Буквально через несколько минут над простыней поднялся светленький младенчик с закрытыми глазками и черными волосиками. Оперировавшая врач весело сказала: «Посмотри, какую красавицу родила!» А у меня в голове только: «Откуда у нее черные волосы? И почему она такая лохматая? Почему не лысая?» Я ждала наплыв бесконечной радости, но ее не было. Были какие-то смешанные чувства, которые я до сих пор не могу описать. Смесь удивления, страха и, все-таки, немного радости, вот прям совсем чуть-чуть. Я сосредоточилась на дочке, смотрела, как ее обрабатывают, измеряют рост, кладут на весы. Весы были забавные, с мультяшным электронным таблом. Побежали цифры. На последнем узи мне сказали, что вес ребенка 3400, я надеялась, что на деле меньше. Поэтому когда цифры перебежали границу в 3500 и побежали дальше, глаза мои округлились, а когда остановились на 3900, едва не выпали. Вот ничего себе кабанчика я вырастила в животе! И ведь поправилась всего на десять килограмм за всю беременность, это ведь в пределах нормы, я читала. И на диете ни разу не заставляли сидеть, да и что сидеть, когда большую часть беременности я ходила летом, когда в жару из еды одни салаты да окрошка. Потом я поняла, что часть веса моей малышки составляли отеки из-за фетопатии, они быстро спали, и она к переводу в патологию весила уже 3500 (за что мне там здорово влетало и пугали, что заберут ребенка под зонд, если не поправится обратно до своего веса. К счастью, за десять дней мы набрали обратно свои четыреста граммов, но скольких нервов это мне стоило – одному Богу известно).
Мою малышку запеленали, дали мне поцеловать и унесли. А за простыней началось самое болезненное – мои кишки и прочую дребедень заправляли обратно в живот. Боже, это было ужасно. Нет, УЖАСНО. Потому что кроме того, что чувствуешь, как у тебя там что-то то тянут, то заталкивают, начались рвотные позывы. Я порадовалась, что выполнила все рекомендации и не ела после шести вечера, а не пила после десяти, поэтому рвать было нечем. Анестезиолог, вышагивая рядом с операционным столом, комментировал: «Это нормально, еще бы, тебе твои внутренности обратно засовывают. Ты чувствуешь то же самое, как если бы тебя удалили в поддых». В этот момент мне снова захотелось его ударить, но, напомню, руки у меня были привязаны. Медсестра заботливо держала у моего лица простынку на всякий случай и гладила меня по голове. Тут анестезиолог, как фокусник, достал откуда-то из рукава шприц с чем-то и снова вколол мне это что-то в капельницу. Тошнота сразу отступила, и я тут же простила ему все комментарии. А еще через какое-то время меня начало жутко трясти, руки просто ходили ходуном, я никак не могла успокоиться. При том, что мне уже не было ни страшно, ни волнительно. Я попросила померить мне сахар, но мне сказали, что капают глюкозу и гипогликемия исключена, видимо, это моя реакция на наркоз. Наконец, все закончилось, и меня переложили на каталку. Продолжало трясти, так что зуб на зуб не попадал, еще долго, окончательно я отошла только в реанимации.
Пить я начала, как только меня перестало трясти. Потом позвонила мужу и обрадовала его, написала маме, подругам и своим врачам. Потом пришла врач-неонатолог и рассказала все, что с моей малышкой. Что был низкий сахар, что купировали, что сейчас с ней все хорошо и завтра нас переведут в обычную палату. Я обрадовалась, успокоилась и начала оглядываться. Нас в палате интенсивной терапии было человек шесть. К вечеру и ночью привезли еще нескольких. Одну женщину привезли экстренно, доставили из района, где она рожала естественным путем, с сильным кровотечением. Здесь ей сделали несколько переливаний и вытащили с того света. Я еще раз порадовалась, что у нас с малышкой все так хорошо прошло.
После того, как отошел наркоз, стало больно. Я, конечно, предполагала, что больно будет, но не думала, что настолько. А пришедшие медсестры сгоняли нас с кроватей и заставляли ходить в туалет. Да и вообще ходить, двигаться. Я чувствовала себя так, будто меня переехал танк и трактор одновременно. В глазах темнело, постоянно хотелось спать, а в животе будто взорвалась атомная бомба. К счастью, нам делали обезболивающие, иначе не знаю, как это пережить с моим высоким болевым порогом.
В первый день есть было нельзя, а на следующий нам принесли еду. Кто лежал – знает, какое меню должно быть у прооперированных людей. Я и сама читала, что можно – все перетертое в пюре, на воде, диетическое мясо. Вот такое и принесли – картофельная пюрешка с мясной пюрешкой же. Всем, кроме меня. Потому что мне принесли тушеную капусту. Тушеную капусту, Карл! Почему? Потому что у меня диабет и девятый стол, потому что положено. И никакие очевидные доводы, что я после операции и вообще-то лежу в реанимации, а так же то, что я на инсулине и мне вообще можно есть все, включая тортики и пирожные (в разумных количествах, естественно), только подколись правильно – не работали. Положено и все тут. Скажу сразу, эпопея с капустой продолжалась и дальше, уже несмотря на то, что я была кормящая мать, а врач запретила мне даже компот и черный хлеб. Тогда я от капусты отказалась, решила, что доживу до перевода в палату на воде, а там что-нибудь придумаю. И расплакалась. У меня вообще тогда слезы начали бежать по любому поводу и без повода. Но то было в первый раз. Санитарка, привезшая еду, сжалилась и наскребла мне остатков картошки с мясом. Ну, а к вечеру меня перевели в послеродовое отделение.
Свою малютку я увидела только в шесть вечера, когда ее привезли в палату после капельниц. Я не видела ее больше суток, ведь родилась она в 10.10 вчерашнего утра. Она спала. Такой, спящей, я ее в первый раз и сфотографировала. Тогда она показалась мне очень похожей на мужа. Зато сейчас мы с ней две одинаковых с лица, только что она кудрявенькая и светлоглазая. Да и волосы у меня в ее возрасте были посветлее, несмотря на то, что к году она превратилась в блондинку.
Кстати, еще один популярный миф от сторонников только естественного родительства – после кесарева трудности с кормлением. У меня уже через сутки после операции пошло молозиво, а к встрече с дочей уже пришло молоко, так что как только она проснулась – я ее покормила. У моей соседки по палате, кстати, было так же, но она кормить не собиралась, поскольку у нее была прооперирована грудь из-за мастита, возникшего с первым ребенком, и она боялась повторения. Так что с молоком все так же, как и у рожавших вагинально. Кроме того, я прекрасно помнила своих соседок по палате с замершими беременностями, у которых пришло молоко на следующий день после искусственных родов, а так же Катюху, у которой полилось с грудей после аборта на двенадцатой неделе. Проблемы с кормлением у меня были, но совершенно другого характера – пониженный мышечный тонус у дочки и плоские соски у меня. Ну и то, что роды были первые и опыта кормления у меня, естественно, не было.
Определить, кто как рожал, можно было в столовой. Если шли, скрючившись и шаркая тапочками, а потом с облегчением садились на стул – это мы, кесаренные. Даже в тарелки заглядывать не надо было (у нас должно было быть хирургическое меню, все протертое. У всех, кроме меня, конечно, потому что у меня был проклятый девятый стол). Если заходили бодренько, весело болтая, но ели стоя – это естественницы. По вечерам мы выползали и телепались зомбями в процедурный кабинет, где получали в попу больнючий антибиотик и не менее больнючее обезболивающее. Я продолжала колоть клексан еще пять дней после родов, как привыкла, сама. Медсестер это почему-то очень удивило, видимо, кому-то кололи они. Когда на четвертый день мне сказали, что колют последнее обезболивающее, я опять расплакалась. Но, как оказалось, зря, потому что живот болел уже значительно меньше, я даже смогла начать ходить прямо, а не согнувшись пополам. Хотя спать на животе по-прежнему не могла, как и кормить лежа. Любой переворот, касание, напряжение отдавались болью. Малышку я старалась брать, напрягая только руки и верхнюю часть спины. Помогал бандаж, но с каждым днем меньше, потому что я худела, и он мне становился велик, как я его не стягивала. Кроме того, плохо сокращалась матка, и мне начали капать окситоцин, а заведующая перед выпиской вручную избавляла от сгустков, та еще веселуха была.
В общем, после пережитого кто мне скажет, что раз сама не рожала, ребенок мне достался легко и без труда – ударю. Тем более что руки у меня больше не привязаны. И язык тоже. Каждая мать положила свою жизнь ради ребенка. И совершенно неважно, каким образом он появился на свет. Главное, чтоб был здоров и счастлив.