Льется радуга мне в окно, я заряжаюсь.
Рвутся песни из груди, все крики мои, витает в воздухе
тайна.
Ищу башмаки под кроватью.
Толстая негритянка становится моей матерью.
Фальшивых зубов у меня еще нет. Вдруг десяток детей садится ко мне на колени.
За один день отрастает борода.
Выпиваю целую бутылку вина с закрытыми глазами.
Рисую на бумаге, и кажется, что мне опять два года. Хочу, чтоб каждый
говорил со мной.
Вываливаю мусор на стол.
Запускаю в комнату тысячи бутылок, июньскими жуками называю их.
Пишмашинка мне служит подушкой.
На моих глазах ложка превращается в вилку.
Мне дарят бродяги все свои деньги.
На всю оставшуюся жизнь нуждаюсь только в зеркале.
До пяти лет жил в курятниках, мне не хватало
бекона.
Ночью мать являлась в облике ведьмы и рассказывала сказки про
синие бороды.
Во сне взлетал прямо над кроватью.
Снилось, как прыгаю в дуло, чтобы сцепиться
с пулей.
Встретил Кафку, и он перескочил через дом, лишь бы удрать от меня.
Тело мое превращалось в сахар, выплескивалось в чай, я обретал смысл
жизни.
Чтобы стать черным мальчиком, мне были нужны лишь чернила
На улице ищу глаза, готовые ласкать мое лицо.
В лифтах я пел, веря, что еду на небо.
Выходил на 86-м этаже, по коридору шагал в поисках
свежих бычков.
Стоит кончить, на койке блестит серебряный доллар.
Гляжу в окно, никого не вижу, спускаюсь на улицу,
смотрю на свое окно, никого не вижу.
Так и болтаю с пожарным гидрантом, спрашивая: "Твои слезы
и впрямь крупнее моих?"
Вокруг ни души, можно спокойно поссать.
Трубит Гавриил, трубит Гавриил: раскройся, радость,
голубой мой праздник.
24 ноября 1957, Париж