Войну против сексизма и харассмента не остановить. Иногда это доходит до крайности, но автор канала «Нет значит нет» Елизавета Лазерсон уверена: «Лес рубят – щепки летят». Поговорили о реальном феминизме, новых героях и том, когда мир забудет уже о вайнштейнах и слуцких.
– Когда вы начали писать для большой аудитории?
– Год назад. Вышло это случайно. Первая значимая тема, которую я освещала, была про митинги 26 марта. Тогда мою статью об образе женщин в протесте репостнул Кашин, люди начали подписываться.
– Почему Телеграм?
– Сам формат мессенджера понравился. Все происходит как бы полуанонимно. От себя лично довольно сложно, скажем, критиковать конкурс «Мисс МГИМО». Получается, я, выпускница МГИМО, непосредственно обращаюсь к ректору с жестким требованием прекратить этот неуместный в 2018 году конкурс. А канал дает свободу: ты можешь говорить хлестко то, что действительно думаешь, но от имени анонимного автора. Но главное, Телеграм – это тусовочка крутых ребят. Среда таких заранее «адыкватышей».
– Вы целенаправленно выбирали тему для канала?
– Что меня всегда волновало, что болело, о том я и начала писать. Потом я создала еще канал про русское искусство, но тема женщин, девочек – моя любимая тема. Я готова говорить об этом бесконечно.
– А откуда такая любовь к этой теме?
– С сексизмом я столкнулась довольно поздно, уже в магистратуре факультета международной журналистики. Был такой профессор Boris, только что вернувшийся из Штатов. Свои лекции он начал с того, как ему приятно видеть «нормальных» девчуль в МГИМО. Они всегда на каблуках и с укладончиками, американским студенткам надо бы поучиться у русских чик, а то они стремные. Меня это возмутило, я назвала его сексистом, завязался спор. Он начал задавать классические сексистские вопросы из серии «если все равны, почему же нет великих женщин художниц или ученых». Такой бред, на который обычно пытаются указать махровые сексисты. Понятно, что никакому пожилому профессору мозги на место не вставить, но можно поработать со своими ровесниками: с однокурсниками и даже в большей степени с однокурсницами.
– Читатели вам пишут?
– Пишут, как правило, со сложными вопросами. Часто спрашивают, как вести себя с преподавателем-харассмером. Пишут юноши, которые не знают, как сделать «каминг-аут». Девушки, пострадавшие от насилия. И теплые, приятные слова пишут. Ради этого и работаю.
– Вам нравится слово «феминизм»? Вы часто его употребляете?
– В последнее время – да. Это слово как-то незаслуженно считают ругательным, постыдным в России. Даже люди, являющиеся феминистками или феминистами по своей сути, боятся этого слова: «Да, я за равноправие, но я не феминистка!»
– Потому что оно обросло чем-то радикальным?
– Оно обросло стереотипами. Про небритые подмышки и несчастную личную жизнь. И вот от этого нужно избавляться, как можно больше про него рассказывая. Вообще феминизм – международный тренд. За что спасибо Трампу. «Grab them by the pussy» (высказывание Дональда Трампа в сторону женщин, переводится как «схватить их за половой орган» - прим. ред.) – стало последней каплей в чаше женского терпения и началом «Time’s up». У нас с этим значительно хуже. Вспомните интервью Собчак у Познера. Ксения сказала, что полностью поддерживает американок, запустивших #metoo, при этом о собственном опыте говорить отказалась. И это не потому, что она менее прогрессивная, чем женщины запада. Она прекрасно знает, что об этом у нас лучше помалкивать.
В России во всем виновата жертва. А быть харассером очень круто. Это что-то вроде комплимента. Даже обвиненный в домогательствах депутат Слуцкий не постеснялся ляпнуть, что ему льстит сравнение с Вайнштейном.
– Что в истории России пошло не так, из-за чего мы так трудно принимаем феминизм?
– Исторически в России все было неплохо с феминизмом. Хотя не так прогрессивно. Да, женщины в СССР имели все возможности участвовать в социальной жизни, голосовать, работать наравне с мужчинами. Но на деле женщины получили чудовищную двойную нагрузку: после работы им приходилось работать дома. И эта проблема в России до сих пор никуда не ушла: все обязанности по дому считаются женскими. Беременность, роды, декрет – это все чисто женские проблемы. Корнем этой несправедливости видят, конечно, феминизм. Потом, сложно адекватно воспринять феминизм, если тебя с детства воспитывают в духе махровых гендерных стереотипов. Великая русская литература с ее образами женственности – это же адский сексизм. Неадекватные истерички у Достоевского, терпилы у Толстого, легкомысленные дурочки у Тургенева. Эти моральные ориентиры на пару веков устарели. Представление о гендерном разделении на этом строить нельзя. То же самое и в советском кино. В фильме «Москва слезам не верит» директор завода почему-то притворяется обычной сотрудницей, чтобы потешить эго возлюбленного слесаря. А Женя Лукашин – мой любимый персонаж советского кино. Слабый, нервный, самолюбивый неудачник, которого берет на поруки красивая сильная женщина. Уверена, так реализовывалась самая масштабная в мире госпрограмма по пиару института брака «Мы в ответе за тех, кого приручили». Сегодня эти фильмы вызывают только улыбку. Их не нужно запрещать, ведь это наша история. Но оговаривать их контекст надо.
– Вот обвиненного в домогательствах актера Кевина Спейси выгнали из сериала «Карточный домик» и полностью вырезали из снятого фильма. Это нормально?
– Это тоже сложный вопрос: стоит ли руководствоваться моральными принципами в искусстве. Имеет ли отношение хамское поведение Кевина Спейси к кино? Нет. Но мы все живем в публичном пространстве, и огромная сеть Netflix должна была среагировать на общественный запрос. В России мы менее кровожадны. Согласитесь, что это не очень плохо. Мы требуем адекватного: «Уберите Слуцкого из Думы!». А если человек уже снялся в фильме, но его вырезают… Как говорится, лес рубят – щепки летят.
– Когда наступит в России то время, когда человека за такое поведение уберут из Государственной Думы?
– Очень скоро. Сдвиг произошел, когда девушки открыто заговорили о том, что стали жертвами домогательств депутата. И мы впервые наблюдаем такое единодушие целого института как СМИ (редакции нескольких российских СМИ, в числе которых РБК, «Эхо Москвы» и телеканал «Дождь», объявили об отзыве журналистов из Думы и отказе от работы с подозреваемым в домогательствах Леонидом Слуцким – прим. ред.). А ведь это не самое удобное решение для них.
Вот увидите, всего через 5-10 лет комментарии Володина и депутаток Госдумы будут казаться дикими.
– Кто задает моду на феминизм в России?
– Кроме Елизаветы Лазерсон? – смеется. – Не могу вспомнить ни одной крупной публичной личности, которая активно выступала бы за феминизм. Есть режиссер Ангелина Никонова, но она не инфлюэнсер. Светлана Лобода, например, феминисткой не является, хотя могла бы
– Вы назвали Юрия Дудя сексистом года. Кого Дудю надо пригласить на интервью из женщин, чтобы вы подумали: «А нет, исправляется»?
– Часто говорят, что Дудь должен пригласить женщину, чтобы не казаться сексистом. Это бред. Дело в том, что и как он говорит. Меня бесит его подчеркнутая ультрамужественность и пацанские разговоры по душам. «Сколько телок было в твоей постели за один раз», «с кем ты не полез в драку» – почему меня должно это волновать? Мне хочется что-то более интересное узнать, например, про Скриптонита. Но нет, Дудь упорно напяливает образ мачо.
– У Дудя также был выпуск «Новая Россия» (героями стали Покрас Лампас, Любовь Аксенова, Юрий Музыченко и Алина Пязок). Вы написали, что это не герои современности. Кто же тогда герои молодежи?
– Они классные ребята, но они не герои. На «Дожде» был сериал с совершенно очаровательными героями штаба Навального. Все они были настолько интересны: мальчик, поступающий в Гарвард, девушка ЛГБТ-активистка. Они занимаются пусть локальными, но серьезными вещами. При этом Дудь приглашает актрису (Любовь Аксенова – прим. ред.), которая ничего особенного не сделала. Мог бы позвать Кантемира Балагова – молодого ученика Сокурова, с дебютом попавшего на Каннский фестиваль.
– Молодежь – это сила?
– Да, реальная движущая сила. Им неинтересно поддерживать существующие институты. Они ставят под сомнение школу как систему, учителя как авторитета. У меня это было незыблемо. Они подвергают все сомнению, и мне это нравится. Конечно, не хочется говорить, что только за молодежью будущее. Будто мы, наше поколение абсолютно ничего не может сделать.
– А что ваше поколение может сделать?
– Мое поколение неактивное, разрозненное, боязливое, к сожалению. Я отношу себя к потерянному поколению, потому что вроде разделяю современные ценности, но не могу до конца избавиться от давления авторитетов. Мы все еще хотим нравиться родителям, ровесникам, бывшим преподам. Надо понять, что никаких авторитетов на самом деле нет, и начать жить по собственным правилам.
Ксения Дудкина, редакция Include
Фотография обложки предоставлена собеседником