Разговор о событиях Второй Мировой и Великой Отечественной Войны всегда оказывается очень эмоциональным и чувствительным. Отношение к этой теме в обществе не нейтрально и (вопреки тому, что можно услышать в официальных СМИ) сильно поляризовано. Поэтому, прежде, чем говорить о событиях войны, мы решили обратиться к фундаментальной теме Памяти. Восприятия войны в сознании разных поколений россиян. Представляется, что обсуждение этого вопроса станет своего рода ценностной платформой, позволяющей читателям верно интерпретировать эмоциональную сторону любых дискуссий о Войне.
Я достаточно стар, чтобы помнить времена, когда в России было неприлично чему-либо радоваться 9 мая. Когда главным тостом в этот день был тост памяти погибших, а не памяти выживших ветеранов. Когда вместо «можем повторить» и «я помню, я горжусь» говорили «пусть это никогда не повторится». Но и этот настрой, который я застал, был не первым, не изначальным. Есть те, кто помнит дальше, чем я, есть более ранние документы. С них и начнем.
Когда война только закончилась, прошел Парад победы, товарищ Сталин вздохнул с облегчением – и принялся стирать из памяти населения все связанное с войной. С улиц городов убрали инвалидов (кого-то выселили, кого-то сослали, кого-то репрессировали). Генералов «поставили на место», всех отодвинули от политики, особо буйных репрессировали. Против Ленинграда, в котором память о Блокаде была особо сильна, начался комплексный террор, затронувший все, начиная от руководителей и заканчивая музеями. Во времена позднего Сталина «Великая отечественная война» стала темой неприличной, почти запретной. В конце 1947 года, то есть меньше, чем через 3 года после конца Войны, Сталин дошел до того, что отменил выходной день 9 мая. Парад победы, прошедший в 1945 году, стал ЕДИНСТВЕННЫМ таким парадом при Сталине. Разумеется, по случаю 9 мая проводился ряд официальных мероприятий (салюты, статьи в газетах и т.п.) – но эти мероприятия не были массово-публичными, и содержание их состояло исключительно в восхвалении Сталина как вождя и Партии как руководящей силы, а не «подвига ветеранов».
Дискуссия о том, почему Сталин с такой ненавистью относился к Победе и к памяти о Войне, продолжается до сих пор. Некоторые ученые считают, что Сталин боялся «заговора генералов» - тех самых командиров армий и фронтов войны, которые, вернувшись с войны с грузом орденов и движимого имущества, могли счесть себя неуязвимыми и заслуживающими большей власти. Другие делают акцент на социальной психологии, на том, что нужно было дать людям понять: «скощухи не будет», слухи об отмене колхозов неуместны, власть партии незыблема и положение народа неизменно. Как вариант той же трактовки: страна в руинах, ее нужно восстанавливать, а не думать о прошлом. И прошлые достижения не должны быть поводом меньше работать сегодня.
Психологи, изучающие личность самого Сталина, говорят о комплексах и страхах, его будоражащих – а Война, безусловно, оказалась для Сталина тяжелым потрясением. Как ее начало (разгром 41 года и ожидания возможного предательства и переворота), так и ее конец: Сталин не получил того, на что рассчитывал. Европа осталась несоветизированной, и даже в тех странах, куда вошли советские войска, пришлось устанавливать не «советскую власть» во всем ее существе, а нечто промежуточно-переходное. Большая сделка по разделу мира накрылась с уходом партнеров по переговорам (Рузвельт умер, Черчилль проиграл выборы). Все это заставляет сомневаться, считал ли вообще Сталин итоги Второй Мировой Войны Победой – или же унижением, подобным тому, как не получила достойной компенсации после Первой Мировой Войны Италия.
Еще одно объяснение состоит в том, что Сталин готовил новую войну (о чем свидетельствует активное военное строительство в Сибири). Еще одну попытку зажечь костер мировой революции. И в этом случае любой образ прошедшей войны, со всеми ее тяготами, вреден. Ее нужно стереть из памяти, чтобы новая молодежь (то самое послевоенное поколение), повзрослев, была готова идти на убой. Более того, послевоенная память о Войне была неразрывно связана с союзниками. Причем не на абстрактном уровне («второй фронт»), а на конкретно-бытовом: американская тушенка (едва ли не лучшая еда в годы войны), американские грузовики (лучшее, что можно было встретить на советских дорогах в послевоенные годы), пуговицы и одежда (едва ли не лучшие…), лекарства и витамины (едва ли не единственные…) и т.д. Люди помнили об этом просто потому, что видели это. Так что, как в США после Войны были распространены про-советские настроения, так и в СССР – про-англо-американские. Противостояние, а тем более войну против США и Великобритании можно было начинать, только уничтожив память о той Войне, в которой СССР действовал с ними совместно.
Историки очень не любят разговоры о мотивах. Избежать их в науке невозможно, ведь, как учил нас Вебер, наука должна не только описывать, но также объяснять и предсказывать. Однако любые теории о мотивах исторической личности неизбежно остаются в статусе версий. Все перечисленные объяснения негативного отношения Сталина к памяти о Победе и Войне достаточно хорошо обоснованы. И именно поэтому среди них невозможно выбрать какую-то одну. Более того, когда речь идет о мотивации человека, необходимо помнить, что действует не один мотив, а их совокупность. Вполне возможно, что Сталин ОДНОВРЕМЕННО и боялся генералов, и хотел пресечь народные ожидания лучшей жизни, и сам хотел забыть свои неудачи, и готовил новую войну с бывшими союзниками.
Можно спорить о значимости тех или иных причин, но их последствие является историческим фактом: Сталин сделал все возможное, чтобы стереть из народной памяти Войну и Победу.
Когда Сталин умер (то ли сам, то ли при активной помощи собственного ближайшего окружения), начались широкомасштабные реформы. Даже Берия, руководивший ГУЛАГом, первым делом начал именно сворачивать ГУЛАГ. Так же поступили и практически все народные комиссары (министры), все члены Политбюро (высшего органа управления Партии). Логично было бы ожидать, что и отношение к Войне сменится на противоположное. И первое время, действительно, мы видим всплеск интереса к Войне. Теперь уже разрешается говорить о своей роли в Войне, начинают проводиться посвященные ей массовые акции, начинают появляться объединения участников войны… Во многом это происходило под влиянием маршала Жукова, игравшего важную роль в коллективном управлении СССР в первые годы после смерти Сталина. И все это прекратилось с приходом Хрущева.
Итак, мы можем сказать, что память о Победе в Великой Отечественной Войне по своему происхождению – память народная и в некотором смысле даже оппозиционная. Это память людей, прошедших войну, о тех, кто не вернулся. И от том, куда они не вернулись. О трагедии и личном подвиге, но в наибольшей степени – о выживании. И это выживание продолжилось после войны, когда Сталин всячески пытался истребить память о войне, а народ бережно ее сохранял несмотря на давление и даже репрессии (такие, как «Ленинградское дело»). Так продолжалось вплоть до смерти Сталина, после которой о войне впервые вспомнили на официальном уровне. Однако это продолжалось недолго: вскоре политические интриги снова побудили советские власти искусственно пересмотреть политику памяти.