Повернут ли они вспять?
«Запад поразил воображение наших верхних классов и заставил перестроить всю нашу народную жизнь с величайшими жертвами и большой опасностью для нее. – писал в начале XX в. публицист М. О. Меньшиков – Из России текут реки золота на покупку западных фабрикантов, на содержание более чем сотни тысяч русских, живущих за границей, на погашение долгов и процентов по займам, неисчислимое количество усилий тратится на то, чтобы наперекор стихиям, поддерживать в бедной стране богатое культурное обличье небольшой группы. Если не произойдет какой-нибудь смены энергий, если тягостный процесс подражания Европе разовьется дальше, то Россия рискует быть разоренной без выстрела. Оскудение, захватив раньше всего прикосновенный к Европе класс, доходит до глубин народных, и стране в таком положении придется отказаться от соблазна, или обречь себя на вечный плен».
И такая смена энергий действительно произошла в феврале – октябре 1917 года. В авангарде революции в России оказались не только марксисты, ее на первых порах поддержали также люди, управлявшие техносферой как народнохозяйственным комплексом. С конца XIX века, чтобы зарабатывать на ножницах цен, промышленно развитое государство должно было находить наилучшие решения не отдельных изолированных проблем, а комплексные одновременные решения множеств технически сложных проблем: начиная от создания передовых машин до вакцинации населения.
Именно потому, что техносфера необходимо потребовала комплексных решений, буржуазное государство, которое и раньше было в политическом смысле отчужденным от господствующего класса буржуазии, стало отчуждаться от нее также и барьером компетенций, необходимых для управления техносферой, которыми буржуазный класс не обладал. Возник социальный феномен, не сводимый к буржуазному обществу – технократия.
Но марксисты, сталкиваясь с этим новым феноменом повсюду, когда они покупали билет на поезд, в синематограф, или захватывали почту и телеграф, видели в технократах только приказчиков капитала. Они не заметили, что технократы играют в современном им обществе роль, не сводимую к функции приказчика, что это представители более высокой организационной культуры, нежели культура капитализма.
Союз с технократией марксистами был отвергнут в пользу союза с одним из классов уходящего буржуазного общества – рабочим классом, который марксисты ошибочно сочли революционным классом.
Что у нас пошло не так с коммунизмом? – Этот вопрос большевики начали задавать уже в 1918 году.
Альфой и омегой нового экономического порядка большевики объявили «рабочий контроль»: «пролетариат сам берет дело в свои руки».
«Рабочий контроль» очень скоро обнаружил свою истинную природу. Эти слова звучали всегда как начало гибели предприятия. Немедленно уничтожалась всякая дисциплина. Власть на фабрике и заводе переходила к быстро сменяющимся комитетам, фактически ни перед кем ни за что не ответственным. Знающие, честные работники изгонялись и даже убивались. Производительность труда понижалась обратно пропорционально повышению заработной платы. Отношение часто выражалось в головокружительных цифрах: плата увеличивалась, а производительность падала на 500—800 проц. Предприятия продолжали существовать только вследствие того, что или государство, владевшее печатным станком, брало к себе на содержание рабочих, или же рабочие продавали и проедали основные капиталы предприятий.
Победа революции марксистами 1920-х гг. связывалась с понятием «пролетарской культуры», которое придумал крупный теоретик РСДРП А. А. Богданов. Пролеткульт в теории был равнозначен коммунизму вообще, а не только сфере просвещения и развлечения. Богданов требовал овладения тайнами коммунистического труда и секса, так как никакую сферу жизни нельзя извлечь из культуры.
Но тут во взглядах Богданова обнаружилось внутреннее противоречие. Он не нашел у пролетариев никакого собственного культурного опыта, отличного от опыта эксплуататорского класса, или склонности этот опыт совершенствовать, хотя в своих изысканиях Богданов дошел до пролетариев каменного века – неандертальцев.
Он сделал вывод, что рабочий класс не созрел для выработки своей культуры и, следовательно, для коммунизма.
Еще при жизни Богданова его оппонент Владимир Ленин в ходе борьбы с «рабочей оппозицией» в партии отверг прежнюю ставку на рабочий класс, превратив его всего лишь в «школу коммунизма».
Воспитываясь в такой школе и становясь коммунистом в рамках классовой организации на «родном» предприятии, готовый коммунист впоследствии мог заниматься управлением народным хозяйством, скажем, в роли министра, отправиться за рубеж в качестве посла и т.д. Пройдя культурную школу коммуниста, такой советский управленец оставался бы коммунистом.
Не нужно было глубоко погружаться в теорию марксизма, чтобы догадаться, что отрыв коммуниста, ставшего чиновником, от рабочей культурной среды все же произойдет, а советский управленец, происходящий из зажиточных крестьян, мог бы спать спокойно, выправив себе коммунистическую биографию.
Рабочему классу в ленинском плане строительства коммунизма отводилась почетная роль гвардии, подобно тому, как при Петре выслуживали определенное время в гвардии, чтобы получить военный или гражданский чин, место губернатора. Понятно, что в дальнейшем ведущая роль принадлежала таким чинам и хлебным должностям, но не гвардии. Она лишь на какое-то время становилась действительной кузницей кадров, но чем дальше, тем больше превращалась в этическую формальность, необходимый пункт послужного списка.
Советская партократия выполняла в СССР функцию подавления масс в интересах правящей бюрократии в целом и функцию поддержания социального мира в интересах всего общества. Эта часть бюрократии в максимальной степени наследовала российскую систему чинов и опиралась на ленинскую идею рабочего класса как школы коммунизма. Этой школе, как представляется, партократия была обязана низким уровнем культуры, в сравнении с политическими элитами других промышленно развитых стран.
Оказавшись в оппозиции и в эмиграции, один из прежних руководителей СССР Л. Д. Троцкий дал следующий прогноз: «либо бюрократия, все более становящаяся органом мировой буржуазии в рабочем государстве, опрокинет новые формы собственности и отбросит страну к капитализму, либо рабочий класс разгромит бюрократию и откроет выход к социализму».
Как видно, даже после своего личного поражения Троцкий лелеял надежду на рабочий класс, хотя робкие выступления рабочих против партократии были подавлены еще ранее при его живейшем участии.
Должны ли мы согласиться с Троцким в его ожиданиях, а если нет – откуда нам ждать новых энергий, которые повернут реки золота вспять?
Об этом мы продолжаем спорить с участниками семинара Мышление России.
Об авторе: Евгений Владимирович Милютин, российский дипломат (в прошлом), историк, писатель, автор книги «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное». Вы можете комментировать эту и другие мои статьи в группе любителей психоистории «Зеленая Лампа» в Фейсбук. Для этого нужно присоединиться к группе.