотой ручкой.
-Да зачем, будь ты проклят? Мы не первый раз пьем у этого озера. Будем!
-В аду они все, в аду!- заявил опьяневший Сатана, отвечая на незаданный вопрос. Он расстегнул кожаную куртку. Под ней – выцветшая футболка и знак анархии,- каждый праведник подвластен эгоистичному ужасу, а значит, он в моих руках. Страх, думает он, ведет в рай. На деле же – в ад. Страх всегда был равен греху, тогда как смелость лишь теперь стала синонимом безрассудства.
-Знаю,- снова повторил Санта Клаус и погрузился в раздумья.
Тишина, словно усталый купол, опустилась на плечи подлунного мира. Она была легкой, как вуаль нежной леди и скорее вдохновляющей, нежели гнетущей. Санта перебирал пальцами правой руки деревянные четки, сплошь почерневшие от времени и алкоголя, пролитого на них. Сатана курил тонкую трубку, выпуская тяжелые дымные кольца, которые после подхватывал и разрывал зимний ветер.
-В полдень зимнего дня,- почему-то повторил Сатана, когда день уже успел превратиться в сумерки,- вся рыба спит.