Нет в Нём ни вида, ни величия. (Ис. 53).
Два мореплавателя в ясный день
Попали в шторма яростную тень,
И хоть всей силою спастись пытались,
Но оба всё ж без кораблей остались,
Ногами и руками вплавь греблись,
К обломкам мачт огромных добрались,
К ним лестничною вервью привязались
И в страхе так на брёвнах и остались.
К утру затихла буря. Мёртвый штиль
Качал пожитки их на сотни миль.
Глядя на ужас кораблекрушенья,
Они к богам умножили моленья,
Чтоб из морской пустыни их спасли
И к дому хоть живыми привели.
Так день прошёл, потом прошла неделя,
Они почти не пили и не ели,
Глаза их помутилися от слёз,
А лёгкий ветер всё куда-то нёс.
К концу второй недели, умирая,
Один из них заметил чаек стаю:
Носились птицы, словно облака,
Сопровождая лодку рыбака.
Глазам не веря, трижды убеждаясь,
Моряк на плот свой встал, в ногах шатаясь,
Сорвал с себя рубаху что есть сил
И, не жалея глотки, завопил:
«На помощь ! Умоляю ! Помогите !
Несчастных нас от гибели спасите !
Любую цену заплачу я вам —
К родным меня верните берегам !» —
Рыбак заметил и, рукой махая,
Подáл им знак, что он их понимает,
И парус опустил и в вёсла лёг
И через час упёрся в мачты рог.
На помощь звавший быстро отвязался
И с мачты прямо в лодку перебрался;
А тот — другой — глаза отворотил
И на бревне остался, как и был.
«Дружище, — крикнул первый, — вы в уме ли
Иль, может, вы с ума сойти успели ?
Какого чёрта вы сидите там ?
Скорее в чёлн перебирайтесь к нам.
А если сил вы полностью лишились,
Так силы у меня втройне явились —
Надежда на спасенье из беды
Крепит меня без хлеба и воды.
Я помогу вам, дайте вашу руку,
Не длите больше тягостную муку;
Вот развяжу вас и перетащу
И с тела тряпки мокрые стащу;
Прогреетесь на солнце, укрепитесь
И хоть живым домой вы возвратитесь». —
«Нет, — буркнул тот ему в ответ, —
На рыбака моей надежды нет;
Нас не спасёт он из такой беды —
Дырява лодка, в ней полно воды;
Вместо того, чтоб в лодке отдыхать,
Я воду буду вынужден черпать;
Рыбак устал, пока сюда доплыл
И у меня веслом грести нет сил,
И если к вам я в лодку перейду,
То вместе с вашей лодкой пропаду.
Но, наконец-то, дело и не в том,
Чтоб двадцать вёрст кривым грести веслом, —
Я не привык после больших судов
Кататься в лодках нищих рыбаков;
Воняет рыбой и смолой от них,
И организм мой не выносит их.
Не вмéстится в моём мозгу никак
Спаситель-Бог и пахнущий рыбак.
Пока о лодке Бога ты молил,
У Бога я большой корабль просил,
И чтó просил — того и буду ждать,
И незачем меня вам убеждать.
Коль в эту лодку ногу я спущу,
Себе потом я это не прощу.
Не может совершенный, вечный Бог
Сидеть здесь в грязной лодке без сапог,
Смотреть в мои глаза беззубым ртом
И полусломанным махать веслом.
Не может Бог — вам повторяю я —
Одетым быть в лоскутья из тряпья,
Питаться полусгнившею треской
И воду черпать жилистой рукой,
Не в силах будучи сложить двух слов,
И под ногами свой держать улов.
Нет, если Бог придёт, уверен я,
То помощь будет только с корабля,
Лишь с корабля — последний мой ответ, —
А если нет, то значит Бога нет». —
И так сказав, он прикусил язык
И к своему бревну опять приник,
И, как моряк ни умолял его,
Он не ответил больше ничего.
И так остался в море он лежать —
Спасенья с корабля упрямо ждать.
*
Моряк же с рыбаком через неделю
На берегу уху в избушке ели,
Жалея о несчастном гордеце
И о его бессмысленном конце.
И в самом деле, через месяц ровно
На берег море выбросило брёвна,
Какие в бурю их тогда спасли —
На них безумца мёртвого нашли.
*
Ты, верно, скажешь: «Только сумасшедший
Отвергнуть мог рыбацкий чёлн пришедший;
Ради химеры помощь упустить
И сам себе спасенья не простить». —
Но ты подумай, к Богу долго шедший:
А вдруг и сам ты полусумасшедший
И ищешь Бога где-то в небесах,
В громах, землетрясеньях, чудесах,
В бурлящих водах, в огненных стихиях,
В земных царях, в заоблачных мессиях,
В богатстве, силе, мудрости веков,
В доктринах тайных, в скрытых смыслах слов,
В триумфах, в славе, в бастионах мнений,
В чащобах богословческих суждений,
В способностях и тела и ума, —-
Во всём, чем мира пóлны закрома,
Во всём, что нашу душу обольщает
И счастье без усилий обещает,
Во всём, что лишь тщеславием манит
И гордость возбуждает и сулит ?
А вдруг и ты в морях забот житейских
До гроба будешь ждать чудес библейских,
Надеясь, что в одеждах золотых
Бог за тобой пришлёт Своих святых,
И кораблей небесных божья стая
Слетит к тебе, от бед тебя спасая ?
А вдруг и ты так в гордости погряз,
Что пропустить сумеешь Божий час
И будешь ждать пророков из-за моря,
С простейшей правдой жизни глупо споря
И, поступая сердцу вопреки,
Не дашь спасенью твоему руки ?
Проверь себя, всмотрись в себя поглубже,
Чтоб ты потом не крикнул: «Ну и дуб же !
Зачем я не поверил в простоту,
Зачем, дурак, полез на высоту ?
Какая разница, вы мне скажите,
На корабле приплыл он иль в корыте ?
Спасенье нужно было, а не честь,
И кто спасенья ждал, тот брал, чтó есть.
А если я сижу перебираю,
Я просто тщетной славы ожидаю,
А то, что славы ожидаю я,
Есть признак, что иду в погибель я.
Какая ж тварь так ум мне исказила,
Что смерти вместо жизни научила,
И я, испорченных стыдясь людей,
С душою обошёлся, как злодей». —
Смотри, чтоб так однажды не сказал ты
И горя вечного не испытал ты.
*
Ведь Истина приходит чрез того,
Кто в мире не имеет ничего.
Лишь тот, кто бескорыстен без границы,
Для передачи Истины годится.
Чьё ж сердце славолюбием болит,
Тот Истину невольно исказит
И даже к бочке правильного слова
Добавит ложку вымысла пустого,
И, вместо указания пути,
Тебе поможет к гибели дойти.
Поэтому, смотри не на одёжку,
Ищи не перламутрову застёжку,
И не пугайся грязного лица —
А вдруг за тем лицом Душа Отца ?
Не может человек, что Богу равен,
В безбожном мире быть богат и славен.
Когда у фарисея ужин был,
Христос с учениками рук не мыл,
Зато душою чист Он был, как мел,
И сердце бескорыстное имел.
Он странствовал по свету без сапог
И в кровь не раз истёр подошвы ног;
И в путь Он шёл не с царственным жезлом
И жезлоносца не было при Нём:
Любую ветку Он из рощи брал
И с ней, пока цела, в пути шагал.
Себе не мог Он зубы подлечить,
Ведь Он сердца́ спешил любви учить;
Не мог носить одежд Он золотых,
Чтобы людей отпугивать простых,
Они б к Нему на шаг не подошли,
А испугавшись, мимо бы прошли.
И выглаженный чистенький костюм
Ни разу не пришёл Ему на ум;
Ведь чтоб костюм таким же сохранять,
С него пылинки надобно сдувать, —
Он времени на это не имел —
Людей побольше Он спасти хотел,
Волнуясь, как их к Богу возвратить,
А не какой Себе костюм пошить,
И потому презрение терпел
От тех, кто от опрятности потел.
Он всё стерпел, чтоб знал ты до конца,
Каким путём пройти к Любви Отца.
Спасатель, что спасает из воды,
Себя не помнит от чужой беды,
А тот, кто тонет, тоже не глядит:
Спасатель гол иль золотом расшит.
И если ты не тонешь — помолчи
И о лице Пророка не учи,
Каким он должен быть собой на вид:
Силён, богат, учён иль знаменит.
Когда узри́шь тяжёлый путь его,
Узнаешь, чтó на сердце у него,
Ты от позора и стыда сгоришь
И уж тогда навеки замолчишь.
Так замолчи, пока не знал стыда,
Не то в позоре будешь навсегда.
*
Коль нет примеров в жизни у тебя,
Открой Писанье, истину любя,
Но истину, а не высокомерье,
Любовь и правду, а не суеверья,
Бесславные, обычные дела,
К которым Совесть всех людей звала,
Которых так никто и не увидит,
Кроме Того, Кто тайны сердца видит,
Которыми хвалиться б ты не смог, —
Но только в них живёт и дышит Бог.
*
Послушай, чтó Исайя говорит,
Узнай, чéм и моя душа болит.
Ктó, Господи, поверит нам с Тобой ?
Ктó двери нам откроет в час любой ?
Ведь я пришёл к ним, как сухой росток —
Невзрачен, незаметен, одинок,
Совсем непривлекателен на вид,
Скорбями и болезнями разбит,
Презрен и умалён перед людьми,
Взаимной не изведавши любви.
Брезгливость вызвал я собой в одних,
Бессмысленную жалость — у других,
Но все, как сговорившися, кричат:
«Наверно, он пред Богом виноват,
Что Бог его болезнями сразил
И наказал и так уничижил !»—
Но мы-то, Боже, ведаем с Тобой,
Чтó и зачéм соделал Ты со мной:
Как Ты мне душу страхом изъязвил,
Как Ты желанья все во мне убил,
Как каждый день Ты пёк меня в огне,
Чтоб всё больней и хуже было мне
Как злобу Ты обрушивал Свою
На совесть беззащитную мою,
И как за грех безвестных мне людей
Казнил меня, как будто я злодей…
Ктó и когдá услышал стон мой, крик,
Комý о муках мой сказал язык ?
Молчал я, как забитая овца,
Чтобы не выдать моего Отца,
Чтоб не подать хулителям Его
Малейший повод вновь хулить Его.
Трусливый, приземлённый разум их
Высот Любови Отчей не достиг,
И плакал я в безвестье и в тиши
О смерти молодой моей души.
Но всё пройдёт, минует страшный сон,
Как ни был бы свиреп и страшен он,
И Тот, Кто жизни здесь меня лишил,
Покажет, для чегó я в муках жил,
Зачéм терпел презренье и плевки,
Не знал поддержки дружеской руки,
Зачéм послушал сердце до конца
И покорился Разуму Отца,
Зачéм–зачéм меня в огне сожгли ? —
Затем, чтоб вечно–вечно вы жить могли.