Буран за окнами бесновался и выл, как раненый зверь. Бился в стены и бросал в окна пригоршни плотного снега, ворочал деревья в тайге и гнул к земле ветви старой яблоньки. Серко жался в будке, спрятав нос в пушистый хвост и лишь изредка приоткрывая глаза, оценить происходящее буйство. Матвей сидел в тепле и вслушивался в рев ветра. Хлопнула дверь в сенях, затопали шаги - это мама обивала снег с валенок.
-Ох и буранище, сынок. Совсем дышать невозможно, - раскрасневшаяся мама вошла в горницу, повесила на гвоздь телогрейку, платок туда же, устало уселась за стол, - Пеструшка-то нервничает, еле подоила ее. Перетаптывается на месте, головой крутит и мычит все. Уж я ее успокаиваю, а она все толчется, толчется...
Мама вздрогнула, когда ветер особенно сильно ударил в стену, заставив дом низко загудеть, завибрировать. Матвей сказал, задумчиво глядя на маму:
-Как батя там, в тайге? Должно быть, нормально, в зимовье все же.
Отец позавчера ушел в тайгу, увез очередную партию продовольствия и запас пороха, который ему привез из города сын деда Власа, Петро. Он приезжал к отцу редко и всегда привозил для отца порох и дробь. И обычно просился с отцом в тайгу, страстным был охотником. Уехал он в город, отучился там на машиниста и сейчас работал в депо.
Мама вскинула на него глаза, в которых глубоко угнездилась тревога:
-Конечно, нормально. Он и под елкой буран переждет, бывало уж.
-Когда ж? Мне не говорил даже...
Матвей встал, налил маме горячего сбитня, поставил перед ней парящую кружку.
Она глянула на него благодарно, сделала глоток, подув на пряное питье, и начала рассказывать:
-Молодой он тогда был совсем, года на два аль три старше тебя нынешнего. Мы тогда с ним еще только друг на дружку поглядывали, - мама заулыбалась, вспоминая. Был он упрямый и строгий такой. А уж красивый какой! Вихрастый, глазищи такие, все девчата в деревне по нему сохли. А он не смотрел ни на кого - все время в тайге. Девчата промеж себя его бирюком прозвали.
Матвей на этих словах вздрогнул, вспомнив невольно другого Бирюка. Мама не заметила ничего, продолжила:
-Задумал он тогда соболей добыть. Деды ему говорили, что непогода собирается, просили обождать. Но он же упрямый. Если что решил - решения уже не изменит. Вот и собрался он да ушел в тайгу. А на второй день такая же непогода началась. Дом соседний не разглядеть, ветер с ног сбивает. Заволновались мы за него, пошли к дедам за советом. А там уж отец его, дед твой. Совет держат - идти искать или обождать. Разное говорили. Кто говорил, что идти не нужно - и его не найдешь, и сам пропадешь. А кто и собираться начал.
Мама перевела дыхание, глотнула еще сбитня, и продолжила:
-Дед твой выслушал всех, а потом сказал: "Нечего гуртом ходить. Сам пойду, один. А вы ждите, пока распогодится. И коли не выйдем, то уж тогда ищите. Он на гриву пошел, и я туда ж". На том и порешили. Зимовья тогда еще не было, его твои отец с дедом после вот этого и поставили.
Матвей слушал жадно, представляя себе молодых отца и деда в дикой снежной круговерти.
-И ушел дед тоже в тайгу. Как сейчас помню - вот он взял свою берданку и исчез в метели, как в воду канул. А мы с девчатами сидим в одном углу волнуемся, а взрослые женщины в другом. Два дня их не было, а на третий пришли. Точнее отец пришел и деда на волокуше привез. Оказалось, что дед твой в большой овраг угодил, не углядел его в буране. Зашибся и еле вылез оттуда. Отец твой все три дня просидел под елкой, костер жег да соболей подстреленных с белками жарил. Дед на огонь и вышел. Пошли он домой, да дед не сдюжил - очень у него бок болел.
На этих словах Матвей непроизвольно потер и свой бок, ушибленный при падении в овраг, и спросил:
-И не страшно ему было?
Мама улыбнулась горделиво:
-Отец вой вообще ничего не боится. Ни разу его напуганным не видела. Но ты у него лучше спроси, как домой придет.
Мама поднялась, ушла в их с отцом комнату, зашебуршила там, зашарила по сундукам, собирая постель. А Матвей вышел на двор, к Серко. Тот подвинулся привычно, давая место. Матвей рассмеялся:
-Э нет, Серко, я теперь уже не влезу в твою будку - маловаты хоромы для нас двоих.
Серко недоуменно поглядел на друга - выходить ему жуть как не хотелось. Но пересилил себя все же, вышел, ткнулся холодным носом в ладони, качнул едва заметно хвостом. Матвей присел перед ним на корточки, потрепал лобастую голову. Серко не упустил возможности и тут же облизал ему лицо. В этот заход в тайгу отец не взял пса с собой - в драке с уличными собаками он повредил переднюю лапу и слегка прихрамывал.
Матвей ощупал ему лапу - Серко терпеливо сносил от него любое самоуправство, а больше никому не позволял. Разве что отцу, и то не всегда. Все было в порядке, лапа у друга уже поджила, и он вполне был готов к ходовой охоте. Матвей обдумывал поход в тайгу, выручать отца, и мысленно перебрал все, что может понадобиться в тайге...
Лег, но долго не мог уснуть. Лежал и смотрел в потолок, закинув руки за голову и слушая вой ветра. Перед глазами разворачивались картины одна мрачнее другой: отец бредет по заснеженной тайге, в буране, просвета не видно, костер не развести. Попробуй разведи костер в такой ветер. Но потом подумал, что отец даже в ливень костер разводит, что уж говорить про буран. Выкопай в снегу ямку, чтобы не задувало, наломай сухого лапника, и костер готов. А там и укрытие от ветра соорудить не проблема. Для обогрева ведь большой костер не нужен - нужно толковое укрытие от ветра, так что все у отца нормально, точно. С этими мыслями Матвей и уснул.
Проснулся и прислушался - за окнами царила полная тишина. Вскочил, выбежал на крыльцо. Буран унялся, и снег сыпался на землю крупными редкими хлопьями. Было тепло и очень тихо. Тянуло запахом березового дымка и навоза, где-то брехал пес да у соседа трубно мычал бык. Мама звякала подойником в стайке, в загородке гоготали гуси. Серко выскочил из будки, потянулся, встряхнулся и запрыгал вокруг растирающегося снегом Матвея. Растершись докрасна, Матвей зашел в дом, быстро позавтракал молоком с теплым хлебом, снова вышел на двор. Взял в сарае лопату и принялся расчищать двор - снегу намело порядком, не пройти. Часа за полтора управился, полюбовался делом рук своих - двор сверкал чистотой, хоть на ярмарку вези.
Калитка скрипнула, запуская во двор Анютку. Она громко поздоровалась, лучезарно улыбаясь:
-Привет тебе, Матвейка!
Серко приветливо помахал ей хвостом - Матвею он никогда так не махал, качнет едва, вот и вся радость. А тут машет, гляньте-ка на него! Матвей облокотился на лопату, ответил с улыбкой:
-И тебе привет, Анюта. Заходи в дом, поснедаем что ни есть.
Она чиниться не стала, кивнула просто и легко взбежала по лестнице, обстучала валенки от снега и вошла в дом.
Когда Матвей зашел в дом, Анютка с мамой уже вовсю болтали, сидя за столом. Увидев вошедшего Матвея, мама начала собирать на стол. Анютка сунулась было помочь, но мама замахала на нее руками - сиди, мол, сама все.
Матвей опустился на лавку, избегая смотреть на Анютку - он никак не мог забыть ту земляничную полянку. А Анютка смотрела на него порой как-то...выжидательно что ли. Смотрела, а потом просто отворачивалась и болтала как ни в чем не бывало. Вот и сейчас она уставилась ему прямо в глаза своими зелеными глазищами. И была в ее взгляде и грусть, и хитринка какая-то, и еще что-то, что он никак не мог угадать.
Мама повернулась, и Анютка быстро опустила глаза, густо краснея. Матвей же и так сидел краснее помидора. Мама улыбнулась мимолетно, поставила чугунок с кашей, крынку с ледяным молоком да хлеб. Поели, болтая о том о сем. Мама выспрашивала Анютку о ее маме, а Матвей молчал, поглядывая тайком на обеих. После завтрака Анютка сказала Матвею:
-Я чего пришла-то? Папка мой тебя кличет, поговорить о чем-то хочет. Ты зайдешь?
Матвей кивнул, сказал:
-Обожди меня, вместе пойдем...
Никодим ладил что-то во дворе, стуча топором. Распогодилось, тучи разошлись и яркое уже почти весеннее солнце заливало двор ярким светом. Увидел вошедших ребят, подошел, протянул Матвею руку:
-Здравствуй, Матвей, - прогудел своим низким гулким голосом, - как ночевал?
-Здравствуй, дядя Никодим. Звал?
Никодим хмыкнул в усы, присел на крыльцо, хлопнул рядом с собой широкой как лопата ладонью:
-Садись, чего стоять. А то пойдем в дом, поснедаем?
-Не, дядь Никодим, только из-за стола, - Матвей улыбнулся и сел рядом.
Никодим помолчал чуть по обыкновению, потом заговорил глухо:
-Ты вот что, Матвей. Я тут в город собрался - осталось у меня мал-мало царских рублей, потратить надо. Говорят, в городе можно еще. Спроси у матери, если есть у вас, тоже могу полезного чего взять.
Матвей удивленно поднял брови:
-А пошто их тратить? И на что?
-Как пошто? Власть же сменилась. Стало быть и деньги будут меняться. Но нам их деньги не нужны, нам бы пороху успеть закупить да дроби, да еще чего нужного. Отец когда из тайги домой?
-Должен сегодня к вечеру, но не знаю точно. Пуржило ведь, не было охоты. Так что может и задержаться. А вы когда едете?
-Думаю завтра с утра.
-Дядь Никодим, не дело одному ехать. Лихих людей на дорогах много. Может, подождать отца и вместе ехать?
Никодим глянул на него остро:
-В корень зришь, Матвей, это хорошо. Но некогда ждать, деньги уже запретили. Но еще можно успеть, дельцы втридорога принимают. Так что поспешу...
По всей стране подняли голову мошенники и ростовщики. Все они стремились урвать свой кусок от большого пирога, безбожно задрав цены на товары.Изо всех деревень потянулись люди, у которых были накоплены какие-то сбережения, отдавая кровные мошенникам. Они понимали, что могут и не успеть и деньги просто пропадут. И покупали, покупали, покупали полезные и нужные вещи прозапас. Другие, отчаявшись, отдавали свои деньги белогвардейцам, откупаясь от их поборов и призыва в ополчение. Многих грабили на дорогах, но крепкие и не робкие, вроде того же Никодима, удачно возвращались домой...
Отец так и не приехал в этот день, и Матвей твердо решил назавтра идти в тайгу, на зимовье. Ну а пока они с матерью решали, что им может быть нужно в городе. Мама думала про утварь и отрезы тканей, а Матвей настаивал на боеприпасе. Сошлись на том, что возьмут всем по паре крепкой хорошей обуви, побольше ткани и на оставшиеся деньги порох, дробь и пули с пыжами. Оно и верно. Обувь - первое дело, самому ее не сделать. Одежду сошьют, была бы ткань. Ну а порох и прочий охотничий припас всегда прокормят. Еще Матвей задумал купить большой моток хорошей прочной веревки, крючков рыболовных и хороший нож. Уже вечером взял деньги и пошел к Никодиму. Озвучил ему список желаемого. Тот покивал, потом сказал:
-Ну и правильно, так и возьму.
Утром Никодим уехал в город. Сел на коня и поехал. Матвей же взял немного солонины и хлеба, небольшой чугунок, спички, топор и нож, закинул на плечо винтовку, встал на лыжи и пошел в тайгу. Небо временами хмурилось тучами, но в основном горело яркой синью. У них с Серко была любимая зимняя забава - Матвей надевал на него веревочный ошейник, пропускал веревку под передними лапами и выводил на спину, привязывал к этой конструкции вожжи и Серко тянул его по снегу. Вот и сейчас Серко домчал его до реки, и вроде бы даже не запыхался. Матвей отвязал вожжи, обмотал вокруг пояса и они пошли. Углубились в тайгу. Следов вокруг видимо-невидимо! Звонко тенькали синички, длиннохвостая сорока перемещалась вместе с ним, по пути оглашая тайгу громким стрекотом, как будто оповещая всех таежных жителей:"Человек в тайге! С ружьем!".
Матвей легко и размашисто дошел до памятного оврага, посмотрел вниз. Мдааа, как же это он в прошлый раз решился? Обошел и двинулся дальше - до зимовья было рукой подать. Вышел он из дома поутру, а уже солнышко перевалило за полдень. В тайге время всегда летит незаметно. Пару раз Серко облаял белок, а в одном месте поднял на крыло косача. Матвей не стал стрелять - не было нужды. В зимовье отца не было. Печка уже остыла - значит, не ночевал. Следы вели в сторону кедровой гривы, где они тогда смотрели на глухариный ток. Матвей не раздумывая пошел следом. И вот впереди бахнул выстрел. В заснеженной тайге звук выстрела разносится не очень далеко, и Матвей наддал, стремясь поскорее увидеть отца. На подходе он остановился и громко крикнул, сложив ладони у рта:
-Батя, это я! Где ты?
В ответ услышал близкое:
-Тут я!
И отец вышел из-за могучего кедра метрах в тридцати от них. Серко радостно бросился навстречу, Матвей следом. Обнялись. Отец спросил встревоженно:
-Ты чего здесь, сын? С мамой что-то?
Матвей замотал головой:
-Нет, все хорошо. Просто начали волноваться - такой буран был. Да и дядя Никодим в город поехал, тратить царские рубли. Ну и мы ему отдали, наказали, что купить.
Отец вздохнул облегченно, сказал:
-Ладно, все потом. А пока давай поохотимся еще. Я соболя сейчас стрелял, но не попал. Ушел, шельмец. Но раз Серко здесь - возьмем.
Серко, услышав, что говорят о нем, вопросительно посмотрел на них. Отец сказал ему:
Друзья, я начал сбор средств на издание книги. Если вам интересно увидеть "Говорящего с травами" на полке — поддерживайте! Сумма — любая, какую сочтете для себя возможной.
Давайте сделаем книгу?
Многим из вас уже успел полюбиться своенравный и честный юный таежник Матвей. И сейчас он стоит на пороге огромных перемен, вместе со всей страной.
Бросит ли он свои горы? Или сгорит в горниле революции? Что будет с Урсулом и верным Серко?
Поддержите издание книги и узнайте дальнейшую судьбу Матвея-травника!