При рождении мне дали фамилию матери и, которую она получила от отца, то есть моего деда. А отчество дали не по отцу. Долгое время меня уверяли, что это было имя прадеда. Но только когда мне было 37 лет, мама призналась, что отчество дала по имени мужчины, который ей нравился.
Странное дело, но все мои первые воспоминания о сильных эмоциях связаны с тоской по отцу. Я всегда спрашивала где он, и когда он меня ЗАБЕРЕТ.
Мне говорили, что он плохой. Что он бил живот моей матери, когда я была в нем. Что он был плохим человеком. Они всегда говорили это с ненавистью и с отвращением. Иногда мне влетало за эти разговоры.
Я хорошо помню, что когда собирались гости, и до меня не было никому дела, я сидела на подоконнике за шторкой и ждала, что он придет. Это была постоянная тоска, которая иногда превращалась в отчаяние и очень часто в истерику. Когда меня ругали, я стремилась к подоконнику и звала отца. Иногда я смотрю на современных детей, которые растут без отцов, и думаю, испытывают ли они нечто подобное? Проявляют ли себя так яростно? С виду они обычные счастливые дети. Преследует ли их эта дикая тоска?
Со временем и мама с бабушкой привыкли к моим истерикам, мое сидение на подоконнике стало обычным делом. В любую свободную минуту, я залазила на подоконник и ждала ЕГО. Я представляла его в плаще и шляпе. И мое сердце начинало каждый раз стучать сильнее, когда я видела кого-то похожего. И если этот мужчина заходил в наш подъезд у меня возникал страх, что если он позвонит в дверь, ему никто не откроет. И в эту секунду приходило отчаяние. Я никогда не верила в те ужасные вещи, которые мне рассказывали про него.
Со временем интенсивность моих страданий стала спадать, но тоска осталась. Она до сих пор со мной.
Затем настал момент, когда я стала искать отца в других мужчинах. Иногда это был троюродный дядя. Но потом во мне родилась убежденность, что это Михаил Боярский))) . Я придумывала разные истории о нем и рассказывала их всем подряд. Окружающих это забавило. Иногда, показывая пальцем на мужчину, который ехал в одном с нами трамвае , я могла спросить, а не мой ли это папа. Глядя на фото известных тогда актеров или дикторов, я мечтала о том, чтобы это был ОН. Представляла, как бы нам было весело и интересно вместе.
Но все-таки был один мужчина, которого я любила безумно. И это был мой дед. Мое первое слово было именно «дед». Когда мы приезжали в деревню, я от него не отлипала. Самым интересным было – это наблюдать как он бреется. Он делал это очень старательно. Мне нравился запах его одеколона. И после бритья он выдавливал угри и говорил, что это червячки. Моему восторгу не было предела. Как и не было предела разочарованию, когда он сказал мне, что у меня никогда не вырастет борода. Я рыдала в голос.
Это был второй человек после бабы Зины, от которого я чувствовала тепло. И единственный с кем я ощущала какую-то общность. Настоящую близость. Когда я однажды озвучила это, будучи взрослой, то увидела настоящее удивление в глазах тех, кто это слышал. Объяснение почему будет в описании, где мне около 20 лет.
А в следующей публикации о том, почему мне было так много внимания со стороны окружающих. И что это на самом деле, быть чужим, среди своих.