Читайте Часть 1 Главы 1 "Отдых", Часть 2 Главы 1 "Отдых", Часть 3 Главы 1 "Отдых", Часть 1 Главы 2 "Дорога", Часть 2 Главы 2 "Дорога", Часть 3 Главы 2 "Дорога", Часть 4 Главы 2 "Дорога", Часть 1 Главы 3 "Подготовка", Часть 2 Главы 3 "Подготовка", Часть 3 Главы 3 "Подготовка" романа "Повесть о первом взводе" в нашем журнале.
Автор: Михаил Исхизов
4. Бой.
Часть 1
Утро было пасмурным. За ночь тучи плотно укутали небо, и степь помрачнела. Без солнечных лучей потухли буйные краски полевых цветов, потемнели изумрудные листья кустарников, пожухли травы. Перед высотой, на которой окопались артиллеристы, лежала бесцветная, безрадостная равнина. Не поле, не земля, а «местность военного времени». Тоска.
Взвод позавтракал остатками каши и сухарями. Хлеб кончился. Зато сухарей Литвиненко выдал столько, что еще дня на два хватит. И «Второй фронт» – банка на двоих. Вполне достаточно. Развели небольшой костер, и вскипятили ведро воды. Сахар тоже имелся. Заварки ни у кого не нашлось, но считалось, что пили чай. После завтрака прибрались на «пятачках», проверили маскировку и кое-где подправили ее, разобрали индивидуальные пакеты и рассовали их по карманам, чтобы имелись у каждого под рукой. Открыли ящики и сняли со снарядов смазку. Ждали, готовились.
Колонна немецких танков и пехоты появилась около полудня.
– Идут! – доложил Трибунский. Он наблюдал за дорогой. – На горизонте фрицы.
– Расчеты по местам! – распорядился Логунов. Отдал команду вполголоса, хотя до колонны было еще так далеко, что не только разговора, но и пулеметной очереди не услышали бы. – Пулеметчикам занять гнезда. Сидеть тихо, не высовываться. Нас здесь нет. Гогебошвили – к машине и ни шага от нее. Командиры орудий – за мной.
Пригнулся, поспешил на наблюдательный пункт. За ним – Птичкин и Угольников. Втроем они заполнили небольшой окопчик. В бинокли хорошо можно было рассмотреть колонну. Впереди семь танков и легковая машина. Затем грузовики с пехотой. Замыкали колонну еще четыре танка.
– Нахально идут, – Птичкин опустил бинокль. – Чего-то эти фрицы слишком смелые? Разведку не выслали, головного дозора тоже нет.
– Вчерашний «мессер» это тебе не разведка? – напомнил Угольников. – На полсотни верст вперед мог все осмотреть. А он кроме нашей одинокой машины ничего не увидел. И доложил, конечно, что раздолбал ее. Может взвод затем днем и послали, чтобы «мессер» нас увидел? Военная хитрость, мать иху. Вот фрицы и знают, что никого здесь нет, идут без опаски.
– Может и так, воздушная разведка – Логунов тоже вспомнил вчерашний «мессер». – А может просто знают, что на этом участке у нас дыра.
– У нас, вместе с танкистами, пять стволов. По два танка на ствол, плюс один, – прикинул Птичкин, – и мы бьем первыми, неожиданно, из засады. Как в шахматах: белые начинают и выигрывают.
– Пожалуй, можно управиться, – согласился Угольников.
– Так-то так, – Логунов тоже считал, что с танками можно управиться… – Пехоты у них, братцы, многовато… А пехота – это вам не танки. Что с пехотой делать будем?..
– Два «дегтяря», – напомнил Птичкин.
Угольников снова поднял бинокль, не танки рассматривал, считал машины с пехотой.
– Двумя «дегтярями» такую ораву не удержать… Чтобы их прижать, стрелковая рота нужна, не меньше, – Угольников опустил бинокль, сердито глянул на Логунова. – И какого хрена нас сюда послали с пехотой воевать? – спросил он, как будто это Логунов его сюда послал.
– Вернемся в полк, ты это у майора спроси, – посоветовал Логунов. – Он тебе объяснит. Ты лучше скажи, что с пехотой делать?
– Что, что? А я знаю?.. Осколочные, вроде, у нас есть…
– Двадцать ящиков, – подсказал Птичкин.
– Двадцать ящиков, двадцать ящиков… – не прекращал бухтеть Угольников. – А что нам с ними делать?! По пехотуре стрелять? А кто танками займется? Три тридцатьчетверки с этими танками не управятся. Слишком много. Хреновина получается.
Действительно, хреновина получалась. Не танки закованные в броню и оснащенные пушками, угрожали артиллеристам, а какая-то пехота, автоматчики.
– Надо накрыть пехотуру, пока она на машинах. – Логунов оторвал взгляд от пылящей по дороге колонны. – Сделаем так: Угольников, берешься за пехоту. Осколочными.
– Почему это я? – не мог Угольников привыкнуть, что Логунов, вообще-то, такой же командир орудия, как и он, приказывает.
– Сам сказал, что пехота захлестнуть может. Правильно сказал. Вот и надо с ней разобраться. Мозжилкин наводчик опытный, сделает. У Григоренко опыта не хватает. Так ведь?
– Да уж где там… – такое Угольникову понравилось.
– Вот и займись пехотой. Пока они на машинах. Одним снарядом полвзвода убрать можно. Кроши их осколочными. Когда расползутся, залягут, придержи немного, потом переноси огонь на танки. Бери на свою долю те четыре, что замыкают колонну.
– Может, легковушку накрыть: там офицерье? – предложил Угольников.
– Хорошо бы… – Логунов задумался… Как бы лейтенант Столяров поступил? Без командиров могут и растеряться… Вряд ли, у них дисциплинка, тут же и заменят. А если уничтожить несколько машин с автоматчиками, этих уже никто не заменит. Пожалуй, так рассудил бы лейтенант… – Легковушку пока не трогай. Офицером больше, офицером меньше, хрен с ними. Главное для нас сейчас – пехота. Вначале только по пехоте, и ничего больше.
– Понял, сделаем.
– Птичкин, берешь первую группу танков. Начинаешь с головного. Все твои.
– Ясно. Начнем с головного.
– Идите, готовьтесь. Огонь по моей команде.
– Птичкин и Угольников ушли к орудиям, а Логунов стал рассматривать в бинокль Лепешки в которых укрылись наши танки. Там было тихо и пустынно. Вряд ли кому могло прийти в голову, что в этой небольшой деревушке, которая полностью на виду, стоят сейчас готовые к бою машины. Исчезли танки, а вместе с ними исчезли и танкисты, что сидели утром на завалинке.
Вражеская колонна приближалась медленно и неотвратимо. Впервые Логунову приходилось принимать бой как командиру взвода. Но сейчас он не думал об этом. Неуверенность, которую чувствовал вчера, когда взвод еще только готовился к бою, прошла. Все казалось простым и ясным: вот – они, вот – мы. А на несколько ходов вперед Логунов еще не умел рассчитывать и поэтому просто не думал о различных вариантах боя, которые могли возникнуть.
* * *
Григоренко снял чехол с прицела и неторопливо потягивая самокрутку, смотрел на ползущую по дороге колонну.
Не первый раз он видел танки с черными крестами на бортах. Но сегодня ему не снаряды подавать, сегодня ему стрелять. Совсем другое дело. Боязно, потому что знал: попасть в двигающийся танк не просто. А надо будет попадать. Да не в один. Смотрел Григоренко на приближающиеся танки и прищуривался, будто целился. Трибунский стоял с другой стороны орудия, тоже рассматривал колонну. Многовато их, и пехота… Так не в первый раз. А рядом Гольцев. У этого – первый. И первый бой.
Минуты перед боем всегда тягостны. Потому что есть еще время думать, рассуждать. И вспомнить, вдруг, что, как бы ты ни был готов, неизвестно чем закончится для тебя этот бой.
– Дай-ка! – Птичкин взял у Григоренко чинарик и жадно затянулся, аж губы обожгло. Бросил окурок, привычно наступил на него каблуком, рывком расстегнул пуговицы гимнастерки. Нахмуренные, нависшие над потемневшими глазами брови и глубокие морщины, легшие поперек лба над переносицей, делали сейчас Птичкина лет на десять старше.
– Как коленки? – зло спросил он. – А то у некоторых слабость в коленках наступает, как только фрицевские танки появляются.
Солдаты удивленно смотрели на командира.
– Ты, Птичкин, брось, – Трибунский поправил пилотку. – Не заводись. Давай о деле.
– Нэрвы бэрэжи, – посоветовал Григоренко. – Ты на нас, Птичкин, нэрвы нэ расходувай. Бачишь, скильки нимцив по дорозе пылюку пускають, вот на них нэрвы и кидайся.
Птичкин опомнился: чего это он напустился на людей…
– Сорвался, – признался он. – Идут, гады, как на параде. Не могу на это смотреть. – Берем первые шесть! Первый, потом последний... А потом все остальные... Все наши. На бога не надеяться. Григоренко, ты у нас сегодня бог войны! Смотри, рыжий, первый – непременно надо сделать одним выстрелом. Промажешь – голову оторву!
– Трэба так трэба… – кто знает, что чувствовал Григоренко, получив указание, чтобы «одним выстрелом».
Григоренко пригнулся к прицелу. Тонкий, длинный ствол орудия медленно приподнялся над землей и, опережая колонну, плавно двинулся в сторону головного танка. Обогнал его, как это положено, на два корпуса… Так и пошел, будто вел танк за собой. И стали они с этой минуты неразрывно связаны невидимой ниточкой, называемой судьбой. Была теперь эта громадная стальная машина, с пушкой, пулеметом и всем своим обученным завоевывать и крушить экипажем, в полной зависимости от григоренковского умения и ненависти. Умения у него пока имелось не очень много, но ненависти хватало.
– Внимание! Приготовиться к бою! – приказал Логунов.
– К бою! – повторил Птичкин.
– Снаряд! – потребовал Григоренко.
– Н-на! Трибунский послал снаряд в приемник орудия. До начала боя оставались секунды.
* * *
Угольников вернулся к орудию, обошел вокруг него, выискивая какой-нибудь непорядок, но ничего не нашел и рассердился. Пнул носком сапога ящик со снарядами.
– Это что такое?!
– Снаряды, – объяснил Мозжилкин.
– Сам вижу, что снаряды... Убрать! Приготовить осколочные!
– Так танки ведь.
– Сам вижу, что танки. Танки потом. Сначала автоматчиков накроем, пока они в машинах, все вместе. Потом рассыплются по полю – попробуй, возьми их. За каждым что ли гоняться прикажешь?.. Они нам тогда дадут, мало не покажется.
– Так пулеметы есть. Они как раз для пехоты изготовлены.
Мозжилкин, сколько служил в противотанковой, по пехоте ни разу стрелять ему не приходилось.
– Чего ты мне про пулеметы?! Это разве оружие?! Мы одним осколочным уложим фрицев больше, чем пулемет за день.
– А танки? – не мог понять командира наводчик, потому что был настроен, как говорят радисты, на одну волну – на немецкие танки.
До войны работал Мозжилкин в МТС слесарем. К машинам относился с уважением. Знал: если машину в дело пустить, она все, что захочешь, сделает.
А немцы без техники вообще ничего не могут, хлипкие они без танков. Угрохать из пушки десяток фрицев считал Мозжилкин делом пустячным и несерьезным. Не для того пушки и делают. Танк – это да! Танк – машина... С танками и воевал. Не пехоту какую-нибудь фрицевскую, зачуханную, бил, а танки.
Имелись у Мозжилкина и личные счеты с немецкими танками. Под Воронежем ударил танковый снаряд в щит его орудия. Считай, всего правого верхнего угла – как не бывало. Повезли Мозжилкина в госпиталь с осколком в груди. Чуть левей угодил бы осколок, и никакого госпиталя не надо. После Прохоровки – опять госпиталь. И тоже повезло. Вскользь прошел осколок. А мог бы остался наводчик без правой ноги. Такие взаимоотношения сложились у Мозжилкина с немецкими танками. И стрелять по пехоте, когда рядом танки, считал он занятием несерьезным и даже обидным.
– Первое орудие ударит по танкам. А мы пехоту накроем. Для начала – это главное, – объяснил Угольников. – Разделаемся с автоматчиками, пока они в машинах и переносим огонь на танки. Те четыре, что замыкают колонну – наши.
Значит, танки тоже будут его, Мозжилкина. Это меняло дело. Можно для начала и пехоту накрыть. А потом взяться за танки.
– Остальным понятно? – спросил Угольников.
Остальные – это Баулин, Булатов и Глебов. Им не выбирать цель, не стрелять. Снаряды подавать. Какие прикажут, такие и подадут.
– Понятно… – отозвались остальные.
– Четыре ящика осколочных. И шевелись!
Глебов и Булатов поспешили к осколочным, которые лежали отдельно. Баулин – заряжающий, откинул крышки.
– До черта там фрицев, – это Глебов о ползущей по дороге колонне. – Сколько они нагнали на наши две пушки…
– Все прут и прут, – осудил фрицев и Баулин. – Как будто мы двужильные. Человеку же когда-нибудь отдохнуть тоже надо. Как мы вчера копали, так, по нормальному, три дня отдыха надо каждому дать.
– Хватит бурчать, – оборвал его Угольников, – хочешь отдыхать – езжай на курорт. Сейчас тебе путевку выпишут.
– Внимание! – послышалась команда Логунова. – Приготовиться к бою!
– По местам! – приказал Угольников. – Осколочным! Пять снарядов! По машинам!
– Снаряд! – потребовал Мозжилкин.
* * *
Земсков лежал в тесном окопчике и с тоской думал, о том, что боль в щиколотке не утихает. Доктор Птичкин обнадежил, сказал, что к утру пройдет. А нога болит, не перестает. И ночью поспать не удалось. Наверно связки порваны. А может просто вывих и при вывихе так должно быть?.. Птичкин тоже не очень в этом разбирается. До чего все плохо получилось. Танки идут, а у него нога… И если откровенно, то ему сейчас не до танков. Замполит говорил: «Ты, главное, с народом будь, моральный дух поддерживай и, соответственно, личным примером…» Вот он и лежит сейчас в гнезде, «поддерживает» свою ногу… Правильно Логунов сказал: с такой ногой пользы от человека немного. А хоть бы и никакой – уехать он все равно не может... Но почему никакой пользы? С пулеметом – еще какую пользу принести можно. Столько автоматчиков – это вам не кот начихал. Он и Долотов всех этих автоматчиков придержать должны. А боль в ноге пройдет. Не пройдет – потерпит. Это же смешно – человек на войне ногу вывихнул... Патронов хватит. Десять дисков… «Ты держись, – сказал ему Логунов, – без тебя и Долотова нам крышка. Захлестнут автоматчики. Орудиям танками заниматься надо. Сам понимаешь…»
Значит, надо держаться. Во все, что делается на дороге, вмешиваться не станет. Да и бестолку на таком расстоянии. Когда фрицы скатятся в овраг, выберутся оттуда и пойдут на орудия, тогда и ударит. Только тогда. Неожиданно для фрицев. А тесновато в этом окопчике. Пулеметное гнездо… Придумали название… Гнездо и есть. С больной ногой и не повернешься… Земсков прижал к плечу приклад пулемета, прицелился в намеченную им точку на краю оврага, где он должен срезать цепь автоматчиков. Нормально. Все должно пойти нормально… Опустил приклад и стал ждать.
* * *
Долотов установил пулемет, лег, прижал к плечу приклад, прицелился, повел стволом по краю оврага. Стрелять было неудобно. Он поставил пулемет немного левей, снова примерился. Теперь получилось все, как надо, и Долотов с силой вдавил сошки в плотную землю. Коробки с дисками открыл и положил рядом, слева так, чтобы можно было, легко и быстро дотянуться. Затем вынул из сумки для противогаза, шесть «лимонок» и аккуратно вставил в каждую запал. Все шесть поместил в небольшую нишу, которую еще вчера выбил в стене окопа. Еще раз, по-хозяйски оглядел свое имущество и остался доволен.
Он вынул из кармана объемистый кисет, щедро расшитый бисером. Кисет пришел к нему откуда-то из Сибири, в посылке с подарками. Свернул цигарку крупного калибра, прикурил и, уселся поудобней: сейчас, однако, можно и покурить в удовольствие. Фрицы полезут, некогда будет.
Серая колонна медленно ползла по серой степной дороге. Долотов не любил степь. Она виделась ему какой-то нежилой, все открыто, пусто, никакой красоты. То ли дело – лес. Долотов вспомнил архангельские леса... Деревья в два обхвата, густые подлески, через которые, пока пройдешь, вволю топором помашешь. И все живое. Дотронешься ладонью до дерева – кора теплая, дышит. Тропинки в лесу, и те живые. Идешь, а она стелется, стелется, виляет, все вперед, вперед, и не остановишься...
«Разве можно такое сравнить со степью? – думал Долотов. – Пустота, здесь, серость одна, поэтому фашисты сюда и наползли. Танки, они ведь тоже неживые, железные. По лесу, однако, не прошли бы со своей броней».
– Приготовиться к бою! – услышал он команду Логунова.
– Начинается… – Долотов выглянул из окопа. Колонна еще далеко. И автоматчики на машинах. Но из орудий достать можно, сейчас и начнут. А браться за пулемет еще не скоро. Есть время покурить. Значит покурим…
Оба орудия ударили одновременно.
* * *
У Григоренко получилось. Лучше и Огородников бы не сумел. По трассе видно было, что попал под башню головного танка. Что там произошло, отсюда не определишь. Очевидно, снаряд вспорол броню. Внутри танка рвануло, и он замер. Одним меньше.
Машина, что следовала за ним, круто развернулась на месте, и третий танк едва успел вильнуть в сторону, чтобы не столкнуться с ней.
Григоренко этого не видел. Прилип к прицелу, нашел танк, замыкающий первую группу. Тот застыл: мишень, бери его… «Возьмем и цей…» – сквозь зубы выдавил Григоренко и нажал на спусковой. Не взял. Трасса снаряда прошла впереди машины. Он повернул колесико прицела. Еще один выстрел...
– Перелет! – сообщил Птичкин. – Куда смотришь?! Дистанция – четыреста!
Гильза упала на землю, зазвенела. Трибунский послал снаряд в приемник.
Григоренко и сам видел, что перелет. А танк медленно двинулся, сполз с дороги и стал переваливаться через кювет. Григоренко слился с прицелом, медленно повел ствол орудия впереди машины, ловил нужные полтора корпуса. Ловил… – «Да я ж тэбэ… Да я ж тэбэ…» – Нажал на спусковой механизм и опять промазал.
Случается такое. И наводчик опытный, и прицел точно установлен и выстрелил вовремя, а снаряд идет мимо. Потому что на полет снарядов влияют многие другие факторы, специалисты в области баллистики знают. И знают, что учесть все невозможно. При каждой стрельбе из орудия нужно еще немного везения. А оно – то есть, то нет…
А танк вдруг свернул с дороги вправо и рванулся, набирая скорость, к высоте, где стояли орудия. Тут и вбил в него Григоренко снаряд. Танк как бы подпрыгнул на месте, потом крутнулся на одной гусенице и замер. Из щелей повалил густой черный дым.
* * *
А Мозжилкин промазал. Такое случается и у самых опытных наводчиков. Снаряд разорвался далеко за колонной.
Командиры орудий всегда недовольны подобными промахами. Не признают командиры орудий никаких побочных факторов. И точно знают, кто виноват.
Угольников только крякнул от досады, посмотрел на Мозжилкина с сожалением и сказал: «Перелет. Сто метров. На прицел смотри, раззява…» А больше ничего не сказал, хотя ему очень хотелось вспомнить все, что он думал по поводу перелетов, и о Мозжилкине тоже. Но удержался, потому что не стоило во время стрельбы говорить об этом наводчику.
Зло покусывая губы смотрел Угольников, как Мозжилкин поправляет прицел, как медленно вращает маховички поворотного механизма. И с каждой секундой ненавидел наводчика все больше. За то, что промазал, за невозмутимость, за неторопливые движения, за то, наконец, что Мозжилкин попал в расчет к нему, а не к кому-нибудь другому.
Ударил еще один выстрел, и снова мимо. На этот раз снаряд упал, не долетев до колонны. Угольников взорвался.
– Баба! – завопил он. – Мазила! Уходи от орудия, к чертовой матери!
Мозжилкин и не оглянулся. Снова поправил прицел и выстрелил. Третий снаряд разорвался в кузове грузовика.
Время… время… Каждая секунда растягивалась у артиллеристов до бесконечности. А у немцев время летело стремительно… Разрыв снаряда… Еще один разрыв, а они не успели еще сообразить, что произошло, не успели остановить колонну.
– Вот так! – закричал Угольников. – Молодец Мозжилкин. Круши их ко всем матерям!
Выстрел! Снаряд разорвался в кузове еще одного грузовика, заполненного солдатами.
* * *
Колонна остановилась. Горохом посыпались из машин серо-зеленые фигурки и залегли в кювете, рассеялись по полю. Они еще не стреляли, они еще не знали, куда надо стрелять, не поняли, откуда грозит опасность. Но это уже был готовый к бою отряд.
* * *
Танкисты разобрались, откуда ведут огонь орудия. Танк, по которому второй раз промазал Григоренко, блеснул вспышкой выстрела. Прошуршал и где-то недалеко шмякнулся снаряд.
«Болванка, – отметил Логунов. – Значит, осколочных у них нет. Это хорошо».
На наблюдательном пункте, да еще в должности комвзвода, Логунов чувствовал себя неуютно. Он привык находиться возле орудия, с расчетом. Там все вместе, заняты делом. А здесь один. Вот они, товарищи, рядом. Но все равно один.
Бой развернулся по-настоящему за самое короткое время. Логунов видел, как в начале колонны застыл вражеский танк. Как влепил Мозжилкин осколочным в одну машину, затем во вторую. Хорошо начали. Правильно. Все шло так, как они и прикидывали.
Но немцы опомнились быстро. Пехота рассыпалась, залегла. Мозжилкин накрыл ее еще десятком осколочных.
А танкисты разобрались, наконец, откуда их обстреливают и открыли ответный огонь…
– Отставить осколочные! – приказал Угольников. – Бронебойными, по танкам, огонь!
– Вот это дело, – Мозжилкин повеселел, быстро повел ствол орудия к группе танков, замыкавшим колонну. Они по-прежнему стояли на месте. Булатов и Глебов подвинули в сторонку ящики с осколочными, на их место поставили бронебойные.
* * *
«А дальше что? – прикидывал Логунов. – Не могут они так вот стоять и перестреливаться с нами. Должны пойти вперед. За тем и явились сюда. Куда пойдут? К Лепешкам, или прямо на нас, рванут по прямой? Знают про овраг или не знают? Комбриг считает, что и у фрицев должны быть раздолбаи, – вспомнил он. – Правильно, раз есть армия, должны быть и раздолбаи. Посмотрим…»
Танк из первой группы перевалил через кювет, остановился, выстрелил два раза и пошел напрямую, к высотке. За ним еще четыре машины. Помчались чтобы подавить орудия. Не к высотке они спешили, а к оврагу. Вот тебе и «рама», и аэрофотосъемка… Не посмотрели фрицы как следует карту, прошлепали. «Прав комбриг, – обрадовался Логунов. – Раздолбаи – категория международная, границ не имеющая».
Танки шли быстро, выжимали из моторов все, что могли. Стреляли на ходу. Напугать хотели. Хоть и немцы, но на «авось» надеялись. Но «авось» – он «авось» и есть. Снаряды шли в белый свет, как в копеечку. Артиллеристы отвечали. Невозможно не стрелять, если на тебя бронированные махины прут. Но и танк, когда он на полном ходу, да еще маневрирует, не достанешь. Разве только случайно. «Случайно» не получалось.
И у фрицев танковая атака не получилась. Разогнались лихо, по-настоящему: крушить и давить. Пять танков на два орудия и всего каких-то полкилометра. Делать нечего… И вдруг, нате вам: овражище, похлеще любого противотанкового рва.
Передовая машина замерла, как в стену уткнулась. Овраг такой, что если рухнешь туда, даже на танке, больше тебе уже ничего и не надо будет. Танкисты сообразили, что вляпались. Машина тут же, на месте, развернулась и, ни секунды не медля, помчалась в обход балки. Остальных очевидно, по рации успели предупредить. Это, хоть до оврага и не добрались, тоже повернули.
Артиллеристы и отыгрались. Тому, первому, Григоренко вбил снаряд в моторную группу. Танк после удара застыл и из щелей повалил густой черный дым. Так они иногда горят. Пламени не видно, оно внутри, а наружу только дым и гарь.
– Порядок, – оценил Птичкин. – Теперь достань тот, шустрый, что вырвался вперед.
Григоренко кивнул и повел ствол орудия к шустрому, который мчал к Лепешкам.
Мозжилкин тоже послал снаряд вслед за убегающим танком. Непонятно куда угодил, но железная зверюга скособочилась и завертелся на одном месте, как собака, что ищет собственный хвост. Вторым снарядом Мозжилкин добил его.
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите Михаила Исхизова переводом с пометкой "Для Михаила Исхизова".