Давайте, начнем с истоков. Как ни странно, огромный пласт материала, доселе известного (поэтому ничего нового глобально сейчас изложено не будет) сел на место в систему координат только недавно при изучении феномена урбанизации и застройки.
Современные права и свободы человека, как и вся либеральная конструкция, были рецепиированы в европейскими государствами ВМЕСТЕ (это важно) с глобальным процессом убранизации населения. Сельское проживание с удаленностью людей друг от друга не требовало такой тщательной проработки концепции базовых прав и свобод человека, а также элементов гражданского общества. Право бурно развивалось там, где ежесекундно сталкивались интересы множества индивидов. Собственно, и античность нам все это подарила благодаря крайне урбанизированному обществу с публичными пространствами и институтами, но про homo urbanus в правовом смысле слова будет отдельный разговор не здесь.
В России как с правами, так и с урбанизацией, не сложилось. В этом месте потребуется некоторая доля исторической честности и правдивости по отношению к самим себе. Россия представляла собой аграрную страну вплоть до середины ХХ века. Государственное величие строилось отнюдь не на гражданских правах и свободах или либеральном взаимоотношении государства и общества. Ничего страшного в этом нет, просто этот факт необходимо учитывать при понимании современного менталитета городского населения. Давайте попробуем разобраться почему при том, что у нас также, как в большинстве стран, наибольшая часть населения проживает в городах, разница между менталитетом, например, европейских и наших горожан как между стулом и электрическим стулом.
Начнём с азов. Российская империя представляла собой абсолютную монархию вплоть до кончины последней в начале ХХ века. До второй половины XIX века подавляющая часть российского населения представляла собой не субъект гражданских прав и обязанностей, а объект оных. Сколько мы сейчас не вздыхали бы, никаких предпосылок и навыков собственника у в последующем советского человека заложиться даже в дореволюционной период никак не могло. Евгения Онегина и его рассуждения про простой продукт мы все помним.
Напомню вам также небольшой сюжет, который, как я в принципе полагаю, нам всем знаком ещё по школьной программе. Отмена крепостного права Александром II не привела к полному освобождении крестьян, а также к их глобальному перетеканию в городское население. Не буду долго распространяться. Надеюсь, все достаточно образованы исторически, чтобы понять почему это все произошло. Хотя в последние годы складывается впечатление, что во время революции и последовавшей за ней гражданской войны победили белые… Такой «хруст французской булки» раздается из-за каждого угла, все до такой степени являются потомками если не камергеров и фрейлин, то графов и князей, что разговаривать на эту тему как-то даже становится неловко. Однако факты остаются фактами. На момент революции 1917 г. в городах России проживало не более 14% населения, рабочие из них составляли около 4(по самым ярким и оптимистичным оценкам 5)% этого самого населения, остальное распределялось между дворянством, разночинцами и купечеством. Путём самых нехитрых исчислений можно получить на круг совокупно не более 10%.
Боюсь оказаться вне последнего тренда на балы, кружево, кавалергардов и корнетов, когда осторожно замечу, что, на мой взгляд, сама революция, которая никак не была переворотом (для этого достаточно посмотреть на историю гражданской войны) случилась именно потому, что крестьянство, отбывающее воинскую повинность, в течение достаточно длительного времени торчавшее где-то в крайне неудачных военных кампаниях с ружьем в руках, в то время как на деревне его семейство голодало, испытывало нужду, имело высокую детскую смертность и низкое качество жизни, становилось легкой добычей для владеющих яркой марксистской риторикой.
Краткий период НЭПа не дал сформироваться категории собственников, а последовавшие индустриализация и коллективизация не сформировали классический тип горожанина. Крестьянство массово не смогло переехать в город. Собственно, интенсивнее всего городское население стало формироваться, когда бывшие фронтовики стали перебираться в города, занимаясь их восстановлением и возрождением промышленности. Разумеется, ни о какой собственности на объекты недвижимости (да и на значимое движимое имущество) речи не шло. Недолго прожила и яркая архитектура со старой квартальной застройкой. Постановление Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР от 4 ноября 1955 года №1871 «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве» ознаменовало переход к типовой безликой застройке и понятию «микрорайон» вместо «квартал».
Все описанное происходило на фоне резкого дефицита жилья, которое никак не могло вместить стремительно разраставшееся городское население. К середине 50-х годов уплотнение коммунальных квартир в Москве и Ленинграде достигло своего пика. Государство, понимавшее, что обеспеченность индивидуальным жильем является, по сути, новым ГОЭЛРО, приняло ряд программных актов. В частности, постановление ЦК КПСС и Совмина СССР от 03.07.1957 «О развитии жилищного строительства в СССР». Стремление дать каждой семье отдельную квартиру приобрело статус национальной политики. Подчеркивалось: «мы хотим дать каждой семье квартиру, а не комнату», а в программе 1961 эта цель заявлялось одной из основных на ближайшие два десятилетия: «Каждая семья, включая семьи молодоженов, будет иметь благоустроенную квартиру, соответствующую требованиям гигиены и культурного быта». Массовое жилищное строительство рассматривалось как укрепление материально-технической базы коммунизма, которого ожидалось достичь тоже через 20 лет.
Так начали формироваться очереди на получение жилья. Разумеется, в этих целях города начали застраиваться дешевым, быстровозводимым и недолговечным жильем, поскольку после наступления коммунизма предполагалось перейти на качественно иную застройку, а также другие санитарные нормы.
Следует заметить, что несмотря на деление советского общества на классы по отношению к средствам производства, что составляло основу марксистско-ленинского подхода к устройству общества, человек не сильно изменился, как вид социального животного. В тот момент, когда всеобщая нищета сменилась относительно размеренной жизнью, стала проявлять себя внутренняя стратификация с формированием атрибутов «элиты» общества. Органически произошедшее совпало с началом хрущевской оттепели.
На заре своего существования советская власть сделала ставку не только на общественную собственность на орудия и средства производства, включая сельскохозяйственные земли. Не имея возможности решить бытовые проблемы населения, оно стремительно начало отказываться от любых признаков частной собственности на основу человеческой бытовой пирамиды: жилья (начавшиеся было в 1924 г. жилищные кооперативы, которым мы обязаны многими памятниками конструктивизма, были ликвидированы в 1937 г. и отсутствовали до брежневской эпохи), земли (садоводства также стали приметой хрущевского времени) и транспорта (советы начали развивать общественный транспорт, как альтернативу отсутствовавшему в принципе личному).
Таким образом, отдельное собственное жилье, автомобиль и дача могли быть только выделены государством. Соответственно, вплоть до конца 50-х гг. воспринимались как атрибуты элиты (крупнейшей номенклатуры и особо заслуженных граждан). Тотальный дефицит товаров народного потребления, осуждение элементов чуждой западной культуры, придавало триаде «квартира-машина-дача» статус потребительского идеала.
Начавшееся во времена Хрущева наделение граждан жильем, а также последовавшее развитие института садоводств, а чуть позднее и возможность приобретения автомобиля, дало толчок новому формату успешности. Разумеется, доступ к этим благам сопровождался многолетними очередями.
Начало брежневской эпохи принесло новое решение квартирного вопроса. Было решено возрождать ЖСК, через членство в которых граждане получали возможность приобретать жилье в собственность. Таким образом, триада идеала к началу 70-х приобрела очертания «кооперативная квартира – дача в старом садоводстве – «Жигули».
Квинтэссенцией упомянутого подхода можно считать известное стихотворение Олега Молоткова, описывающее жизнь человека одними существительными.
Мама, сказка, каша, кошка,
книжка, яркая обложка,
Буратино, Карабас,
ранец, школа, первый класс,
грязь в тетрадке, тройка, двойка,
папа, крик, головомойка,
лето, труд, колхоз, солома,
осень, сбор металлолома,
Пушкин, Гоголь, Дарвин, Ом,
Ганнибал, Наполеон,
Менделеев, Герострат,
бал прощальный, аттестат,
институт, экзамен, нервы,
конкурс, лекция, курс первый,
тренировки, семинары,
песни, танцы, тары-бары,
прочность знаний чет-нечет,
радость, сессия, зачет,
стройотряд, жара, работа,
волейбол, газета, фото,
общежитье, ”взятка”, “мизер”,
радиола, телевизор,
карандаш, лопата, лом,
пятый курс, проект, диплом,
отпуск, море, пароход,
по Кавказу турпоход,
кульман, шеф, конец квартала,
цех, участок, план по валу,
ЖСК, гараж, квартира,
теща, юмор и сатира,
детский сад, велосипед,
шашки, шахматы, сосед,
шашлыки, рыбалка, лодка,
раки, пиво, вобла, водка,
сердце, печень, лишний вес,
возраст, пенсия, собес,
юбилей, банкет, награда,
речи, памятник, ограда.
ЖСК существовали по принципу рассроченного приобретения жилища, когда государство фактически выдавало ссуду около 70% на строительство дома, остальное же довносилось пайщиками по мере строительства. Стоимость кооперативных квартир была очень велика (примерно средняя заработная плата гражданина за 3-5 лет). Кроме этого, кооперативных домов также не было достаточно, на них были очереди, строились они небыстро, а лица, участвующие в их строительстве, утрачивали статус нуждающихся в улучшении жилищных условий и, как следствие, право на получение бесплатного жилья в пользование. В результате совокупности названных причин доля ЖСК в объемах строительства не составляла более 7-8%.
Таким образом, большинством населения жилье, а уж тем более общедомовая территория, не воспринималось как собственное. Отсутствие же в новых микрорайонах традиционных дворов, пространств, относимых к одному дому и его жильцам, распыляло ближайшее к жилищу общественное пространство, делая его всеобщим и ничьим. Если остатки старой культуры застройки сохранялись при строительстве «хрущевок» (небольшая высотность, низкая плотность заселения, большое количество зелени создавали для этого предпосылки), то более поздняя и высотная застройка уничтожила их окончательно.
Так, можно констатировать, что к середине 80-х годов бОльшая часть населения жила в условиях, которые не позволяли им рассматривать собственное жилище и ближайшую зону вокруг него, как собственную проекцию, создающую необходимое чувство ответственности за собственную среду обитания. Данный аспект представляется важнейшим, поскольку наглядно показывает, что внутренних, имманентных предпосылок для формирования категории собственников жилья не наблюдалось к моменту слома исторической формации, произошедшего во второй половине 80-х годов.
После начала перестройки и перехода в 90-е годы к рыночной экономике, сопровождавшихся затяжным экономическим кризисом, несколько реформ на многие десятилетия вперед предопределили глобальное искажение в массовом сознании относительно вопросов собственности на объекты недвижимости.
В 1991 г. стартовали две приватизации: объектов государственной и муниципальной собственности и жилья. Вторая должна была компенсировать недостатки первой, а также стремительное на фоне гиперинфляции обесценивание рубля и обнищание населения.
Советский человек, воспитанный поколениями в парадигме абсолютного государственного патернализма, оказался не готов к распоряжению предложенными ему финансовыми инструментами, в частности, ваучерами, особенно в условиях, когда само государство отнюдь не соблюдало режим добросовестности. Условия деятельности залоговых аукционов и недостаточное правовое регулирование, позволившее оперировать и процветать откровенно мошенническим структурам, в том числе финансовым пирамидам, предопределило очевидный негативный исход – ваучерная приватизация привела к тому, что государственное и муниципальное имущество моментально оказалось в руках узкой прослойки людей, которые были в этот период наиболее активны, но не всегда законопослушны.
Отсутствие инфляционного коэффициента по вкладам и накоплениям граждан, которые в советское время размещались в государственном банке, а также ценных бумагах, гарантированных государством, привело к полной потере сбережений населения, что вызвало колоссальный рост социальной напряженности к середине 90-х годов. Реформы Гайдара были признаны откровенно антинародными, а сам Президент Ельцин чудом избежал импичмента.
Под влиянием гиперинфляции произошла глубокая деформация всех стоимостных пропорций и цен в различных сегментах экономики, что привело также к существенным искажениям на рынке труда. Все это в совокупности вызвало формирование в российском общественном сознании трех основных парадигм, крайне негативно по сей день (к несчастью, приходится признать, что и на несколько поколений вперед) влияющих на экономические отношения, в том числе и на рынке жилья.
1. Государство не может выступать надежным гарантом финансовых накоплений, особенно по долгосрочным обязательствам. Более того, оно может в любой момент изъять имущество гражданина без каких-либо адекватных компенсаций. Как следствие, государство ДОЛЖНО своим гражданам (включая тех, кто в силу возраста или по иным причинам никогда не имел в СССР никаких накоплений или собственности), поэтому государство обязано компенсировать любые ошибки граждан вне зависимости от периода, когда они случились, и причин финансовых потерь, в том числе и от противоправных действий третьих лиц, более того, также не зазорно получить от государство что-либо обманным путем. Максимально упрощая, мы любим государство как свою страну, но государство как аппарат управления одновременно с этим рассматриваем как антагониста.
2. Необходимо формировать краткосрочные и сверхприбыльные источники, позволяющие в данный момент обрести максимальный капитал, который впоследствии превратить в недвижимость (как наиболее устойчивый в внешнему захвату объект), либо в активы за пределами РФ, что позволяет в дальнейшем жить на ренту от них.
3. Получение объектов недвижимости (жилья, земли, садовых участков, выплат и проч.) безвозмездно является нормой, так как выступает в качестве компенсации от государства за незаконную приватизацию и пользование общенародным достоянием (в том числе природными ресурсами), полученным в 90-е годы незаконным путем. Упрощенной формулой данного постулата может выступать некий общественный договор об отказе от пересмотра итогов приватизации в обмен на сохранение нерыночных патерналистских гарантий со стороны государства.
Любопытно, что данное искажение свойственно не только представителям «советских» поколений, которые сейчас неумолимо приближаются к пенсионному возрасту, но и «миллениалам», ожидающим бесплатного высшего образования даже для низко мотивированных и плохо образованных (например, критика ЕГЭ, существенно снижающего возможности таких лиц получать бесплатное высшее образование в результате лишь территориальной близости к вузам), качественной бесплатной медицинской помощи при нежелании системно уплачивать налоги и проч. Это, впрочем, вполне объяснимо, если вспомнить предложенное Юнгом объяснение базовых установок коллективного сознательного, как опыта поколения дедов. То есть для родившихся в начале нулевых в качестве базовых будут выступать понятия, полученные не их родителями, появившимися на свет в конце 70-х – начале 80-х, а опыт дедов 40-х и 50-х годов рождения, то есть как раз тех, кто более всего пострадал от варварского капитализма.
Обращаясь к проблеме, почему именно жилье выступает сегодня главным атрибутом достатка и стабильности, необходимо напомнить, что обесценивание накоплений в государственном банке предшествовало потере последних накоплений (в том числе и заработанных в новых рыночных условиях) при крахе финансовых пирамид и банков в процессе финансового кризиса 1998 г. с последующей деноминацией рубля.
Существует еще один редко вспоминаемый сегодня аспект. Находящееся на грани коллапса государства образца середины 90-х было вынуждено принять на себя обязательства по фактически утраченным до этого вкладам населения. Федеральным законом от 10 мая 1995 г. № 73-ФЗ «О восстановлении и защите сбережений граждан Российской Федерации», предусматривался перевод соответствующих сбережений в долгосрочные целевые обязательства. Позднее был принят федеральный закон от 6 июля 1996 г. № 87-ФЗ «О порядке установления долговой стоимости единицы номинала целевого долгового обязательства Российской Федерации». Понимая всю призрачность с юридической точки зрения каких-либо перспектив получения от государства разумных компенсаций по мере удаления во времени (лица, имеющие право на компенсации, их наследники, правоустанавливающие документы), психологически государство имеет огромную внутреннюю долговую нагрузку перед собственным населением. Как следствие, различные мероприятия по безвозмездной приватизации имущества, которым лицо фактически владеет или пользуется, будут очевидно продолжены.
Утрата денежных средств в рамках новых рыночных институтов привела население к необходимости вложения средств в нечто более осязаемое, оборот чего так или иначе урегулирован и защищен. Поддерживаемое достаточно высоким уровнем инфляции, в качестве такой ценности стало выступать жилье.
С конца 90-х начался бум жилищного строительства. Отчасти рост спроса объяснялся существенными ограничениями имевшегося на вторичном рынке жилья не столько в количественном аспекте, сколько в качественном. Но более всего спрос подстегивался обозначенной дихотомией массовой нервозности и инфляции. Недоверие к финансово-кредитной системе государства подстегивало людей вкладывать излишки денежных средств в жилье, чтобы либо продать его после ввода дома в эксплуатацию, либо (для более финансово необеспеченных) сдавать. Бывший советский человек руководствовался, по сути, представлениями Скарлетт О’Хары, как известно, верившей только в землю (в нашем случае, квартиру).
Тенденция продолжилась и в куда более сытые и спокойные нулевые, когда квартиры в новостройках выкупались стояками и блоками. У подобных капиталовложений были и более прагматические резоны. Отсутствие регистрации на объекты долевого строительства позволяло наращивать объемы капитала через переуступки, то есть, не привлекая ненужное внимание фискальных органов.
Никакое ухудшение рынка, закручивание фискальных гаек и прочие сложности не могло изменить главного: в сознании россиянина плотно зафиксировано, отсутствие собственной квартиры – признак неуспешности.
Инвестирование крупных средств в капитальное строительство по этой причине не привело в России к созданию так распространенной на Западе социальной группы – арендодателей. Люди предпочитали и предпочитают брать непосильные для себя ипотечные кредиты под покупку не подходящей им на перспективу недвижимости, фактически попадая в определенную кабалу . Известный западному миру принцип «Never buy, what you can rent», давно распространившийся за пределы вопросов недвижимости https://www.theguardian.com/money/2004/jun/27/property.renting в России не приживается категорически.
Кроме типично российского феномена, когда люди в массовом порядке становятся заложником неподъемного в финансовом смысле имущества (отсюда и известная ситуация с айфонами в кредит, примета 90-х - модная машина вскладчину, сегодняшняя ситуация с дорогими автомобилями, не имеющими страхового покрытия), такое инфантильное отношение к собственности влечет куда более тревожные для общества последствия – люди не готовы рассматривать собственность как бремя.
Отсюда такое количество неосмотрительных покупок в сфере недвижимости, неготовность платить налоги или нести коммунальное бремя (провал со сборами на капитальный ремонт – лучший тому показатель). Отсюда же проистекает и компенсация непонимания, что поддержание имущества в надлежащем качестве – не только право, но и обязанность собственника перед обществом, одно из проявлений абсолютности этого права. В качестве такой компенсации выступает радикальное желание ярко выражать недовольство всем и вся в общественном пространстве, игнорируя собственную ответственность за свою микросреду. Это один из факторов, среди прочих, обусловливающий формирование нового на сегодня явления, получившего название «сердитые горожане».
Рачительный хозяин знает цену всему и анализирует затраты на те или иные манипуляции с собственностью, оценивает собственные выгоды и возможные последствия. Наш же гражданин, особенно в том, что касается окружающей его городской территории, по-прежнему, остается на уровне развития печника из набившего всем оскомину стихотворения Твардовского.
А печник и рад отчасти,-
По-хозяйски руку в бок,-
Ведь при царской прежней власти
Пофорсить он разве мог?
Грядка луку в огороде,
Сажень улицы в селе,-
Никаких иных угодий
Не имел он на земле...
Транзитное общество, верхний слой которого едет в сторону западных ценностей и установок куда быстрее, чем остальное население, представляет собой государство, отпраздновавшее минувшей осенью столетие революции, и практически неизмененного в дискурсе собственности, наивного и незрелого индивида, который куда ближе к печнику начала прошлого века, чем к реалиям сегодняшней городской культуры.
Понравилась публикация? Не забудь лайкнуть и подписаться на канал.