Геолога и краеведа, президента Уральского общества любителей естествознания Модеста Клера заклеймили «продажной шкурой буржуазии» и приговорили к расстрелу.
Мы продолжаем рассказывать о громких судебных процессах, за которыми в разные годы следили жители Екатеринбурга. На этот раз наша история — о деле профессора Модеста Клера, сына Онисима Клера, основателя Уральского общества любителей естествознания.
Любимого студентами университетского преподавателя, специалиста по геологии и краеведению Модеста Клера обвиняли в промышленном шпионаже. А конкретно в том, что он передавал французам данные о состоянии платиновой промышленности в нашем крае.
Судили Клера в январе 1924 года, во время расцвета НЭПа. Тогда власти еще не закрутили «гайки», а коллеги профессора не боялись открыто выступать в его поддержку, называя обвинения абсурдом. Процесс над опальным геологом освещали на газетных полосах, журналисты не скупились на подробности и оценки, стремясь указать интеллигенции на ее место по отношению к рабочему классу. Так и писали: «Интеллигенция должна пойти за Советской властью, повинуясь голосу той великой правды, которую несет освободительная борьба коммунистического пролетариата».
Но обо всем по порядку.
«Матерый агент французского капитала»
Модест Клер был экспертом по геологии и палеонтологии. Преподавал в Женевском и Киевском университетах, Донском политехе, а с 1918 года — в Уральском горном университете. Позже Клер сотрудничал с французской миссией Красного креста, сотрудники которой доставили в наш страдающий от голода край гуманитарную помощь. В это самое время, на излете гражданской войны, власти Франции начали переговоры с советским правительством, желая взять в аренду месторождения уральской платины. И французы, через руководителя гуманитарной миссии Жильбера Дюлонга обратились за консультацией к Модесту Клеру. И он ее предоставил, используя весь свой богатый опыт. При определенной шпиономании, которой тогда уже страдала советская власть, поступок университетского профессора можно было посчитать предательством Родины. А его его самого, говоря современным жаргоном, заклеймить, как «иностранного агента». Что и случилось.Модест Клера арестовали и предъявили обвинение в шпионаже. А перед судом журналисты «Уральского рабочего» начали подогревать общественное мнение:
— На судебном процессе профессора Клера русская интеллигенция должна взглянуть до дна в бездну падения, куда могут свалиться ее представители. По отношению к Клеру все данные говорят, что он матерый агент французского капитала.
Когда Клер был арестован, несмотря на разъяснения ГПУ, ряд лиц, в том числе из профессоров, ходатайствовали об освобождении, доказывая, что обвинение против такого человека — абсурд. Советскому государству позарез нужна интеллигенция. В будущем работники умственного труда будут поставлены в условия, о которых не снилось буржуазному обществу. Но сейчас интеллигенция должна пойти за Советской властью, повинуясь голосу той великой правды, которую несет освободительная борьба коммунистического пролетариата.
Пьяные оргии «крастнокрестных деятелей голодного фонда»
Суд над Модестом Клером был открытым. Весь процесс над профессором разделили на две неравные части. И начали с разбора моральных качеств всех участников миссии Красного креста на Урале. Свидетели рассказывали о том,что люди, которые входили в круг Модеста Клера и отвечали за распределение гуманитарной помощи, присваивали себе продукты, обменивали их на вино и устраивали «пьяные оргии».
«Уральский рабочий», освещая процесс над Клером, подробно цитировал «пикантные свидетельства»:
«Перед судом свидетельница Лилия Цербитская, жена старосты католического костела. Она была постоянной посетительницей краснокрестных попоек. Столь же часто пользовались ее гостеприимством и господа из французской миссии.
— О чем больше они говорили?
— О костеле говорили. Как молиться.
— Они тоже молились?
— Они ходили молиться.
— У французов перепивались?
— Да, мужчины бывали уж не в состоянии сидеть.
— Танцевали?
— Танцевали.
— А как танцевали: на руках или на ногах?
— Да и на руках и на ногах. Разно…. (общий смех в зале)».
«Свидетель врач Эцутис утверждает, что ксендз Будрис потчевал своих гостей краснокрестными консервами, галетами и проч. Ксендз Будрис частенько заглядывал к Дюлонгу и К. Участвовал и в знаменитой встрече Нового года. Той самой, во время которой участник пиршества „танцевали на руках и ногах“. В отношении пития духовный отец, по видимому, достигал поразительных результатов даже среди всех этих выдающихся рекордсменов питейного дела.
Ибо на вопрос суда:
— Выпивка изрядная была?
скромно ответствовал:
— Не скажу, чтобы очень изрядная.
— Пьянства, значит, не замечали?
— Тоже не замечал.
— А вы не задавались вопросом, что вот голод, школа бедная, а тут такие вечера устраиваются?
— Нет, я не задавался, этим вопросом, я не хотел вмешиваться в это частное дело».
«Дает показания свидетельница Мария Деева, девица 27 лет, машинистка управления Округа связи. Деева познакомилась со знатными иностранцами в театре. Познакомила другая девица — Хомякова. И с первого же абцуга [тотчас, сразу же — прим. ЕТВ] обе тут же отправились с новыми знакомыми на квартиру. Они были приглашены „на стакан кофе“. Бедняжки конечно,не виноваты, что вместо стаканов с кофе перед ними оказались бокалы с шампанским. Допрашивают Дееву:
— Что вы скажете про Хомякову?
— Я могу только сказать, что она была в интимных отношениях с Дюлоном. Он ее материально хорошо снабжал.
— За что, за сожительство?
— Очевидно, да!
— А вы знали, что продукты эти переназначены для голодающих?
— Откуда я могла знать?»
«Сведения должны хранится в секрете для иностранцев»
Покончив с описанием «аморального портрета» как самого обвиняемого Модеста Клера так и его окружения, суд перешел а разбору обвинений по существу. «Уральский рабочий» писал:
— Сущность показаний бывшего председателя Уралплатины Г.И. Ломова сводится к следующему:
Все сведения, касающиеся организации и состояния русской платиновой промышленности, должны сохраняться в секрете, особенно для иностранцев.
Организационная структура и характеристики руководителей не составляют тайны, но сообщение их за границу недопустимо.
Точно также недопустимо сообщение сведений о положении рабочих(голодовка на Ису).
Особенный вред могли принести сведения о развитии старательных работ.
Сведения, получавшиеся Дюлонгом от Клера, шли во вред Советской Республике.
Сообщение же данных о разведочных работах является чрезвычайно серьезным преступлением.
Сведения о работе в Исовском округе Клер не имел никакого права передавать французам.
В заключение своих показаний Домов говорит: «Трудно предположить, чтобы Клер не понимал, какое значение имеют передаваемые им сведения».
«Я буду разбираться. Это еще надо доказать!»
В 1924 году защита на суде (тем более, защита такого уважаемого в городе и на Урале человека, как Модест Клер) не была декорацией, которой станет через тринадцать лет. Опального профессора не побоялись поддержать на суде его коллеги.
Вот как о защите Модеста Клера в суде писал «Уральский рабочий»:
«Профессор Соболевский отзывается о Клере самым восторженным образом. Так же характеризует Клера и профессор Грум-Гржимайло.
Но последний пытается сменить роль свидетеля на роль контролера над пролетарским судом. Во-первых, он заявляет, что сам передавал за границу все, что находил нужным, не спрашивая ничьего разрешения, что никакой промышленной тайны вообще не существует и т. д. Во-вторых, выражает сомнение, имеются ли в распоряжении суда собственноручные письма Клера, доказывающие его виновность.
— Посадите меня судьей — я буду разбираться. Это еще надо доказать!
«Для доказательства того, что материалы, переданные Клером Дюлонгу,не были секретными, так как имеющиеся в них данные были оглашены в печати, защита ходатайствует об оглашении соответствующих литературных материалов.
После совещания суд постановляет: печатный материал приобщить к делу и передать на заключение экспертов для сравнения данных, заключающихся в них, с данными секретных документов, имеющихся в деле».
«Шпион и провокатор, у которого два лица»
Речь обвинителя Бориса Васильева в суде над Модестом Клером была яркой,как на митинге. Он явно готовил ее для слушателей, столько в ней было обличительного пафоса. «Уральский рабочий» подробно передал слова прокурора: «Я считаю безусловно доказанным то обстоятельство, что гр. Клер был выбран французскими капиталистами представлять их интересы, что он сам навязывался — и не ради прекрасных глаз, а само собой разумеется в расчете, что не будут забыты его материальные интересы.
Гр. Клер не только хотел, но и стал агентом французского капитала.
Представители защиты пытаются установить, что Клер передавал незначительные документы, что большинство этих документов не были секретными.
Плох тот шпион, который старается достать одни секретные документы. „Легальная“ форма шпионажа и есть самая опасная.
Некоторая часть нашей интеллигенции до сих пор не хочет понять, что она сейчас должна служить рабочему классу так, как он хочет. Приговор над Клером послужит наглядным уроком для этой части интеллигенции».
А вот участие защиты Модеста Клера в судебных прениях журналист «Уральского рабочего» освятил гораздо суше: «Защитники, речи которых заняли, в общем (считая и реплики), около шести часов, не сказали ровно ничего по существу обвинения. Первоначально, во время судебного следствия, защита всячески старалась доказать, что сведения, переданные Клером агентам французского капитала, не были секретными. После заключения экспертизы, удостоверившей, что большинство сведений секретны, защитникам пришлось сосредоточить всю энергию на том, чтобы доказать, что Клер — слепое невинное орудие в руках несомненного шпиона Дюлонга, что Клер не знал, что он творит».
В итоге профессора Модеста Клера приговорили к расстрелу. Но высшую меру заменили на 10 лет тюрьмы. Однако ученому повезло. Судебная система«отмотала назад». Спустя год дело Клера пересмотрели и его самого реабилитировали. Он вышел на свободу и продолжил преподавать.
Однако государственно-пропагандистская машина Советского союза добилась своего — показала интеллигенции ее место: ты у нас в кулаке, служи нам, не зазнавайся, а иначе…