Красивых женщин не любят, а иногда еще и за глаза обвиняют в колдовстве и дикостях другого сорта... но и красивые женщины не обязаны всех любить!
Да, в любом, даже в самом уютном мирке всегда найдутся свои небожители - круг избранных возложивший на себя право распоряжаться чужими судьбами. Против воли, себе в угоду или на потеху.
Вот только любая коса может найти на камень... Так кто же окажется сильнее, на чьей стороне будет правда?
Филипп Андреевич вышел на балкон, картинно распахнув обе двери, хотя довольно было бы и одной, чтобы выпустить на свежий воздух его субтильную фигуру. Сразу за балюстрадой шумели кронами тополя и заливались сверчки, повествуя о скором наступлении ночи. В этот момент поручика охватила прохлада. Вечерняя прохлада, наполненная ароматами летних трав и в особенности шалфея, которого на сотни верст вокруг было море разливанное. К слову, от всего этого богатства и пошло именование их уездного городка - Шалфеево.
В Шалфеево и дышалось привольно и также жилось. В особенности вечерами, когда спадал летний зной. В особенности по четвергам, когда здесь, в доме генерала Чайкина-Соколовского слетались на суаре все важные птицы города.
Среди них по обыкновению были: юная Клавдия Леонидовна, жена престарелого городничего, уважаемого помещика Сергея Степановича Соловейкина; Павел Никанорович Стриженов – почтмейстер; доктор Пичугин, Святослав Ильич – начальник земской больницы; Аркадий Гаврилович Воробьев - крупный делец, владелец считай что всех торговых лавок в городе; собственно Анна Егоровна Чайкина-Соколовская, привечавшая знатных гостей в отсутствие мужа, да и он, Филипп Андреевич Вронский, отставной поручик, помещик и просто заядлый холостяк, страстью которого были лишь две вещи – коллекционирование бабочек и скупка разорившихся поместий.
По поводу своей отставки в столь низком звании он сокрушаться любил, ведь причиной ей служил трагический, но крайне занимательный несчастный случай, произошедший с ним в канцелярии при участии печатного пресса, лишившего поручика Вронского как есть всех пальцев левой ноги. Но, надо сказать, делал он это всегда не слишком усердно, с превеликой осторожностью! Чтобы кто не дай Бог не подумал чего постыдного. А то ведь много дезертиров, да самострельщиков во времена Крымской войны было - ну как, уличит кто, чем докажешь, что не шельма?
По обыкновению пили кофе, который купец да торговых дел мастер Воробьев выписывал для их суаре аж из самой Колумбии, и играли в вист. Но сейчас все чаще в дурака. То из-за Клавдии Леонидовны, которая, стоило заикнуться кому про вист, хваталась за голову, ссылаясь на мигрень и упрашивала чего полегче. Разумеется, мигрень! Как не заработать головные боли, если все время проигрываешь в любимую обчеством игру. Чай не состояние, конечно, а все же обидно каждый раз уходить ни с чем, да и для статуса жены городничего не пристало. Собственная юность претила ей и заставляла и без того чувствовать себя неуверенно в этом единственном подходящем к ее положению кругу.
Но сегодня молодая дама изрядно запаздывала и партейку все же удалось разыграть без нее, чему Филипп Андреевич был несказанно рад.
- Поручик? Милый друг, извольте к столу для новой раздачи! – пропела из гостиной Анна Егоровна. Муж ее, генерал Чайкин-Соколовский, даже уйдя на пенсию по выслуге лет, не сидел на месте. Вечно был в разъездах по своим земельным и банковским делам, оставляя ведение хозяйства и домоседство жене. Но она и не возражала, да к тому же и нисколько не печалилась! Флиртовала со всеми и каждым в своей особой, матушкиной, назидательно-игривой манере. Вот вроде и кокотка, а все та же генеральша – палец в рот не клади.
В комнате витал аромат свежесваренного колумбийского кофе и французских духов, которые Анна Егоровна выливала на себя в большом количестве. К сожалению, могла себе позволить, потому как ее дочь, вышедшая замуж за французского дворянина, посылала их матери регулярно. И от этой бури ароматов голова у поручика Вронского кружилась и болела даже больше, чем у Клавдии Леонидовны от виста.
Вокруг круглого стола помимо гостеприимной хозяйки, точно рыцари Камелота восседали Стриженов, Пичугин и Воробьев. Все господа уже вышедшие из того возраста, который можно считать молодым, но все же еще не старые, хоть и побитые временем. Воробьев, к примеру, был изрядно упитан и лыс, а Пичугин носил седые бакенбарды, настолько пышные, что вполне будут считаться неуместными в обеих столицах. Но то там, а не в Шалфеево.
Дверь в гостиную распахнулась без стука и в комнату влетела раскрасневшаяся от спешки жена городничего. Не говоря ни слова, матрона прошествовала к столу у серванта и, только налив и опрокинув в себя стакан воды, снизошла до объяснений своего неподобающего поведения.
- Господа, это что же творится! Да среди бела дня!
- Погодите, Клавдия Леонидовна, присядьте – проявил заботу Воробьев и, встав, отодвинул для дамы стул. Опомнились и другие господа, поднялись со своих мест.
- Благодарю, Аркадий Гаврилович. Ох, простите мне, но вы бы видели все своими глазами, тоже бы «Отче наш» позабыли - сказала дама, положа руку на сердце и переведя дух, продолжила. – Я задержалась в аптеке, покупала глазные капли для Сергея Степановича, как вдруг вошла она… и словно солнце зашло, будто потемнело все вокруг, вот вам крест, я даже перекрестилась тогда! Высокая, как каланча и вся в черных кружевах, да еще и шемизетка на ней, ох стыдно сказать, все видно… такие платья откровенные, знаете где носят? У нас таких заведений нет. Я, разумеется, сама не знаю, да мне про то сказывали. Прошла, значит, мимо, точно пава, даже не поздоровалась! И сразу к прилавку, и вперед меня встает, да говорит аптекарю что надобно. Я просто не нашлась что сказать. А аптекарь, точно кот перед рыбой - давай щуриться да кланяться: «сию минуту-с», говорит, «как прикажете-с», будто императрица она, не меньше, а меня словно и не было там никогда! Я, конечно, говорю, «позвольте», а она как обернется на меня, как зыркнет своими глазищами черными из-под вуали и улыбку свою тянет, хищную такую и молчит. А потом сказала, точно змея прошипела: «вас, дескать, заждались уже - поспешите». У меня как сердце схватило, как схватило… – голос Клавдии Леонидовны сорвался на слезы и Воробьев учтиво протянул ей свой платок. – Господа, я почувствовала, как руки немеют и давит в груди, а у меня ведь матушка под самый пост от удара скончалась. В общем, я как есть выбежала оттуда и словно в тумане была, пока сюда не добралась. Вот вам крест, не полегчало, пока не доехала. Уж не знаю, что это за пиковая дама, но такого ужаса в Шалфеево я отродясь не испытывала!
- Это вы, матушка, должно быть с вдовой князя Вильчурского повстречались. – Отметил почтмейстер, чем обратил на себя внимание всех присутствующих. – Так и есть, приехала совсем недавно и скрытно. Мне то известно только потому, что много корреспонденции на ее имя поступало, да посылок.
- Как? - Поручик Вронский оживился и заерзал в кресле от волнения. – Неужто, того самого Вильчурского, поместье которого за рекой? – В самом деле, Филипп Андреевич еще лет десять назад тщетно разыскивал владельцев, желая выкупить то имение с землей, как он надеялся, по низкой цене. Уж он то постарался в свое время для этого, ссудив старику денег под непомерный процент. Да вот беда — тот умер раньше чем удалось выманить у него залог на имущество, а продажи скота, да части фамильных ценностей его распорядителям хватило, чтобы покрыть те долги.
- Вильчурского? Из тех самых Вильчурских? – удивился доктор Пичугин. – Но позвольте, разве в их роду кто-то остался после смерти старого князя?
Хозяйка дома томно вздохнула и раскрыла кружевной веер.
- Там темная история, Святослав Ильич. У Вильчурских был сын, но что-то они не поделили с отцом, кажется, юный князь не желал возвращаться в отцовский дом после столичных университетов. Хотя, право, что удивляться – молодость-глупость, да и кровь бурлит, вам ли не знать. Вас послушать, так и вы знатный кутила в юности были, да, доктор? Вот и он не вернулся, даже на похороны отца не изволил. А про то, что молодой князь женился и потом трагически погиб на Кавказе, я слышала. Ну, вы знаете, у меня везде свои источники.
Воробьев деликатно откашлялся.
- Я, признаться, тоже знал о новой фигуре в городе. Да и как не знать. Княгиня заказала в мебельной мастерской стульев для столовой, да выписала несколько комодов с мурановыми вставками. И, конечно же, тканей купила портьерных и на платья, да и посуды изрядно. Мне, кхэм… довелось с ней беседовать намедни. Инфернальная дама, тут спорить не стану и все же притягательная особа. Здесь в Шалфеево не каждый день таких встретишь.
- Извольте! – Оскорбилась жена почтмейстера. – Вести себя подобным образом не подобает в приличном обществе. Это же вопиющее неуважение! Или что же она думает о себе, мы тут в Шалфеево может и не столичные жители, но люди достойные и вести себя с нами следует соответственно.
- Ну-ну, Клавдия Леонидовна, сядьте. Вот, выпейте еще воды. – Засуетилась над раскрасневшейся гостьей генеральша. - Быть может чаю с ромашкой изволите, для успокоения чувств? Молчите, молчите. Я распоряжусь. Семен!
Постучавшись, в гостиную заглянул сутулый мужчина в великоватом ему жилете и, вежливо склонившись, отправился на кухню с поручением.
- И что же, - поинтересовался до того молчавший поручик, - княгиня поселилась в старом доме? Но он же десятилетиями пустовал! Там верно уже и крыша сгнила и мышей развелось немерено.
- А знаете, для нее то имение вот уж в самый раз – мстительно заметила жена городничего и не деликатно ополовинила стакан с водой. – Аккурат для такой… такой… такой ведьмы!
- Ох, ну что же вы ее так! – Всплеснул руками Воробьев. – Быть может, то вам померещилось, и вовсе не так все на самом деле было.
- Я бы не сбрасывал со счетов мнение Клавдии Леонидовны.
Присутствующие удивленно повернулись к почтмейстеру.
- Вам что-то известно?
- Ну, не томите же!
Мужчина деловито поправил манжеты и отхлебнул ароматный напиток из кофейной пары, элегантно отодвинув мизинец.
- Вы меня знаете, я в своем департаменте все держу на полном контроле. Для нас точность – это честь, а служба – гордость. Но иногда поневоле что-то да узнаешь. Знаете ли, конвертик плохо заклеился, на посылке веревочка перетерлась. То непорядок и требует исправления. Чтобы почтальонам неповадно было туда заглянуть и что-нибудь умыкнуть.
- Ох, да перестаньте же, мы вас ни в чем таком не подозреваем. Что вы там увидели? – не удержался поручик Вронский, на что получил неодобрительный взгляд Стриженова.
- Престранные посылки, господа и дамы. Престранные. Вот только вчера мы получили набор из диковинных приборов и колб, по виду так целая химическая лаборатория. До того получали много книг, притом все больше на латыни и греческом. Я в языках не силен, признаться, только лишь буквы разбирать и научен, да что мне… даже немецкий ни разу за всю жизнь так и не пригодился. Медицина там какая-то, да философия. И письма, вот буквально со всего света! Сегодня только из самого Парижа писаное пришло. Так и хотелось марку поддеть… - Стриженов опомнился и, покраснев, попытался сделать вид, что последнего не произносил, сконцентрировавшись на чашечке колумбийского кофе.
- Интере-есно. – Протянула Анна Егоровна. – И как же зовут ее, нашу новую соседку? Удивительно, что я никак с ней все еще не пересеклась.
- И вовсе ничего удивительного – отозвался Воробьев. – В моих лавках и магазинах она появляется все чаще под закрытие, а закрываемся мы, как вам известно, после заката. Вот только солнце заходит – и вот и она, наша постоянная покупательница, Елизавета Леопольдовна ее имя.
- Елизавета Леопольдовна Вильчурская? – задумчиво переспросила генеральша.
- Фи, какое нелепое сочетание! – взвилась жена городничего. – Это ведь надо к такой известной и приличной фамилии, такое имя и отчество! Вот уж точно, без согласия родителя браком сочетаться – только на беду.
- Кажется, слышала я об одной Елизавете Леопольдовне, - припомнила наконец хозяйка дома, - дочери отставного генерала, личного дворянина. Мне о том рассказывала моя давняя подруга, не буду называть имен, но она весьма приближенная к Ее величеству особа. Так вот, та девица умудрилась дважды опозориться! Сначала своей интрижкой с одним из великих князей, а потом еще и скандалом на его венчании. Представляете, явилась туда незваная в траурном платье, ворвалась посреди церемонии и устроила форменный беспорядок, крича на весь храм о своих любовах… что тогда творилось… Говорят, ее чуть не поместили в дом для умалишенных, но в последний момент великий князь сам похлопотал перед матушкой и выпросил у нее снисхождения… ох! Ведь выдали ту Елизавету за какого-то захудалого дворянина…
- Батюшки, ведь сходится! – вовсе не по-мужски охнул доктор Пичугин.
- А что если она это и есть?
- Да не обязательно же она!
- Нет, не может быть столько совпадений! А что же дальше, дальше-то что было?
- Ох, если это и правда она, то не к добру… О ней при дворе слухи разные ходили. И поговаривали о том, что она никаких методов не страшилась, чтобы своего добиться – великого князя увлечь, да и самой великой княгиней стать. Тщеславие этой барышне голову кружило. Тяжело детям личных дворян в жизни устроиться, сами знаете. И про чары темные там тоже слухи были, будто бы она в дружбе с каким-то английским эзотериком Кроули, который даже взял ее в ученицы.
- Ах! А что, если это она последнего князя Вильчурского в могилу свела? – поделилась подозрением жена городничего.
Все вздрогнули, когда в дверях гостиной раздался стук и за ними появился Семен фарфоровым чайным сервизом на мельхиоровом подносе.
Клавдия Леонидовна три раза перекрестилась. Глядя на нее, и Стриженов потянулся, но на полпути передумал.
- Что так долго?
- Простите, барыня. Там Иванищев опять пришел, на ремонт церковной крыши просить. Изволите гнать, как в прошлый раз? Я уж сказывал, что вы отдыхать изволите, но он говорит, что в третий раз пришел и теперь нипочем не уйдет.
- Вот так вечерок. – Заметил Пичугин и расхохотался. – А что, матушка, вдруг недаром поп именно сегодня к вам явился? А все же ему, божьему человеку, про все это бесовское должно быть больше известно? Ведь, как говорится, знай своего врага в лицо!
- Иванищеву-то? Да ему бы лишь бы денег выпросить. Будто ему прихожане мало подают. Хотя вот если бы в храме душевнее службу вел, а не бубнил бубном себе под нос, так может и подавали бы больше. Так нет, угораздило генерала один раз ему пожаловать на золочение иконостаса, так он теперь за каждым гвоздем сюда кланяться приходит. И не отвадишь ведь! – пожаловалась генеральша.
- Это что! Вот к мужу моему в управу надоели уже просители ходить. Все требуют мост через реку починить, так на что чинить? Бюджет на то в казне не резиновый, а мост пока стоит. Ведь есть и поважнее дела – нет, ходют и ходют. У Сергея Степановича от них только грудная жаба тревожится. И ведь как чувствуют, мы только собрались забор в поместье справить – они снова тут как тут, со своим этим мостом.
- Ладно. Пусти Иванищева, послушаем, что скажет. Только заставь сапоги прежде отмыть. Снова запачкает мне все ковры.
Семен вежливо склонился и тотчас скрылся за дверью.
- А знаете, - хмуро сказал Воробьев, припоминая, - я ведь намедни посылал к княгине престранные покупки. С моего птичьего двора ей доставили тринадцать черных петухов… и еще черного козла. Причем нужен ей был непременно черный и непременно молодой. Запомнил потому как странная просьба, пришлось во все свои дворы приказчика послать, чтобы разыскать.
Клавдия Леонидовна охнула и прикрыла рот, словно страшась, что туда что-то ненароком залетит.
- Да как же это. Она что же и здесь, в Шалфеево бесовство творить собирается? И зачем же ей это? Что забыла-то она здесь?
- Как что? – Ухмыльнулся поручик, смутно нащупав что-то важное в этой мистической беседе. – Известно что! Судя по всему, эта дама только до одного охотница, титул ей да богатства подавай. А поскольку титул теперь при ней, подавай второе. А кто у нас самый богатый в Шалфеево? Всем известно, что ваш муж, Клавдия Леонидовна, Сергей Степанович Соловейкин.
- Да как же вы можете такое говорить, при мне, живой жене! – Возмутилась та. – Да мой супруг никогда…
- То-то и оно, что при живой жене. Не зря она вас в аптеке встретила, ох не зря. Проверьте, не пропало ли чего из вещей?
Женщина заохала, рассматривая свой наряд и ощупывая прическу на предмет гребня и других украшений.
- Платка нет с монограммой! Где мой платок?!
- Ну, вот. Говорю же, не зря она вас там встретила. Да не встретила, а что ни на есть подкараулила.
- Анна Егоровна, да как же так! – взмолилась к старшей подруге жена городничего. – Разве можно такое допустить?
- Поручик, возьмите свои подозрения обратно, что вы мне выводите девушку! Я никакой ромашки на ее нервы из-за вас не напасусь.
- Извольте, думаю, все согласятся, что мои домыслы имеют под собой надежное основание из всей совокупности известной нам информации. – Пуще прежнего развеселился поручик.
В дверь вновь постучали, и за ними показался совсем еще молодой священник, должно быть бывший моложе всех присутствовавших в этот вечер в гостиной. Худой и сильно изможденный, словно только начал оправляться после затяжной болезни, он держался скромно и подчеркнуто вежливо.
- Отец Федор, а вот и вы. Заходите, милости просим! Позвольте угостить вас чаем с ромашкой?
- Благословите батюшка! – подскочила к нему жена городничего и смеренно склонившись, поцеловала предоставленную руку, а следом за ней подошел за благословением и Стриженов.
- Доброго вечера и прошу прощения, за столь поздний мой визит. Я, матушка, надеялся вас застать одну, кроме того Семен передал, что вы изволите отдыхать.
- Простите и нас, отец Федор. Это моя вина, не хотела вас смущать, мы здесь в карты играем. Знаю, не лучшее занятие, но что поделать – грешны. Вы все по поводу крыши? Я уже передала мужу вашу просьбу. Вот, только вчера в письме о том напоминала. Он все еще в Москве, но, думаю, в скором времени вернется и мы сможем помочь вашей беде.
- Дай то Бог, дай то Бог.
- Отче, - обратился к нему поручик Вронский, - у нас здесь вышел спор. Как вести себя православному человеку, если на своем веку ему не посчастливилось с ведьмой-колдуньей столкнуться.
Отец Федор задумчиво потер только начавшую набирать густоту бороду и, наконец, молвил:
- В двадцать втором стихе девятнадцатой главы книги Левит, говорится: «Не ешьте с кровью; не ворожите и не гадайте» и еще в книге пророка Михея 5:12 сказано, «исторгну чародеяния из руки твоей, и гадающих по облакам не будет у тебя». Думаю, то нам ясно говорит сторониться всякой бесовщины и ведовства.
- Это всенепременно, но что если встретишься с ведьмой и она против тебя зло затеет? Что тогда?
- Да, отче! – поддержала поручика Клавдия Леонидовна. – Как уберечься?
- А здесь, сестра, вспомни псалом 22 – «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной» и ничего не бойся, потому что так и есть. Православному человеку, истинно верующему и перед Господом чистому, нечего бояться таких ужасов. Думаю, то плод воображения больше и злых людей фантазии. В средние века в Европе и Америке много людей больных, а не одержимых на костер свели из-за глупых страхов и собственных нечистых целей. Думаю, если даже половина из них справедливо обвинена была и то не Богоугодное дело. Ведь в Книге Бытия говорится, что Господь обещал помиловать Содом и Гоморру, если Авраам найдет там хоть десять праведников!
Все призадумались. Но Клавдия Леонидовна была теперь полна решимости докопаться до истины.
- А что же, Священное Писание не говорит нам о том, что делать с ведьмами, которые точно ведьмы? Неужели там нет такого, отче?
- Ну, - замялся отец Федор – есть, разумеется. Вот, например, хм… как бишь там было-то… в книге Исход 22:18 сказано «Ворожеи не оставляй в живых», но такое указание всегда нужно рассматривать в канве повествования. Что ж, Анна Егоровна, благодарю вас за чай и вас господа. И за беспокойство извините, никак не хотел помешать вашему вечеру. Дозвольте зайти, когда генерал вернется, матушка? Я, признаться, не знал, что он только решить мою проблему может. Вовсе и в мыслях не было вас попусту беспокоить!
- Ну, что вы отец Федор…
Едва Семен закрыл дверь за священником, в зале загудели голоса.
- Слышали, что сказал отец Федор - в живых не оставлять! – Неожиданно кровожадно выступила жена городничего. – Все потому что только зло от ведьм и упадок. Я слышала, что они хоть весь город могут с ума свести и к нечистому отправить.
- Склонен поддержать Клавдию Леонидовну, - поддакивал ей поручик – как-никак тринадцать черных петухов и козел! Кто знает, на что способна ведьма с эдаким арсеналом.
- Право как можно! – Призывал Воробьев, который пришелице явно симпатизировал. – Вдову на растерзание? Да что же подумают о Шалфеево, когда слухи пойдут.
- А вы бы помолчали лучше, Аркадий Гаврилович, - осадил его Вронский, - вы так-то, если рассудить, поставщик оружия в данной ситуации.
- Погодите, господа. – Остановила их генеральша. – Что же мы, звери с вами? Нам ясно, в самом деле, только одно, что эта дама одним только своим приездом внесла смуту. Бесспорно, что нам такие соседи не нужны. Полагаю дело это можно решить вполне малой кровью – указать Елизавете Леопольдовне на то, что ей здесь не рады и попросить ее из города. Уж на это мы способны и вполне имеем право.
- Все правильно, Анна Егоровна, - подхватил ее мысль поручик. План в его голове к тому моменту оформился окончательно. – Мы, как сознательные горожане просто обязаны это сделать. Вы только подумайте, эта женщина мало того что темная лошадка, так еще и явно продемонстрировала нам свое отношение своей скрытностью и хамским поведением по отношению к юной Клавдии Леонидовне. Жене городничего, на минуточку! Я, как мужчина, готов даже ради того понести потери – я выкуплю ее землю и старый дом… да! Я выкуплю все ее наследство в Шалфеево, чтобы у этой женщины не было повода вернуться!
Услышав такое Клавдия Леонидовна пустила слезу и не жалела рук на аплодисменты.
- Филипп Андреевич, то поступок настоящего мужчины. Я вас теперь безмерно уважаю!
Доктор Пичугин тихо поправил сползшие на кончик носа очки и мысленно присвистнул, наблюдая за созревающем на его глазах планом выдворения ведьмы из Шалфеево.
Бедная, бедная женщина… она ведь и не знает, с кем связалась…
***
В десять часов по полудни следующего дня на каменный мост через глубокую речку Ключная, что отделяла город Шалфеево от большой дороги на Москву и запустелого поместья князей Вильчурских, въехали четыре кареты с господами и дамами, видными представителями городской элиты.
Въехали с одного края, да другого так и не достигли.
***
- Ну, что они тебе? – прогундосил Ацебрук и лениво перевалился на другой бок, щурясь от дневного света. – Будто первые такие или последние? Вот уж еще души на свою совесть брать. Были бы то хоть душегубы какие…
- Так то душегубы и есть. – Огрызнулась Лизавета. – Людоеды. Поделом им.
- Вот уж карты разложила и все поняла, да? – прыснул кот-фамильяр и серьезно посмотрел на свою хозяйку-ведьму. – Да что тебе с них? Ну, лжецы. Ну, склочники. Ну, жадобы и подлецы, пусть даже воры и разлучники. Когда ты такой мелочью промышляла? Нам кто посерьезнее нужен, чтобы душу твою выкупить. Диктатор какой-нибудь или может черная вдова. Поехали во Францию, говорю тебе. Нюхом чую - что-то вот-вот начнется в той части света. Там уж поживимся как следует!
Ведьма только поджала губы и отвернулась к котлу. Там, в зеленом бульоне плавали, время от времени всплывая на поверхность, пять куколок навязанных из кукурузных рылец.
- Скучаешь?
Промолчала.
- Мы если в этом доме застрянем, впустую жизнь проживем. А я говорил тебе, что ведьме нельзя влюбляться. Такая любовь обречена…
- Знаю. – Огрызнулась девушка. – Ладно, так и быть, прощу. Но не всех. Доктора этого прощу и торгаша. Хотя нет, торгаша не прощу. Он даже бедняков обманывает. Доктор хоть зла никому не делает… хотя все одно распутник. Лишу его мужской силы, вот что! И пусть дальше людей лечит, только теперь без помех.
- А генеральшу?
- А ее за что прощать?
- Ну… так она тоже ничего плохого. Вроде.
- Да она ж в городе главная змея! Все зло здесь с ее попустительства. Вот такое закрывание глаз на несправедливость, оно может и похуже некоторых грехов.
- Лиза, Лиза… и что бы твой князь на это сказал? Думаешь, ему нужна вся эта месть? Ну, разорили они его отца, ну да и что с того? Отец его тоже жестоким человеком был, может и поделом ему. Что ты взъелась-то на них всех?
Девушка задумчиво поводила в котле поварешкой и затем решительно выловила одну из фигурок, да выложила ее на пол.
- Оклемается доктор. А что князь бы сказал — уже не важно. Нет его. Даже тело его уже наверно горное зверье по норам, да гнездам растащило. Но и это пустое. Не в отце его дело и не в деньгах. Понимаешь… он же любил этот город за что-то… вот я и почту его память, сделав Шалфеево лучше. Тут красиво. – добавила она немного подумав. – Поживем здесь еще с годик, воздухом подышем и поедем к этим твоим французам. Раз уж ты там что-то «нюхом чуешь».