История Игоря Листова — роман с пылающими страницами. Влюбленный в работу, он 15 лет проводил в разъездах, спасая жизни больших и маленьких людей. Игорь Листов — анестезиолог-реаниматолог, отдавший большую часть карьеры медицине катастроф.
Сегодня наш «Свердчеловек» — врач частной клиники; он ведет запланированные операции, дежурит и наверняка знает, когда вернется домой. Но еще четыре года назад он жил иначе: поутру пил чай в кругу семьи, но уже через пять минут мог сорваться на работу по первому звонку. Отказать коллегам было невозможно, потому что наш герой — бывший анестезиолог-реаниматолог Центра медицины катастроф Свердловской области. Про 15 лет, которые пролетели как несколько дней, про самое сложное в отношениях с пациентом, про хитрые выдумки, спасавшие сотни людей, сегодня доктор Листов рассказывает сам.
В моей семье не было врачей, почему им стал я — не знаю. После школы на выпускном все признавались, кем хотят быть. Я сказал, что уйду в медицину. «Мужик сказал — мужик сделал».
— Доказать себе, что ты можешь —
Это был долгий путь: училище, армия, мединститут, в итоге я уже двадцать лет работаю анестезиологом. К экстремальной медицине меня тянуло всегда: студентом медучилища работал в роддоме — вот этими руками принял почти 200 малышей. Будучи студентом института, катался в скорой помощи, а позже, спустя много лет, какое-то время даже заведовал отделением частной скорой медицинской помощи. Но большую часть карьеры — 15 лет — отдал медицине катастроф. Это было сложно, порой невыносимо, но иначе не получилось — я безумно любил и гордился своей работой и каждый день ловил от нее кайф.
Медицина катастроф — это не только про здоровье, это не только транспортировки крайне тяжелых пациентов из районных больниц в областные центры, здесь всегда присутствует политический момент и большая ответственность: с большими людьми иногда тоже что-то случается. Медицинские сопровождения в кортежах первых лиц государства во время их визитов, сопровождения vip — иностранных гостей, дежурства на форумах самого высокого уровня — это полная боеготовность и отсутствие права на ошибку.
В 2011 году в аварию попал тогдашний губернатор нашей области — Александр Мишарин. Это случилось накануне моего отпуска — оставалось додежурить смену; вечером звонок, надо ехать на место ДТП. Тогда в маленькой районной больничке собралось все правительство области, и нужна была железная воля, ведь каждый чиновник требовал от врача быстрых действий. Когда говорят«увозите быстрее в Екатеринбург», твоя задача делать так, как надо, выполняя не желание руководителей области, а стандарты оказания помощи. Не всегда быстрее — это правильный метод. Все тогда закончилось благополучно: никто не погиб, а в отпуск я ушел на два дня позже.
Конечно, были внештатные ситуации, порой приходилось корректировать каноны классической медицины. Помните историю, когда дети возвращались на поезде с Кремлевской елки и отравились? Когда они подъезжали к границе с Свердловской областью, нам пришла информация, что в вагонах около 200 потенциально больных детишек.
По стандартам работы нужно было дождаться прибытия состава в Екатеринбург, загнать его в санитарный тупик и обследовать каждого ребенка — измерить температуру, выяснить симптомы, при необходимости оказать первую помощь. А это часов пять или шесть работы бригады медиков — непозволительная роскошь в преддверии Нового года, тем более родители в панике, поезд и так задерживался почти на 12 часов. Тогда мы собрали бригаду, приехали в Красноуфимск и запрыгнули в поезд. Пока ехали до Екатеринбурга, всех обследовали. Ленточками, такими же, которыми девчонкам бантики на голове делают, провели маркировку: белые завязывали на руку здоровым ребятам, цветные — заболевшим. В итоге по прибытию состава в Екатеринбург заболевших (их оказалось не очень много, к счастью), передали бригадам скорой помощи, а остальные поехали по домам. На все ушло 15 минут.
Медицина катастроф — это разумный риск и самоотверженность, граничащая с бесшабашностью. Такого в стране не делал никто. Скажите, как бережно перевозить на автомобиле тяжелых пациентов на расстояние 300, а то и 500 километров? А если не один пациент, а несколько? Приходилось постоянно что-то придумывать. В год, когда в Свердловской области была эпидемия пневмоний, каждое утро я садился в реанимационную машину, ехал в северном направлении нашей области — Красноуральск, Качканар, Серов, Североуральск, Ивдель. Осматривал больных с пневмонией и составлял списки: кого-то на эвакуацию, кого-то можно оставить лечиться на месте.
На обратном пути мы формировали «паровозики» из автомобилей скорой помощи: в реанимобиле с наиболее тяжелыми больными находился я, в остальных — более легкие по состоянию больные в сопровождении медсестер или фельдшеров. Каждому сотруднику выдавали рацию, по ней на протяжении всего пути мы переговаривались о состоянии пациентов. Каноны медицины: один врач – один пациент, но за один рейс мы эвакуировали в Екатеринбурге по пять или шесть человек, благодаря чему эпидемия для Свердловской области прошла с наименьшими потерями в сравнении со всеми остальными территориями страны.
Были командировки на Северный Кавказ, в зону боевых действий. Я ездил туда неоднократно — это богатейший опыт, да и хотелось все время проверить себя и свои способности. Одно дело — умение правильно оказывать помощь одному или двоим пострадавшим, другое — десяти бойцам, а то и больше. Нужно быстро их рассортировать, принять решение,кого оперировать в первую очередь, а кому, может, помощь уже и не нужна…
— Сказать пациенту «нет» —
Самое тяжелое в работе врача Медицины катастроф — не умение транспортировать больного, а сообщить больному или его родственникам, что в данный момент мы помочь ничем не можем. Люди все смертны, и исключений нет. Тяжело говорить «нет» родителям малышей, потому что они, эти карапузы, только начали жить, мир перед ними только открывается, а тут какой-то пьяный дядя на машине поехал… Или мамаша недоглядела…
Однажды вызвали в Пермский край, там семья с мамой-медиком попала в ДТП. Причем, родители были не виноваты, а ребенок получил серьезные травмы.
И я захожу в палату: девчушка – года три всего, лежит в кроватке, подключена к аппарату искусственной вентиляции легких, но в сознании и все понимает. Мама книжку ей читает, малышка смотрит на нее, губками шевелит, слова сказки повторять пытается, а я смотрю на снимки рентгеновские — полное повреждение спинного мозга. Ну не срастается такое, и жить с этой травмой девчушке дня три максимум. Мать понимает, что шансов ноль, в глазах слезы, боль, но все равно зовет докторов — это какой-то шаг отчаяния… Уже и местные врачи осмотрели, и из Перми специалисты, и меня вызвали с надеждой, что может в Екатеринбурге помочь смогут. Я был третий, кто сказал, что надежды практически нет. Так что у медицины катастроф есть еще и своя изнанка, здесь профессиональный износ происходит гораздо быстрее: мы в своей работе видим все самое плохое, самое сложное, самое тяжелое что случается с пациентами.
Запомнился случай примерно 15-летней давности. Как-то раз вызвали нас в небольшой городок Михайловск, где у беременной развилась угроза отслойки плаценты у недоношенного ребенка. Мы добрались достаточно быстро — на машине как на самолете летели. Счет был на минуты: достанешь малышку чуть позже, и она умрет. Успели как раз вовремя, вытянули кроху с того света. Спустя года три или четыре, эта женщина с дочкой зашла к нам в организацию. Девчушка такая уже большая, носится по коридорам. Конечно, мне было приятно на них смотреть.
Прошло четыре года, как я ушел из медицины катастроф. Но и сейчас я не могу отказать коллегам из стационаров области: бывает, раз-два в месяц звонят посоветоваться или просят приехать на консультацию. Однажды ко мне обратились родственники пациентки, находящейся после ДТП в реанимации одной из районных больниц, с просьбой помочь в эвакуации ее в областную. Состояние женщины было крайне тяжелым, и врачам Центра медицины катастроф не удавалось ее транспортировать. В течение суток мне удалось застабилизировать состояние, как говорят«довести до ума», о чем я рассказал своим бывшим коллегам. Мне не поверили, что за 18 часов мне удалось вытянуть пострадавшую до состояния транспортировки, тогда я вспылил и сказал: «Дайте мне вертолет, я сам ее вывезу, как делал это раньше». Этими словами я, наверное, подстегнул профессиональную гордость моих коллег: в тот же день прилетел вертолет и больную благополучно эвакуировали.
— Быть счастливым, делая их здоровыми —
В последнее время стало модным ругать врачей, но им и без этого всегда жилось несладко. Огромная нагрузка, колоссальная ответственность на фоне низкой (чего греха таить) заработной платы, когда врач, чтоб обеспечить семью, вынужден дежурить два-три раза в неделю — вот повседневность врачей Центра медицины катастроф в то время, когда я там служил. Но, несмотря на все это, мы оставались лучшим центром в России.
Сейчас я работаю в частной клинике. Работа анестезиолога сама по себе экстрим, пусть и завуалированный. И ответственность порой колоссальная. В год проведения Олимпиады в нашем городе проносили олимпийский факел, тогда мне, как руководителю отделения частной скорой помощи, предложили организовать сопровождение огня по всему маршруту в городе под прицелом телекамер и взглядами зрителей. И вновь не было права на ошибку, как его нет, когда я провожу наркоз ребенку или молодой женщине.
Мне кажется, что я счастливый человек: у меня профессия, которую я люблю,семья, четверо детей — старшей 21 год, младшему три месяца. Да, есть сложности, которые иногда возникают и их приходится преодолевать, но ведь они у всех людей возникают. Но моя работа — это работа с людьми, и я счастлив, что помогаю делать их здоровыми.