Только в Неаполе я выучил русский матерный в совершенстве – а ведь я не институтка, не дочь камергера, не пуританин и не человек в футляре: поработал в археологических партиях и на стройке, пошатался по студотрядам. Но прежде, выходило, не знал я и половины того, что полагалось знать мужчине зрелых лет. Судьба меня сводила с пропойцами, бичами, бомжами, наркоманами – и все они, как один, скрывали главное, то самое, что делает русский матерный языком универсальным, пригодным равно и для войны, и для поэзии. Но неаполитанские украинцы мне много помогли, просто подняли веки. В Новограде-Италийском обсценная лексика применялась мужчинами средних лет, изрядных телесных объемов, лоб их был обычно невысок, а глазки выглядели сверляще-злыми. Вот такие вот, приблизительно - да чё там, точно такие же, у них ведь нет индивидуальных черт:
В уличных кафе эти мужики, по двое-трое, усаживались обычно прямо рядом с моим столом (за которым трескали мороженное дети, галдящие на русском) и принимались, поправляя на себе рыжие кожаны винтажных фасонов, ругаться. Браниться даже – иерихонски-громко, смачно, с соловьиными интонационными переливами, самозабвенно и с «г фрикативным». Обсуждали что-то свое, всегда – денежное («Не отдает, …, 50 евриков. Я казав йому: … … …, бльать!»)
Не знаю, был это их способ ведения гибридной войны или просто рвалась на простор широкая натура (я бы сузил)– в любом случае, сыновья-малолетки (мой и друзей) знают теперь о жизни много больше меня когдатошнего, и даже много больше, чем им следовало бы. Хотя совсем некомбатанты; мы, взрослые, с нашими белорусскими паспортами, формально, тоже, но ведь разговаривали по-русски – т.е., совершали публично, хотя и тихо, непростительное военное лингвопреступление. Щадить нас по любому не полагалась. Да мы и не просили: обычно просто драпали, спинами впитывая обрывки виснущего на вороту и сползающего склизкими сосулями мата.
Меня этот феномен заинтересовал. Выяснилось, что в Кампании живет где-то 600 тысяч украинцев. В Неаполе, выходит, местится львиная их доля: денег в городе много, а также проще сгрудится малым и защитится от больших, а потому среднестатистический неаполитанец – он, как правило, еще недавно был западенцем. С бранчливыми жлобами сталкивался раза 3-4, но теток, дядек, деток, которые ведут вполне себе невинные малоросские беседы, там просто толпы, толпы и толпы.
Понятно, турист видит несколько искаженную картину, но выглядит все так, словно приезжие выживают природных итальянцев с улиц и уже почти с этим покончили. Арабы совсем интегрировались – у них всюду лавчонки размером с гроб и бутики по продаже сланцев.
Украинцы пока только ассоциировались, потому состоят в магазинной и строительной прислуге.
Хуже всего неграм: они броуновски циркулируют в полуслепых проулках, расстилают на панелях картонки, куда ссыпают из-за пазухи явно ношенный и не по доброй воле сменивший хозяина товар.
В общем, афроафриканцы еще не вросли корнями, в отличии от двух других этнообщностей. В электричке я поговорил со строителем-тернопольцем: умученный чужбиной, бросающийся на звук родной речи (а русский для него – вполне-вполне, отнюдь не блевал-с), весь потухший, волю к жизни растерявший. «У вас в Белоруссии живется как?» - «Всяко!»; ему хватило и он тут же собрался переезжать. Работает разнорабочим, за полсотни евробаксов в день, уже 15 лет, а домой возвращаться некуда и незачем: эдакий Афоня, которого из родной земли выдрали, а в новой он не принялся. Его штука-штука с четвертью жалования, кстати – это впроголодь по неаполитанским меркам: лишний раз хлеба не купить, помидоры брать только поштучно. Ну, и ему еще постоянно «отсылать» приходится: вроде, этим самым, в винтажных кожанах – по сотне-полсотни в месяц.
В общем, после ковыряния в подсобной литературе, сложилась следующая картина. В Неаполе царит эдакая весело-жуликоватая анархия. Полиция есть, но декоративная и карнавальная, как в «Буратино».
Редко-редко стоят на улицах солдаты-берсальеры в клоунских красных колпаках, с автоматами, локотками кокетливо в итальянские «хаммеры» упираясь. Я так понял, это власти туземцам послание шлют: «Хрен с вами, творите, что хотите, хоть провалитесь, только меру знайте! Себя-то мы точно защитим: тронете солдатика – и хана вам всем, мафиозная сволочь!»
Надпись «Мафия мерда» (мафия – говно) явно начертали на стенке неаполитанского горисполкома ночью, таясь, чтобы какой загулявший мафиозо не заметил.
Украинцы в эту систему тотальной продажности и жульничества вросли вынужденно, с иммигрантской голодухи и бесправья. Как и положено, селекция была отрицательной: чем выше поднялся – тем большая сволочь. Представить себе боюсь по-настоящему БОЛЬШИХ господ, по сравнению с которыми наши матерщинники - еще не самая распаскудная сволочь. Кстати, летать сюда любит, походить по городу г(Г)оголем, сам Виталий Кличко: как прознал я об этом, с той поры что-то не покидают меня крайне прискорбные подозрения…
Мафия здесь присутствует зримо. Не раз, не два наблюдал на улицах: стоит такой вот негр (десятник торговцев секонд-хэндом) – лиловый, как полагается, косая сажень в плечах, сам верста коломенская. Короче, если что, налево махнет – улица, направо – переулочек.
А перед ним – пара чернявых таких жиробасов-коротышек с поросячьими глазками: перед негритянским носом руками какую-то хрень плетут, слова, как блевотину, из рта выплевывают, на рыле – тупая ко всему ненависть. Короче, персонажи «Клана Сопрано» - хоть сейчас статистами в дополнительный сезон. Негр бы им, если б решился, моментом агрегатное состояние переменил, сцедил бы жирок: но нет – стоит, лиловенький, трясется. С украинцами происходит то же, только жиробасят у них свои – повыше всплывшие, в людском море не тонущие.
Короче, 600 тысяч украинцев – это только полуофициальные оценки; на самом деле их наверняка много больше. Возможно, до полутора миллионов на всю страну. Но на севере Италии украинцы и не селятся: в Лацио и выше по голенищу платят побольше, однако, требуют бумаг и платят по бумагам. А в Неаполе ни к чему документы - полицейские не останавливают; но если попался ты какому командированному из правильных мест, говоришь ему: «Вы, ваше высокобродь синьоре карабиньере, сами посудите: кто здесь, будучи в здравом уме, с собой паспорт носит? Украдут же!».
Вообще, Италия, чем ближе к каблуку, тем отчаяннее и безнадежнее. В Неаполе бедно и грязно (при том, что город прекрасен и влюбляет в себя сразу); бельишко, наверное, над улицами еще прабабушки развешивали – теперешние снять ленятся.
Бедные и богатые сегрегированы: на пляж для чистой публики чумазому не попасть; в ресторане рядом не сесть; на улицу чистая публика сама не выходит. Обеспечивают это все только деньги: в Неаполе они старые, очень старые - у хозяев половины приморских палаццо фамилии уже тысячу лет не менялись (а, может, и две с половиной тысячи). Но далее к каблуку , если надо приструнить малого и сирого, обходятся даже без денег: там, чем южнее, тем всесильнее ндрагета, каморра, коза ностра; система почти кастовая, как у индийцев – неправильный человек в неправильном месте просто не может оказаться, иначе быстро опустят. По правде говоря, южная Италия против северной – как плотник супротив столяра; разные они, друг другу совершенно иноприродные.
Про каморру говорят много: она для Италии – одна из главных проблем, для Кампании – точно главная. Все калькуляции приблизительны, но, вроде, мафиози здесь насчитывают тысяч 10; это сотня группировок где-то по 500 человек в каждой. Чужим в каморру не встроиться – это система, спаянная родством, свойствОм, детской дружбой, давними знакомствами между дедушками и бабушками «каморрян». Но пресловутые мафиозные «длинные руки» - это когда плечо вполне себе итальянское, а скрюченные нечистые пальцы – самых разных расовых расцветок. По личным впечатлениям, украинцы тут вполне интегрированы. В худшей своей части, конечно – в лучшей-то и большей они, конечно, таскают тяжести, ополаскивают больничные судна, грузят мусор... А, ну да – еще, в лице Кличко, фланируют по неаполитанским виа и виалле, вкушая каноли и сфольятелли.
Дочитали, не уснули - не сочтите за труд, лайкните: для вас - пустяк, а мне приятно и полезно. Примите мои уверения в глубочайшем к вам почтении и пр., и пр., и пр.