Оглядываясь на свою жизнь, вспоминая различные и смешные, и острые её моменты, свою реакцию и неординарное поведение в неожиданных ситуациях, глядя на себя как бы со стороны, пришла к выводу, что я была прирождённым воспитателем. Будучи ещё ребёнком детсадовского возраста, я уже была им. Возможно, в этом как раз и есть моё Высшее предназначение.
Помню, у нас в группе был Витька: маленький, щупленький, нервный, злой и неуправляемый мальчишка. Он обижал всех детей, дерзил взрослым, мало подчинялся каким-либо требованиям. Единственно кого он слушался, так это меня. Я не знаю, не помню, какие находила для него слова, но мне он доверял и подчинялся безоговорочно. Это знали и дети и взрослые. В память врезался момент, когда Витька забрался на высокий забор и совсем не реагировал на уговоры воспитателя слезть. Тогда воспитательница подошла ко мне с просьбой, вразумить его. Конечно же, Витька сразу спустился, как только я попросила его об этом. Потом часто ко мне с жалобами на него подходили и девчонки, и мальчишки. И я, то и дело, улаживала их отношения, объясняла маленькому злючке, что нельзя драться. Дети быстро сообразили, что к чему, и стоило тому на кого-то наброситься, как в ответ слышал: «А мы Люде пожалуемся». Но не только в моих словах была нравственная сила, но и в моем поведении и поступках. Так, на музыкальных занятиях, когда нужно было танцевать парами, я всегда была с ним. Я не знала слова Маленького Принца: «Мы в ответе за тех, кого приручили», но моя душа знала их и жила по тому Закону. А мне так хотелось танцевать с Юрой Арутюновым! Но я не могла себе этого позволить, я танцевала с Витькой, потому что он никому не был нужен. А такого быть не должно! И только в те дни, когда он отсутствовал в детсаду по каким-то причинам, я с радостью в сердце принимала Юрино приглашение на танец. Здесь уместно будет вставить стихотворение, которое написала для детей несколько лет назад:
Стану я любить осу.
Ясно, что не за красу,
Не за нрав её ужасный,
Недоверчиво-опасный,
Не за толк, его ведь нет,
А – один, скорее, вред.
Спросят люди: – Почему
хочешь ты любить осу?
– Потому, что без любви
Трудно жить нам всем, увы!
А её, осу, бояться
И убить всегда стремятся.
Если стану я жалеть,
Как же ей не подобреть?!
В школьные годы мои воспитательные способности проявились ещё больше. То, что я, прилежная, ответственная девочка, твёрдая хорошистка, сидела за одной партой со слабым учеником – в этом не было ничего особенного. Но с пятого класса по девятый я пересидела со всеми второгодниками и хулиганами. Причём, за год по два, а то и по три раза сменяли соседей по парте. Я тогда никак не могла взять в толк, зачем это нужно было классному руководителю. А теперь понимаю: трудновоспитуемых она подсаживала ко мне для перевоспитания. Но как только видела, что те адаптировались, подтянулись в учёбе, так, тут же, отсаживала и на смену подбирала других. А я всякий раз была в шоке от нового соседства: «Боже мой! С этим ужасным мальчишкой должна буду сидеть за одной партой! Да я его всегда сторонилась. Ему обидеть, оскорбить – ничего не стоит». Но проходило короткое время, и мы были уже дружны.
Я всегда всем желала добра. А в чём заключалось главное добро для отстающего ученика?- в том, чтобы ему помогли в учёбе. В одних случаях я объясняла, проверяла, в других подсказывала, давала списать задание, одним словом, я всей душой болела за своего соседа по парте. Мне не важно было с принципиальной точки зрения, правильно я поступала или нет, мне важно было помочь. И те мальчишки, возможно, впервые в жизни испытывали такое участие по отношению к себе со стороны соученицы, за это они были мне признательны. Бывали случаи, когда за диктант или изложение мой сосед получал оценку на бал выше моей. Это вызывало смех у нас обоих. Я настолько увлекалась проверкой его работы, что свою отодвигала на задний план. Ребята никогда не видели, чтоб я кичилась своим превосходством, ибо выстраивала с ними отношения на равных. К тому же, я не была занудой: могла и в «морской бой» поиграть, и пошутить, и побаловаться. Им со мной было интересно, и за это они меня любили. В то время у меня не возникал вопрос: а кем же я являюсь для своих одноклассников? Я чувствовала себя рядовой ученицей. И лишь совсем недавно, вспоминая школьную жизнь, осознала, что была лидером. Я всегда имела своё мнение, смело его отстаивала. Благополучные, самоуверенные мальчишки не позволяли по отношению ко мне никаких грубостей и вольностей, даже если им этого порой и хотелось (моё достоинство некоторым кололо глаза). Они знали, что всё наше «хулиганьё» станет на мою защиту. Нередко моё слово было решающим. Совсем недавно один мой соученик, вспоминая наш общий класс, сказал: «Ты всегда была какой-то недоступной». Я заступалась за слабых, не позволяла никому в моём присутствии унижать другого, не любила пошлости и вульгарности. Я была правдолюбкой. Я такой родилась. Не знаю, поднялась ли моя душа в этой жизни на более высокую ступень, но своей заслугой считаю то, что не растеряла данное мне изначально.
Теперь понимаю, что сама того не ведая, ставила для окружающих завышенную планку, к которой хотела подтянуть их, что они смотрели на меня снизу вверх, и в то же время, как считали многие, была «своя в доску».
В течение трёх лет (с шестого по девятый) в нашем классе учился некий Тала (Виталий) Краснощёков, который для всех в школе был грозой. Высокий, крупного телосложения, дважды второгодник. Его ладонь, на тот момент, была в размере как две моих. Про такого сейчас сказали бы – акселерат. Он слыл предводителем всего школьного и местного подросткового хулиганья. Уже в конце учебного года мы, ученики 5-х классов, знали, что Тала остаётся на второй год в шестом. Это известие удручило всех: на кого же упадёт жребий? В каком, из четырёх классов ему придётся учиться? Я почему-то без всяких колебаний сказала: «Вот посмотрите, его переведут в наш класс». Так и получилось. 1-го сентября три новых шестых класса вздохнули облегчённо, а наш, 6-«В», упал духом. Особенно, мальчишки. Ведь им предстояло контачить с Талой чаще, чем девчонкам, значит, они в большей степени испытают на себе его характер и притеснения. Прошло чуть больше недели. После уроков, как обычно, прежде чем разойтись по домам, я и две мои лучшие подружки стояли на своём заветном месте и беседовали. Наши беседы могли длиться до двух часов, пока Танины родители не загоняли её домой. Она жила в другой стороне от нас с Ларисой, и потому наше место было выбрано неподалёку от её дома. И вот, в тот сентябрьский вечер (учились мы во вторую смену), наше безоблачное общение было прервано появлением Тани Макушинской, которая быстрым шагом шла мимо нас, заливаясь слезами. «Таня, что случилось?» – спросила я. Но ответа не последовало. И тут я вспомнила, что классный руководитель посылала её за родителями Краснощёкова к нему на дом. «Что, Тала ударил?» – высказала своё предположение, на что Таня, на ходу, утвердительно кивнула головой. – Ну, началось! – вынесла я своё резюме. Обсуждать эту ситуацию нам пришлось недолго, так как на горизонте появился сам Тала, которому мы все были по плечо. Он шёл, не глядя в нашу сторону, но страх при его появлении пронзил нас троих одновременно. Однако моё врождённое чувство справедливости, способность всегда идти на помощь, гуманность и соседствующее с ней негодование вложили в моё сердце смелость, и я, полуробко, обратилась к нему: – Тала, ты, за что ударил Таню? Разве, не понимаешь, что она не по своей воле пошла к тебе домой? Как она могла ослушаться Евгению Герасимовну? Не её, так кого-то другого, всё равно послала бы Евгеша. Так что, ты будешь всех теперь бить без разбора?! Ты такой здоровый, сильный – и ударил худенькую Таню, зная, что она ничем тебе не сможет ответить! Тебе должно быть стыдно. Так нельзя себя вести. В общем, во мне заговорила во весь голос воспитательница. Тала подошёл к нам, внимательно посмотрел мне в глаза, улыбнулся, а потом сказал: – Всё, девчонки! Я понял. Не волнуйтесь! Всё будет в порядке. Страх перед ним мгновенно у меня улетучился. С того момента он всегда был на нашей с подругами стороне, не позволял никому из соседних классов нас обижать Мы стали для него вроде сестёр. А у меня с ним была прямо-таки дружба. За три совместных года учёбы мы не раз сидели за одной партой. Я научилась подсказывать, не шевеля губами (как Калиостро – внутренним голосом). Тала больше не оставался на второй год. К тому же, я не замечала, чтоб он третировал кого-то из мальчишек. Наоборот, наш класс отличался сплочённостью.
Свою речь он нередко насыщал нецензурными словами, что совершенно не нравилось мне. Я боролась с этим по-своему. Как-то сказала: – Тала, за каждое матерное слово ты будешь получать от меня шалобон. Вот тогда узнаешь, сколько ты их говоришь! Эту игру он принял, и – посыпались на его лоб щелчки. Однажды он театрально воскликнул: – Как я мечтаю услышать от тебя хоть одно такое словечко, я тогда тебе такой шалобон отвешу, что у тебя сразу рог вырастит. Я, смеясь, ответила, что этого он никогда не дождётся, что получать в лоб – это его участь. Со временем Тала перестал при нас, девчонках, нецензурно и грубо выражаться. Однажды в восьмом классе он что-то натворил со своими друзьями, и на нашем классном собрании появился милиционер. Вопрос ставился об исключении Краснощёкова из школы. Наш дружный класс, видя перед собой представителя правоохранительных органов, наверно, не устояв перед психической атакой, дружно проголосовал «за». Против были только я и преданная мне Лариска. Татьяна, имеющая более слабый стержень, подчинилась мнению большинства. Кстати, я уже тогда понимала, что не могут все люди быть одинаковыми, потому, не была на неё в обиде. Просто для себя уяснила, что в сложных ситуациях на Таню нечего рассчитывать. А в тот момент, я поднялась и сказала: – Как это, исключить? – в середине учебного года! Он что, не должен закончить восемь классов?! Или вы думаете, что, оказавшись за стенами школы, он станет лучше?! Нет! – я его беру на поруки! Прошло лет двадцать. Как-то мой муж встретил Виталия Краснощёкова. Друг друга они знали с детства: жили в одном районе, да и учились в одной школе. Разговорились. И вдруг Тала узнаёт, что я прихожусь Толику женой. И тут он, первым делом, спросил, не обижает ли тот меня. На что муж, шутя, ответил: «Да гоняю, как сидорову козу». «Ты что, не обижай Люду! Она же хорошая!.. « А ты свою гоняешь, ведь?» «Гоняю. Так, то ж другое дело. А Люду – нельзя! Она ж такая хорошая, такая…» Придя домой, муж рассказал об этой встрече и, смеясь, добавил: «Он так слёзно меня просил, чтобы я тебя не обижал». «Вот бессовестный! – пожурила я его, улыбаясь, – расстроил Талу». Так, через много лет, ко мне дошёл мой свет.
(продолжение следует)
Людмила Деева